slovolink@yandex.ru
  • Подписной индекс П4244
    (индекс каталога Почты России)
  • Карта сайта

Кого слушать Медведеву?

Станислав МеньшиковВ середине марта Дмитрий Медведев провёл первое большое заседание Института современного развития, специально созданного некоторое время назад для разработки стратегических проблем политики нового президента. На первое заседание собрались экономисты. Обсуждение носило скорее предварительный, общий характер, но было интересным, главным образом из-за тех принципиальных вопросов, которые в своём выступлении поставил сам Медведев.

Напомним, что его профессия – юриспруденция, а не экономика. Естественно поэтому, что он не взялся с места в карьер учить собравшихся уму-разуму, но дал понять, что готов слушать их советы. Сказал, и это показалось мне важным, что не ждёт от них единомыслия в угоду начальству.

Более того, он знает, что собрались представители разных направлений – и либералы, и т.н. консерваторы, и занимающие промежуточные позициию. Так, пожалуй, не было аж с советских времён, да и тогда больше для видимости. При Ельцине доминировали Гайдар с Чубайсом и их приближённые, при Путине на потолкуйчики к Грефу и Кудрину приглашали почти исключительно неолибералов из Высшей школы экономики, позже — из Академии народного хозяйства. В президентской администрации либеральные вожжи крепко держали в руках Шувалов и Дворкович.

Все пореформенные годы ход в высшую власть (исключая краткий промежуток при Примакове) для экономистов из Академии наук был практически закрыт. Между тем именно здесь сосредоточились наиболее знающие, квалифицированные, теоретически грамотные и к тому же прогрессивные, не замкнутые на либеральных догмах экономисты. В такой же изоляции от центров власти находились наши ведущие экономические вузы.

 

Новая эра?

Очень редко при Путине к нему пробивались из Академии наук плодотворные идеи, например, обложение и перераспределение нефтяной ренты (покойный академик Дмитрий Львов), переход к промышленной политике (академик Александр Некипелов и другие). Но реализация этих идей шла крайне медленно из-за сопротивления неолибералов в правительстве и администрации.

Изменится ли ситуация к лучшему при Медведеве? С одной стороны, за ним тянется репутация либерала, и сторонники этого направления очень рассчитывают на его симпатии. С другой стороны, именно по заказу его Института современного развития написан и только что представлен объёмистый доклад о социально-экономическом развитии России в следующем десятилетии. Авторский коллектив – учёные Академии наук во главе с директором Института экономики РАН Русланом Гринбергом. В целом доклад идёт вразрез с идеями неолибералов. Такое происходит впервые за годы реформ. Значит ли это, что наступает новая эра?

 Определённо ответить сможем лишь, когда узнаем, кого именно новый президент не только готов слушать, но и чьим советам готов следовать. В мартовском интервью «Файнэншл таймс» он уточнил, что в экономической политике можно быть и либералом, и консерватором, т.е. сочетать разные подходы в зависимости от различных, в том числе меняющихся, обстоятельств. Позиция сугубо прагматическая. Догматически настроенным экономистам, для которых превыше всего идеология, а не практический результат, такой подход покажется неприемлемым. Мне же он представляется вполне логичным и реалистическим в современных условиях.

Всё, однако, зависит от конкретного набора средств экономической политики, а вокруг этого могут разгораться жаркие баталии. Тем более что выдвинутые в том же интервью экономические приоритеты не допускают однозначных решений. По Медведеву, надо сочетать поддержание стабильности экономики с сохранением высоких темпов прироста ВВП, быстрый рост со снижением инфляции, более равномерным распределением доходов и богатства, всеобщим повышением уровня жизни. Но известно, что чрезмерно быстрый рост может по неосторожности разогнать инфляцию и усугубить социальное неравенство. Как же быть? Как найти безопасный курс между Сциллами и Харибдами экономики?

Сейчас продолжается дискуссия о том, сумеет ли Россия обойти стороной мировой финансовый кризис? Многие считают, что сможет, но причины приводят разные. Одни справедливо указывают, что в США и Западной Европе кризис не перекинулся на производство и торговлю, а потому, если и коснётся России, то лишь в малой степени. Другие упирают на систему финансовой обороны, созданной у нас благодаря солидным золотовалютным запасам (почти 500 миллиардов долларов) и Стабфонду (ещё 160 миллиардов). Заслугу создания такой системы целиком приписывает себе и своей либеральной политике министр финансов Алексей Кудрин.

