Камертон нравственности общества

8—10 апреля этого года в Москве пройдет очередной Съезд писателей России. Предлагаем вниманию читателей размышления Николая Коняева
о том месте, которое занимают писатели в жизни современной России…

  Несколько лет назад, во время празднования 70-летия Ивановской писательской организации, на обеде у главы администрации Александра Васильевича Грошева мне довелось побеседовать с почетным гражданином города Иванова графом Петром Петровичем Шереметевым.
 1.
  Я поведал графу Петру Петровичу, что, хотя его встреча с делегацией петербургских писателей (а кроме меня, на обеде был и тогдашний руководитель нашей писательской организации Иван Иванович Сабило) и случайна, но, тем не менее, нас многое связывает с его сиятельством.
  Например особняк в центре Петербурга на улице Шпалерной…
  Предки Петра Петровича получили его в наследство от своих предков, мы, писатели, в 1934 году — в дар от советского правительства. Но теперь — в этом и заключается общность наших судеб! — особняк по адресу Шпалерная, 18, уже не принадлежит ни Шереметевым, ни писателям.
  Почему?
  Да потому, что когда особняк так и не удалось сжечь после нескольких устраиваемых один за другим пожаров, от него отключили все городские коммуникации, и писатели вынуждены были покинуть его. Вот тогда и продали здание человеку с грузинской фамилией и продали за сумму, которую с лихвой перекрыла бы продажа одного только знаменитого шереметевского бильярдного стола из нашего с его сиятельством набитого антиквариатом особняка …
  Что бы случилось в Тбилиси, если бы человек с русской фамилий приобрел там здание какого-либо национального грузинского культурного центра по стоимости, к примеру, одного из диванов, находящихся в этом здании?
  Могла ли такая история произойти в Париже?
  А в Лондоне?
  А в Амстердаме?
  Вопросы эти, разумеется, риторические… Вразумительных ответов на них в обществе, живущем по законам назначенческого капитализма, получить невозможно.
  Но почему петербургские писатели даже и голоса своего не подали, даже не пискнули, чтобы выразить возмущение по поводу безрадостной судьбы своей былой собственности, понять это всё-таки хотелось бы…
  Тем более, что не так уж и много времени тогда прошло со знаменитого ленинградского пленума Союза писателей, когда в июне 1986 года по сути предотвращена была экологическая катастрофа континентального масштаба, которую планировали обрушить на нашу Родину ретивые преобразователи природы.
  Я помню, как замечательно говорили тогда о последствиях поворота на юг части стока северных и сибирских рек Сергей Залыгин и Юрий Бондарев, Виктор Астафьев и Даниил Гранин, Валентин Распутин и Валерий Ганичев…
  И донесшийся из Ленинграда голос писателей оказался услышан…
  Проект, в котором были заинтересованы могущественные чины в Минводхозе, в правительствах и ЦК среднеазиатских компартий был отменен.
  А вот всего девять лет спустя эти ставшие безъязыкими защитники и заступники сами оказались выброшенными на улицу…
2.
  Когда мы говорим о роли Союза писателей, особенно легко путаются следствия и причины, предпосылки и тенденции…
  Поэтому начну сразу с того, что хорошо помню сам.
  Чем был Союз писателей для меня и моих литературных сверстников?
  Наша литературная молодость совпала с семидесятыми годами прошлого века — самыми, быть может, глухими и дремучими временами застоя.
  Так вот в эти годы не журналы и не издательства, куда был закрыт ход всему новому, были отдушиной для нас, а Союз писателей.
  Именно в этих залах и гостиных, которые помнили Ахматову и Маяковского, Корнилова и Зощенко, на секциях прозы и поэзии Ленинградской писательской организации, проходили обсуждения наших первых работ, оттуда, с совещаний молодых литераторов Северо-Запада начиналось прохождение (напомню, что работы молодых писателей тогда не издавались, а пробивались) наших первых книг.
  Еще существеннее, что там и происходило наше признание, там находили мы своих тогдашних литературных друзей и единомышленников.
  В Шереметевском дворце на улице Воинова я познакомился с Виктором Кривулиным и Андреем Арьевым, Борисом Ивановым и Анатолием Степановым, Валерием Суровым и Александром Скоковым, Сергеем Носовым и Николаем Шадруновым, Ириной Моисеевой и Иваном Сабило, Олегом Охапкиным и Дмитрием Коралисом и многими, многими другими, начинавшими в те годы писателями…
  К концу семидесятых, когда часть молодых писателей начала ощущать себя, как они сами объявили об этом, второй литературной действительностью, произошла некая аберрация памяти. Уже не мертвящая государственно-партийная идеология, от которой страдал и сам Союз писателей, а именно Союз писателей и начал восприниматься как главное препятствие, мешающее развитию молодой литературы.
