Казнённый дегенератами

И вы не смоете всей вашей чёрной кровью
Поэта праведную кровь!

 

 

Мерзость запустения казённой ночлежки, отделанной «под Европу», немытые окна, тараканий угол, и в нём на трубах парового отопления вытянувшееся тело — таков конец последнего лирика России Серёжи Есенина.
Есть что-то роковое в том, что чумная зараза города, растлившая душу золотоволосого рязанского парнишки, позаботилась обставить его смерть пакостнейшим своим реквизитом — обстановкой проституированного гостиничного номера.
Трудно говорить перед лицом этой смерти, бесполезно сожалеть.
Но не мешает вспомнить о том, что довело Есенина до такого конца, вернее о тех, кто набросил верёвочную петлю на его шею.

Ситцевый деревенский мальчик, простодушный и наивный, приехавший в город наниматься на чёрные работы в Балтийском порту, он семимильными шагами пришёл к такой славе, на какую сам никогда не рассчитывал и которая вскружила его бесшабашную, неустойчивую голову.
И к этой славе немедленно потянулись со всех сторон грязные лапы стервятников и паразитов.
Растущую славу Есенина прочно захватили ошметки уничтоженной жизни, которым нужно было какое-нибудь большое и чистое имя, прикрываясь которым можно было удержаться лишний год на поверхности, лишний час поцарствовать на литературной сцене ценой скандала, грязи, похабства, ценой даже чужой жизни.
Есенин был захвачен в прочную мёртвую петлю. Никогда не бывший имажинистом, чуждый дегенеративным извертам, он был объявлен вождем школы, родившейся на пороге лупанария и кабака, и на его славе, как на спасительном плоту, выплыли литературные шантажисты, которые не брезгали ничем и которые подуськивали наивного рязанца на самые экстравагантные скандалы, благодаря которым в связи с именем Есенина упоминались и их ничтожные имена.
Не щадя своих репутаций, ради лишнего часа, они не пощадили репутации Есенина и не пощадили и его жизни.
С их лёгкой руки за ними потянулись десятки мелких хищников, и трудно даже установить, какое количество литературных сутенёров жило и пьянствовало за счёт имени и кармана Есенина, таская несчастного, обезволенного поэта по всем кабакам, волоча в грязи его имя и казня его самыми гнусными моральными пытками.
Никакая борьба с этими гиенами не могла привести к благотворным результатам. Усилия врачей и немногих искренне любивших поэта людей разбивались о сплочённость организованной сволочи, дегенератского сброда, продолжавшего многолетнюю казнь поэта.
Теперь Есенина нет. Может быть, в последнюю минуту прояснения ему вспомнилось «рязанское небо», и осознанная невозможность вернуться к нему заставила измученного оборвать «непутёвую жизнь».
Я знаю, что перед этой раскрытой могилой будет сказано много сладких слов и будут писаться «дружеские» воспоминания. Я их писать не буду. Мы разошлись с Сергеем в 18-м году — слишком разно легли наши дороги. Но я любил этого казнённого дегенератами мальчика искренне и болезненно.
И я имею право сказать: мы не так богаты большими поэтами, чтобы не почувствовать несправедливую боль утраты.
И мой нравственный долг предписывает мне сказать раз в жизни обнаженную правду и назвать палачей и убийц — палачами и убийцами, чёрная кровь которых не смоет кровяного пятна на рубашке замученного поэта.
1925 год.

Борис ЛАВРЕНЁВ.