Но значит ли это, что в данном вопросе надо было следовать неолиберальным курсом и игнорировать его критиков, которые ещё 4 года назад называли его «политикой кубышки», т.е. чрезмерного накопительства? Нет, правы были тогда критики, потому что, накопляя финансовые резервы, неолибералы отнимали ресурсы от инвестиций в безнадёжно отстающую обрабатывающую промышленность и инфраструктуру, а также на социальные программы.

Следовало тогда слушать и либералов, и их критиков, выделяя ресурсы и на развитие, и на резервы. Собственно говоря, так и поступил Путин в самые последние годы, заставив правительство потеснить либералов в пользу промышленной политики и государственных инвестиций. Будет правильно, если новый президент пойдёт той же дорогой.

Где либералы

не справились

Пожалуй, самой острой, болезненной и плохо решаемой проблемой экономики является упорная двузначная инфляция. По индексу розничных цен потребительских товаров и услуг она в 2007 году составила 12 процентов, а по более полному дефлятору личного потребления в ВВП более 15 процентов. Интуитивно большинство рядовых потребителей, особенно с низкими и средними доходами, скажет, что эти цифры занижены.

Каждый год правительство обещает снизить инфляцию до 8—9 процентов, но обещания эти редко когда выполняются. Но затем цены опять скачут вверх. Что же делает правительство для борьбы с инфляцией? Есть ли у него какая-то определённая политика цен и насколько она эффективна?

Попыткой влиять на цены у нас занимаются в некоторой увязке друг с другом Министерство финансов и Центральный банк. Руководствуются они при этом количественной теорией денег, широко известной под названием монетаризм. Согласно этой концепции общий уровень цен в стране определяется массой денег в обращении и её соотношением с массой произведённых товаров и услуг. Чем больше масса денег, тем при прочих равных условиях выше цены. Влиять на цены можно, регулируя денежную массу через федеральный бюджет и операции Центрального банка (учётная ставка ссудного процента, операции на денежном рынке, обязательные резервы коммерческих банков и другие).

В этой схеме, кажется, всё логично, кроме результата. Все последние годы федеральный бюджет имеет крупный профицит и, следовательно, не может служить источником излишних денег. Таким источником, однако, является другой крупный профицит – платёжного баланса. Валютные доходы наших компаний, экспортирующих нефть, газ, металлы, поступают на их счета в отечественные коммерческие банки, превращаясь в рубли и тем самым пополняя общую массу денег. Часть этой валюты изымается в бюджет в виде налогов и экспортных пошлин, часть «внешних» рублей переводится в Стабилизационный фонд, т.е. секвестируется (изымается) из денежного обращения. Всё вроде бы в ажуре, а двузначная инфляция не утихает. Тут что-то у либералов-монетаристов не так.

А не так многое. И главное – цены конкретных товаров и услуг определяются не только общей массой денег, а состоянием данного рынка, его структурой, степенью монополизации, динамикой издержек производства, соотношением спроса и предложения. Например, цена газа, тарифы на электроэнергию и железнодорожные перевозки устанавливаются государственными монополиями и регулируются правительством, причём без всякой прямой связи с денежным обращением. На эти три сферы приходится треть ВВП, т.е. существенная доля всего ценообразования в стране.

Цены всех крупных частных концернов устанавливаются в условиях их доминирующего положения на рынке, т.е. лишь отчасти определяются спросом и намного превышают цены рыночного равновесия. К такому монопольному или олигопольному ценообразованию относится подавляющая часть российского валового продукта. Другими словами, общий уровень цен в стране в первую очередь определяется совсем другими факторами, нежели масса денег. Первичны не деньги, а цены.

Взаимосвязь с денежной массой, конечно, существует, но совсем иного рода. Товарная масса в текущих ценах с учётом скорости обращения денег в каждый данный момент определяет потребность в денежной массе. Это в своей основе саморегулирующийся механизм, но государство может на него влиять, либо вливая в обращение больше денег и тем самым увеличивая спрос, либо, наоборот, изымая деньги и сжимая спрос. Но, как правило, денежная масса послушно следует за ценами, закрепляя их рост. Практика показывает, что больше всего Минфин и Центробанк боятся не изобилия денег, а затруднения ликвидности, т.е. нехватки денег, которая как раз ограничивает инфляцию. Это значит, что политика Минфина и Центробанка лишь закрепляет инфляцию, создаваемую монополиями, т.е. эффективность этой политики близка к нулю.