  И хотя можно, разумеется, подобрать решения секретариатов Союза писателей или партбюро, которые как бы подтверждают подобный взгляд, но сейчас, беспристрастно анализируя события тех лет, следует внести серьезные коррективы в эту оценку.
  Не вдаваясь даже в объективность трактовки тех или иных решений секретариатов и партбюро, отметим только, что эти решения конца семидесятых—восьмидесятых годов отнюдь не выражали мнения всех без исключения членов Союза писателей, а зачастую не отражали и мнения организации в целом.
3.
  Важнее правильно оценить ту роль, которую играл Союз писателей в сохранении и развитии литературы, в поддержании следования этой литературы идеалам русской словесности.
  Особенно ясной и зримой выглядит эта роль из наших дней, когда на грань вымирания поставлены не просто отдельные писатели, но целые литературные жанры.
  Постепенно исчезает жанр современной литературной критики, незаметно переходят на уровень рукописей, имеющих хождение лишь внутри писательской среды, поэтические сборники и сборники рассказов…
  Не лучше обстоят дела и с романами, стремящимися отразить наше время, постигнуть нашу эпоху.
  Хотя и миновало с конца восьмидесятых, когда грянула перестройка, уже почти два десятилетия, но сможем ли мы назвать хотя бы одно произведение, соразмерное по масштабу «Тихому дону» Михаила Шолохова, «Мастеру и Маргарите» Михаила Булгакова или трилогии «Пряслины» Федора Абрамова.
4.
  Увы…
  Как это ни огорчительно, но всё-таки следует признать, что сейчас писателям приходится реализовывать свое дарование в той издательской реальности, которая оперирует уже не штучными писательскими книгами, а некими  издательскими проектами.
  Можно читать эти романы, а можно не читать. От настоящей литературы они отличаются не своим литературным уровнем, а только лишь необязательностью присутствия этих романов в литературе.
  Два романа, три, десять — это не играет никакой роли.
  Книги, имеющие и вид книги, и литературное наполнение книги, как бы исчезают как книги, превращаются в материальное воплощение технологии.
  Примеры тут можно не приводить, чтобы убедиться в этом, достаточно подойти к любому книжному развалу.
  Дело тут не в конкретике, а в явлении в целом. Упало значение Союза писателей, и вот мы воочию видим, как постепенно писатель как таковой вытесняется из профессиональной литературы, как постепенно само штучное  литературное произведение исчезает уже не только из книготорговой, но и издательской практики.
5.
  Конечно, тут можно переадресовать мне провозглашенное мною пожелание не путать следствия и причины и сказать, что снижение роли Союза писателей в судьбах писателей — это следствие тех рыночных преобразований, что произошли в нашей стране…
  С одной стороны, тут вроде бы и спорить не о чем, но с другой — мы же видим, как в нашей как бы рыночной действительности происходит совершенно не рыночное насаждение государственными СМИ постмодернистской эстетики, одинаково не различающей практики гуманизма и практики фашизма, одинаково успешно паразитирующей на любой эстетике, разрушая ее.
  Постмодернизм насаждается сейчас и с помощью совершенно не окупающих себя издательских проектов, и с помощью государственного телевидения, и в результате мы видим, что это протестное, во многом салонное литературное направление, сумело занять положение некоей тоталитарной эстетики.
  Разумеется, совершенно неправильно было бы объяснять столь привилегированное положение постмодернизма любовью к нему, как к явлению паразитирования на культуре главных агентов нашей многострадальной культуры.
  Нынешнее положение постмодернизма обусловлено, видимо, тем, что тенденция постмодернизма к разрушению любых матриц, способных хоть как-то структурировать общество, задающих хоть какие-то нравственные ориентиры, очень точно совпадает с задачей политтехнологов, обслуживающих правящий класс собственников.
  После того как все судопроизводство в нашей стране оказалось перестроенным для защиты богатых людей, тоталитарной обработке средствами массовой информации подвергается и само общественное сознание, и оно уже практически не различает, как показывают и выборы, и социологические опросы, добро и зло, свет и тьму.