Взаимодействие всех этих факторов создаёт инфляционную спираль, при которой цены растут от года к году, как хорошо заведённый инерционный механизм. Такая спираль существует и в западных экономиках, но только цены там растут гораздо медленнее, т.к. произвол олигополий лучше контролируется конкуренцией и государством.

В России с её олигархической структурой полностью избавиться от спирали нельзя, но можно её умерить, ограничивая монопольное ценообразование. Это требует установления государством максимально допустимых наценок к издержкам для производителей и торговых фирм, а также предельных норм повышения цен фирмами в единицу времени. Такая система контроля над ценами с успехом применялась в странах Восточной Европы при переходе от плана к рынку и намного сдержала первоначальный взлёт цен. В России этими мерами пренебрегли и тем самым спровоцировали катастрофу гиперинфляции.

Не знаю, кого послушал в данном случае Медведев, но только в своём интервью «Файнэншл таймс» он правильно подчеркнул разницу между замораживанием цен и предельными наценками, фактически поддержав последние. Конечно, самым действенным средством борьбы с инфляцией является рост и удешевление производства продовольствия и других потребительских товаров. Одними лишь финансовыми и контрольными средствами с этим злом не справишься. В этом вопросе слепо доверяться либералам-монетаристам нельзя.

 

Что предлагают академики

Вернёмся к упомянутому в начале статьи докладу Института экономики РАН, так как это единственная концепция и платформа, реально противостоящая неолибералам на экономическом форуме у Медведева. Доклад этот, как водится, не без недостатков. Например, в нём мало что сказано и предложено по части цен. Но есть очень сильные места, на которые хотелось бы обратить особое внимание.

Прежде всего о государстве. Либералы добиваются сведения его роли в экономике к минимуму. В чём-то это импонирует избранному президенту, особенно когда он хочет снять административную нагрузку и поборы с малого бизнеса. Но из его большой программы, изложенной в Красноярске, вытекает, что государство должно повысить свою активность, если собирается преуспеть в социальной, инвестиционной и инновационной сферах.

И тут доклад ИЭ может послужить ему хорошим теоретическим подспорьем, ибо трактует роль государства в новом, нетрадиционном свете. Обычно его считают некоей внешней (а неолибералы – чуждой) для экономики силой. Член-корреспондент РАН Руслан Гринберг предлагает, наоборот, считать государство органической частью экономики, такой же совокупностью экономических агентов, как любые другие производители, потребители, инвесторы, кредиторы, заёмщики и т.д. Это – новое слово в науке, и к нему стоило бы прислушаться.

В докладе показано, как исторически в индустриальных странах постепенно расширялись экономические функции государства – от мало значимой роли «ночного сторожа» частной собственности правящего класса в конце XIX столетия до разветвлённой сети государственной собственности, предприятий и регулирующих учреждений в начале нынешнего, XXI века. Сто с лишним лет назад там господствовало убеждение: при всех кризисных колебаниях развитая капиталистическая экономика сама находит путь обратно к общему рыночному равновесию и не требует для этого государственного регулирования. На этом стояла старая, «классическая» либеральная теория. В какой-то мере это соответствовало действительности.

Однако в начале XX столетия капитализм стал терять относительную стабильность. Особенно очевидно это стало в 1930-х гг., когда капиталистическую экономику потряс самый глубокий и длительный в истории кризис перепроизводства. Тогда и появилась новая теория Кейнса, согласно которой для восстановления и поддержания общего равновесия требуется вмешательство государства. Таким образом, на теоретическом, а затем и практическом уровне государство впервые стало органической частью системы рыночной экономики,

Дальше – больше. После Второй мировой войны государственное регулирование пополнилось многими новыми средствами, а главное, для укрепления социальной стабильности в систему внедрился, казалось бы, чуждый частному хозяйству сектор государственных социальных услуг. Это было время полного поражения старого либерализма в теории и практике.