  Но именно такое и только такое погружение в нравственную слепоту общества, а не все новые и новые спешно принимаемые законы, Конституции и амнистии и может узаконить приобретения наших олигархов, освободить от ответственности чиновников, совершающих сколь угодно масштабные преступления против государства…
  Постмодернизм, разрушающий у людей последние нравственные ориентиры, выполняет таким образом совершенно определенный социальный заказ, истово, самозабвенно служит правящему классу олигархов и чиновников. И говорить тут о какой-то свободе творчества и совести еще труднее, чем адресуя эти слова производителям самых махровых произведений социалистического реализма.
6.
  И тут самое время вернуться к определению, что такое причины и что такое следствия…
  Мы все прекрасно помним, что разрушение нашей страны, опускание нашего народа в пустыню нравственного одичания началось с яростных атак на русских писателей, на Союз писателей.
  Может быть, это делалось потому, что идеологам наступающей эпохи назначенского капитализма скомпрометировать русских писателей было легче, чем разрушить законодательство и государственный порядок…
  Как бы то ни было, но Союз писателей был атакован первым.
  Всё было сделано, чтобы перестало звучать в нашей стране писательское слово так, как оно звучало в прежние времена…
  А потом уже началось разрушение самой страны.
  Такие вот причины, и такие следствия…
7
  Назначенческому капитализму, который либералы-демократы породили в таком счастливом для себя (и таком несчастном для России!) браке с партноменклатурой, дитю, которое они так заботливо пестовали за счёт ограбления пенсионеров, уничтожения культуры и здравоохранения, исполнилось нынче два десятилетия, и мировой кризис явился словно специально, чтобы проэкзаменовать это взрощённое в ельцинское и путинское правление чудовище.
  Экзамен этот назначенческий капитализм провалил по всем пунктам.
  Все мы знали и раньше, что наши капиталисты-назначенцы  не зарабатывали своих капиталов, а получали их на халяву, пользуясь связями с ельцинско-путинской семьей и их чиновниками.
  Мы догадывались, что наши капиталисты-назначенцы  не сумеют  приумножить собственным «капиталистическим» трудом полученные на халяву богатства, что рано или поздно они промотают все свои богатства, скупая заграничную недвижимость и яхты, приобретая иностранные футбольные команды и устраивая бесстыдно разорительные корпоративы.
  Но даже и зная это, наглость наших капиталистов-назначенцев ошеломляет.
  Теперь, когда бывшая общенародная собственность оказалась заложенной ими в иностранных банках, они рассчитывают (и небезосновательно рассчитывают!), что их лень и бездарность, их жадность и мотовство снова будут покрыты за счет государственных, общенародных ресурсов.
  Кудринско-грефовское ограбление России в конце минувшего года по своему бесстыдству не имеет аналога даже в ельцинской истории России. Ради того, чтобы набить миллиардами карманы своих назначенцев, заправилы нашей страны не пожалели даже подорвать столько лет укреплявшуюся в наших согражданах веру в национальную валюту и обрушили  рубль.
  Увы…
  За чиновничий непрофессионализм и воровство опять придется расплачиваться — в который уже по счёту с начала перестройки раз? — всему народу.
  Предлагается сейчас множество самых нелепых рецептов выхода из кризиса.
  Некоторые высокопоставленные чиновники не стесняются публично заявлять, дескать, даст Бог, кончится в США и Европе рецессия, снова поднимется у них промышленность, снова начнут они потреблять нашу нефть, тогда и мы тоже выйдем из кризиса.
  Ещё смешнее слушать беспомощные рассуждения чиновников, вознамерившихся переучить население новым нужным специальностям.  
  Нет, не специальностям, которыми человек сам овладеет, когда ему это будет нужно, надо учить, а нравственности.
  Вернее, надо отучать от безнравственности.
  Надо воспитать в наших гражданах нестерпимость к тому бесстыдству, которым обливают нас капиталисты-назначенцы, министры и депутаты.
  И совершенно очевидно, что бессмысленно говорить о каком-либо (экономическом, политическом, государственном) возрождении нашей страны, пока мы не возродим духовность, пока наша литература не поможет читателю найти выход из той нравственной пустыни, в которую его завели лукавые и корыстные поводыри.
 
  PS. Ситуация, схожая с той, которую пережили пятнадцать лет назад санкт-петербугские писатели, сложилась сейчас и в Москве. В декабре, как раз накануне полувекового юбилея Союза писателей России, чиновники попытались выселить Союз из Дома писателей, расположенного по адресу: Москва, Комсомольский проспект, 13.
  Об этом писатели России сообщали в своем письме, адресованном Председателю Правительства Российской Федерации В.В. Путину.
  Ответа на это письмо писателей России от главы Правительства России пока нет.