Но время торжества кейнсианства было недолгим. Когда капитализм научился держать относительное равновесие с помощью государства, его стало перекашивать в сторону инфляции. Для борьбы с ней понадобилась безработица, то есть частичный возврат к небольшому неравновесию. В практике регулирования это означает отказ от стимулирования общего спроса, в теории – возврат к либерализму в подновлённой форме, неолиберализму.

На Западе новая волна наиболее известна как рейганомика и тэтчеризм, в рыночную Россию же они были импортированы как «вашингтонский консенсус», причём в наихудшем виде, приведшем к катастрофе. В ходе глубокого кризиса 90-х гг. резко сократился не только государственный сектор в производстве, но и вся совокупность социальных услуг. В других индустриальных странах либеральная реакция также проявилась в наступлении на государственный сектор и социальные права, но была куда менее успешной. Значительная часть так называемого государства всеобщего благоденствия, созданного в годы кейнсианства, сохранилась, несмотря на три десятилетия доминирования неолиберализма.

Так смешанная система с государством как равноправным агентом наряду с прочими другими стала неотъемлемой частью развитой рыночной экономики. Присутствие государства придаёт системе большую стабильность. В отличие от частного сектора, который во многом действует волнообразно и потому навязывает всей системе общую цикличность, государство реагирует более равномерно и нередко антициклически, способствуя сглаживанию колебаний. В последние десятилетия периодические спады производства стали на Западе менее глубокими в значительной мере именно по этой причине.

Отсюда следует важный вывод: к участию государства не следует относиться как к чему-то чуждому и лишнему, от чего надо поскорее освобождаться – вплоть до приватизации сугубо государственных функций, как предлагают некоторые. Есть сферы, которые по своей природе не могут быть объектом частного предпринимательства и которые общество закономерно доверяет государству. Как говорится, каждому своё. С другой стороны, государство может брать на себя роль предпринимателя, когда её отказывается выполнять частный капитал. Государственная машина не должна раздуваться там, где не надо, и становиться обузой и помехой для развития экономики, но и сжимать её ниже необходимого минимума крайне опасно. В этом деле полагаться на либеральный экстремизм нельзя.

 

Стратегическое планирование

И ещё один полезный совет академических экономистов: обратить внимание на необходимость координации разных форм государственной политики. Неолибералам специальная координация практически не нужна, т.к. Минфин и Центробанк при регулировании денежной массы традиционно взаимодействуют достаточно тесно. Но когда государственные функции в экономике множатся, координация между ними становится практической необходимостью.

Именно так произошло у нас в последние годы. Выросло число и расширилась сфера деятельности государственных корпораций, промышленная политика коснулась сразу десятка разных отраслей. Наконец, впервые выдвинуты долговременные программы инновационного и социального развития, которые требуют тщательного стратегического планирования экономики в целом на много лет вперёд.

До сих пор относительно быстрые темпы роста ВВП были возможны благодаря загрузке свободных мощностей и резервам рабочей силы, возникших в ходе кризиса 90-х гг., причём быстро росли экспортные отрасли и услуги, тогда как обрабатывающая индустрия систематически отставала. Дальнейшее быстрое развитие возможно лишь при ликвидации этих перекосов, что в свою очередь потребует нового распределения ресурсов в масштабах всей страны. Стихийно это не получится, рынок с этим не справится.

В своём докладе Институт экономики подробно описывает системы государственного стратегического планирования, существовавшие в рыночных странах и позволявшие им набирать высокие темпы, когда это требовалось. Речь идёт, конечно, не о возврате к командному планированию советских времён, а о системе согласования между государством, бизнесом и профсоюзами общеэкономических, отраслевых показателей производства, доходов, инвестиций, цен, торговли, социальных услуг и т.д., а также и о контроле со стороны государства за их выполнением и соблюдением основных экономических пропорций. Предлагается и у нас при президенте или премьере создать высший орган, который бы направлял всю эту деятельность.

Нетрудно предвидеть, с каким ожесточением встретят неолибералы это предложение и как они постараются его провалить или выхолостить. Провести его в жизнь будет крайне нелегко. Но, честно говоря, не вижу, как без этого Медведев и Путин смогут осуществить свои планы по возрождению России.

Кого из экономистов послушает новый президент? От этого в немалой степени зависит будущее страны.

Амстердам.

Станислав МЕНЬШИКОВ

Комментарии:

Авторизуйтесь, чтобы оставить комментарий


Комментариев пока нет

Статьи по теме: