ИКОНА ПРАЗДНИКА

Восстановление праздника Казанской иконы Божией Матери в ранге государственного праздника — Дня единения оказалось настолько неожиданным по своим результатам, что вызвало настоящий приступ русофобии у нашей прозападно настроенной либерально-демократической публики.

Но мог ли этот праздник, как бы уклончиво ни именовали его, быть иным?

По сути на наших глазах свершилось великое чудо…

Уничтоженная в 1904 году  вандалами Казанской Божией Матери икона возвратилась к нам светом своего праздника.

Ну а Чудотворная икона Тихвинской Божией Матери вернулась сама в свой дом — Тихвинский Успенский Богородичный мужской монастырь.

И если мы вспомним, что Тихвинская икона Божией Матери сама уходила из тех мест, где вставали раздоры и внутренняя вражда, то зададимся вопросом: а что означает и знаменует возвращение иконы в Россию сейчас, в начале третьего тысячелетия?

Не является ли это возвращение двух важнейших для русской истории икон — великой и благой вестью?Сумели ли мы переступить через гибельное ожесточение и братоненавидение, готовы ли к той духовной работе и духовным свершениям, которых и ждёт от нас Господь?

 

Уместившись в пространство двух лет, сошлись даты…

В 1578 году родился Дмитрий Михайлович Пожарский — будущий освободитель Москвы.

А на следующий год была обретена Чудотворная икона Божией Матери, получившая название Казанской...

Вот две даты, два события, из которых предстоит произрасти спасению нашего Отчества от разрушительной смуты, в которую ввергли его властолюбие и алчность, разврат и своеволие...

 

1

История этой, одной из главнейших икон русской земли начинается в Казани, когда на Руси еще царствовал Иоанн Васильевич Грозный…

После страшного пожара, уничтожившего 23 июня 1579 года весь посад, дочери казанского стрельца Матрене явилась во сне Богородица, указавшая место на пепелище, где находится Ее икона. На этом месте 8 июля 1579 года и откопали облеченную в ветхое вишневое сукно — это был рукав однорядки — икону…

Сама икона «чудно сияла светлостью, как будто была написана новыми красками. Земная грязь не коснулась чудного Образа»…

Тотчас послали известить о находке Казанского архиепископа Иеремию, но он посчитал ненужным смотреть, что отыскала несмышленая девочка, к месту находки явился священник из ближайшей к пожарищу Николо-Гостинодворской церкви. Первым этот священник и поднял икону, чтобы поставить на приготовленный помост.

 

Звали священника Ермолай…

Великие чудеса были явлены от этой иконы…

Уже на следующий день начались исцеления. Перед новообретенной иконой прозрел казанский слепой Никита…

Но оказалось, что икона Казанской Божией Матери дарует и духовное прозрение.

И самое первое чудо от этой иконы — это самовидец, как он называл потом сам себя,  тот немолодой священник, который поднял из пепелища Чудотворный образ, чтобы показать народу.

Пятьдесят лет исполнилось ему тогда, но словно бы и не было их — в непроницаемых сумерках времени скрыта жизнь иерея Ермолая. И только когда он взял в руки Чудотворный образ Казанской Божией Матери, спала пелена с глаз, и сразу — во всей духовной мощи явился облик великого святителя, будущего патриарха Гермогена.

 

2

Почти все святительское служение Гермогена приходится на годы смуты, и подвигом был практически каждый день земной жизни человека, избранного для своего святительского подвига самой Чудотворной иконой Божией Матери Казанской…

В сане митрополита казанского, в храмоздательных трудах встретил святитель роковой 1605 год, когда 13 апреля от апоплексического удара — кровь хлынула изо рта, носа, ушей — умер царь Борис Годунов.

Трон перешел к его сыну Федору, но 1 июня поднятое посланцами Лжедмитрия в Москве вспыхнуло восстание. Патриарха Иова, не признавшего самозванца, свели с патриаршества, а юного царя Феодора удавили.                        

20 июня 1605 года Григорий Отрепьев торжественно въехал в Москву.

Князь Богдан Бельский, бывший опекун сыновей Иоанна Грозного, торжественно поклялся, что Отрепьев — царевич Димитрий, мать убитого царевича Димитрия — Марфа Нагая признала в самозванце своего спасенного сына…

Можно понять, чем руководствовались эти люди.

Одни лжесвидетельствовали из страха, другими руководила ненависть к Годуновым, третьи рассчитывали на щедрую награду Лжедмитрия.

Однако, чем бы ни руководствовались они, ложь не могла сделать­ся правдой, и, настаивая на своем, люди оказывались поражены духовной слепотой и уже не могли разобрать, в какую пропасть ведут и страну, и самих себя.

За спиною Григория Отрепьева стояли Польша и весь католи­ческий мир Запада. Есть свидетельст­ва, что, еще находясь в Польше, Отрепьев тайно принял католичест­во… Страшная угроза нависла тогда уже не только над престолом, но и над самой православной сущностью нашей страны. И этого-то и не желали замечать обуянные жадностью московские вельможи.

Но не все русские были поражены слепотой. Многие различали надвигающуюся опасность и открыто встали на ее пути. Митрополит Гермоген был в числе их…

Когда самозванец обратился к иерархам Церкви с просьбой не настаивать на переходе Марины Мнишек в православие, возвысил голос митрополит Гермоген.

— Непристойно христианскому царю жениться на некрещеной! — сказал он. — Непристойно строить римские костелы в Москве. Из прежних русских царей никто так не делал.

 

Великою силою обладает слово правды.

Бесстрашно произнесен­ное, оно легко разрушает все хитросплетения лжи, возвращает зрение людям ослепшим, когда вокруг все выкрикивают лживые утверж­дения. Когда прозвучал глуховатый и несиль­ный голос Гермогена, ясно увидели все, кто посажен ими на московский престол…

Свидетельства Богдана Бельского и Марфы Нагой могли обмануть только тех, кто хотел обмануться…

Страшен был гнев, который обрушил самозванец на Гермогена. Приказано было сослать митрополита назад в Казань, снять с него святительский сан и заточить в монастыре.

Однако Господь не попустил исполнения этого приказа.

17 мая восставшие москвичи выволокли Лжедмитрия из Кремлевского дворца и убили, а тело бросили в грязь посре­ди рынка.

 

3

Но непрочною оказалась и новая династия.

Еще не закопали у обочины дороги тело Григория Отрепьева, а уже поползли слухи, будто Лжедмитрию удалось бежать… Скоро объявился и новый самозванец Богданко — крещеный еврей из Шклова.

И воистину Божий Промысел видится в том, что рядом со «слабым» царем  Василием Шуйским встал, словно бы высеченный из гранита, патриарх Гермоген.

Несколько раз силою своего святительского слова укрощал он междоусобную брань, однако бояр, вступивших на путь предательства Родины, укротить не удалось и ему.

Ладно бы Марина Мнишек, которая признала в шкловском еврее Богданко своего убитого мужа. Но в Тушино возникла и своя Боярская дума, в которую вошли князья Л.Т. Трубецкой, Д.М. Черкасский, А.Ю. Сицкий, М.М. Бутурлин, Г.П. Шаховский.

Ростовский митрополит Филарет Романов принял в Тушино сан пат­риарха…

Тогда Гермоген собрал в Успенском соборе купцов и бояр, умоляя их не наживаться на народной беде. Но сердца богатеев оказа­лись глухи к призыву архипастыря о милосердии.

И вот 25 февраля 1609 года в Москве вспыхнул мятеж.

Патриарх Гермоген решительно пресек и эту смуту.

Тушинские заводилы, видя, что народное возмущение может повернуться против них, поспешили убежать из Москвы к царику (так называли самозванца  поляки) в Тушино.

«Они ударились, как волны о камень, и рассыпались… — скажет потом сам патриарх Гермоген. — Как бурею, Господь рассеял их гневом своим!»

И так получилось, что 17 июля 1610 года, когда Захар Ляпунов поднял очередной мятеж в Москве, патриарху Гермогену уже не удалось остановить смутьянов. Царя Василия Шуйского заговорщики насильно постригли в монахи, а власть перешла в руки семибоярщины — И.М. Воротынского, Ф.И. Мстис­лавского, А.В. Трубецкого, А.В. Голицына, Б.М. Лыкова, Ф.И. Шереметева и Ивана Никитича Романова, брата тушинского патриарха Филарета.

 

Страшная слепота поразила московских бояр.

Видели глаза, кого выбирают в цари, но не разбирали бояре, что делают, не ведали, что творят.

Они заключили с гетманом Жолкевским договор, чтобы пригласить на русский трон королевича Владислава, и открыли полякам ворота Кремля.

Казалось бы, что может сделать один человек?

Но необорима его сила, если он вооружен верой. Твердо, как скала, стоял Гермоген, и ни хитростью, ни угрозами не удавалось предателям добиться от него уступок.

И вот полетели из Москвы в большие и малые города грамоты Гермогена.

И услышала эти слова Россия.

В каждом русском сердце зазвучали они. И тогда-то и  двинулось из Нижнего Новгорода собранное Козьмой Мининым и предводительствуемое князем Дмитрием Пожарским ополчение. И случайно ли, что Чудотворный образ Казанской иконы Божией Матери, уже сотворивший Руси чудо явления патриарха Гермогена, сопровождал ополчение Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского на всем его пути до Москвы. Перед последним штурмом русские ратники молились у Чудотворной иконы...

 

4

Уместившись в пространство двух лет, сошлись даты…

Два события, из которых предстоит произрасти спасению нашего Отчества от разрушительной смуты, в которую ввергли его властолюбие, алчность, разврат и своеволие...

Оглядываясь сейчас, четыре столетия спустя, на те события, в самой одновременности их различаем мы образ русского спасения.

Вот три необходимые составляющие его…

Воинская доблесть, смирение и подвижничество, Божия помощь.

Чудо, которое совершила икона с иереем Ермолаем, превратив его в грозного святителя Гермогена, было только прообразом чуда, совершенного 22 октября 1612 года, когда перед Пречистым Ликом Казанской иконы Божией Матери разъединенные политическими симпатиями и антипатиями, враждующие друг с другом русские люди вдруг очнулись и, ощутив себя единым народом, сбросили с себя вместе с обморочностью смуты и ярмо чужеземных захватчиков.

Тогда, 22 октября 1612 года, загудели колокола в московских церквах и двинулись на штурм Китай-города ратники князя Дмитрия Пожарского. Единым приступом были взяты тогда стены, и поляки укрылись в Кремле, чтобы через три дня сдаться на милость победителей.

На этот день установлен Русской Православной Церковью праздник Казанской иконы Божией Матери.

 

5

25 октября 1612 года распахнулись окованные железом створы Троицких ворот на Неглинную и, как и было условлено, выпустили вначале московских думных бояр, трепетно хранивших верность польскому королю и его сыну…

Полетели было камни в изменников, но ополченцы Пожарского и Минина удерживали народ, не давая растерзать предателей. Бояре, не двигаясь, стояли на мосту, ожидая решения своей участи.

Испуганно вздрагивая, жался к монахине Марфе (Романовой) съежившийся от страха и холода узкоплечий подросток. Ему было шестнадцать лет, но он казался гораздо моложе. Это был будущий царь Михаил Федорович Романов…

На голове у Федора Ивановича Мстиславского темнела пропитанная кровью повязка. Эту отметину накануне оставил ему жолнер, забравшийся в хоромы Федора Ивановича, чтобы съесть главу боярской думы.

Хромой Иван Никитич Романов опустил голову.

Едва стоит на ногах и князь Борис Михайлович Лыков.

Испуганно смотрит на толпу казаков Иван Михайлович Воротынский, в доме которого отравили спасителя Москвы, князя Михаила Скопина-Шуйского.

Рядом с ним Федор Иванович Шереметев…

Это самое верное польской короне московское боярство…

Все они, кроме Мстиславского и Воротынского, которым еще предстоит породниться с Романовыми, родственники патриарха Филарета. Здесь его жена, сын, брат, здесь Шереметев, род которого тоже происходил от Андрея Ивановича Кобылы, здесь Лыков, женатый на сестре Филарета — Анастасии…

Сидя на коне, строго смотрел на бояр-предателей князь Пожарский. Рядом с ним поднято было тяжелое знамя с ликом Спаса.

Увы, не было рядом патриарха Гермогена…

Еще когда только двинулось в победный поход нижегородское ополчение, изменники бояре, пытаясь вынудить патриарха поддержать их, заморили его в темнице голодом.

17 февраля 1612 года святитель предал свою душу в руки Божии…

«Да будет над теми, кто идет на очищение Московского государства, милость от Господа, а от нашего смирения благословение… — писал патриарх Гермоген в последней своей грамоте, отправленной из заточения. — Стойте за веру неподвижно, а я за вас Бога молю»…

Патриарх Гермоген не дожил до победного праздника Казанской иконы Божией Матери.

Но читаешь составленную им еще в 1594 году «Повесть о явлении чудотворной Иконы Пресвятой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии, бывшем в Казани граде» и кажется, что уже тогда видел будущий патриарх этот праздник.

«Откуда же праведный гнев Свой испустил, оттуда же, близ того места, на расстоянии броска камня показал светящий благодатью луч и источник исцелений».

Воистину на ничтожном расстоянии броска камнем, как утверждал самовидец Гермоген, располагает Господь в нашей истории место, откуда он испускает праведный гнев Свой и источник исцелений.

И как часто духовное ослепление мешает различить нам то, что может спасти нашу страну, и то, что способно погубить ее.

 

6

Можно рассуждать, что, если бы остался жив Гермоген, может, и не вернулись бы так быстро в Кремль предатели бояре и, может быть, не удалось бы им так легко оттеснить от руководства страной ее освободителей. Может быть, и выбрали бы тогда царя из тех, кто освобождал Москву от поляков, а не из тех, кто защищал Москву от народного ополчения. Может быть, и взяли бы тогда верх те, кто считал, что у русского человека есть силы, чтобы устроить свою страну без пришлых людей, а не те, кто считал, что нам надо завозить для управления нами шведов, поляков или немцев…

Можно рассуждать, что, если бы новые государи Руси «стояли за веру неподвижно», не произошло бы такого беспощадного закрепощения в рабство русского народа, не произошла бы катастрофа национального самосознания, связанная с церковным расколом.

Но в истории нет сослагательного наклонения.

В Первом послании к коринфянам апостол Павел пишет:

«Не хочу оставить вас, братия, в неведении, что отцы наши все были под облаком и все прошли сквозь море; и все крестились в Моисея в облаке и в море; и все ели одну и ту же духовную пищу; и все пили одно и тоже духовное питие; ибо пили из духовного последующего камня; камень же был Христос.

А это были образы для нас, чтобы мы не были похотливы на злое, как они были похотливы. Все это происходило с ними, как образы, а описано в наставление нам, достигшим последних веков…»

Какие же главные образы в наставление нам, достигшим последних веков, можем мы извлечь из осмысления событий, произошедших четыре столетия назад в Москве?

Когда мы называем боярами-предателями членов воровской тушинской боярской думы или участников семибоярщины, это только одна сторона правды. А с другой стороны — их искреннее убеждение, что русские люди не способны навести порядок в стране и прекратить смуту, что для этого необходимы иностранцы…

В народное ополчение, собранное гражданином Мининым и князем Пожарским, эта, как бы сейчас сказали, правительственная элита не верила и боялась народного ополчения гораздо больше, чем шаек Лжедмитриев и Болотникова, чем польских отрядов.

И воистину, помимо великого гражданского мужества, высокой воинской доблести, бесконечного мужества и самоотверженности русских людей, собравшихся в Нижнем Новгороде, требовались еще молитвы таких святых, как святитель Гермоген, как преподобный Иринарх, затворник ростовский, чтобы суметь преодолеть яростное сопротивление, которое оказывала правящая элита самостоятельному спасению нашей Родины.

И не то что бы забылось это Чудо, явленное Казанской иконой Божией Матери, но нахлынувшие после победы практические заботы как бы отодвинули и заслонили его. Сумев вопреки всем проискам самостоятельно спасти себя, победители не сумели настоять на необходимости Руси самостоятельно, без пришлых людей устраивать свою страну.

В желании сделать из России то Голландию, то Америку мы многое потеряли и продолжаем терять… И уже, кажется, и не различить утраченный смысл национального бытия, если не обратиться к нашим святым…

Святые мученики Борис и Глеб, святой благоверный князь Александр Невский, преподобный Сергий Радонежский и его ученики, святитель Гермоген, преподобный Иринарх …

Их жития, их подвиги, их молитвы — это та русская национальная мысль, которую оказалась не способной выразить новая государственная идеология. Но, не осознав, не восприняв эти мысли, мы всегда будем только проигрывать…

В своей книге «Подлинная история дома Романовых» я попытался проследить, как происходило национально-государственное прозрение наших государей, как постепенно, поколение за поколением, вызревала мысль об армии и флоте, как единственных друзьях России, как наконец-то в правление царя-мученика открылось, что исправление ошибок государственного устройства империи следует начинать с самого себя, чтобы снова, как во времена святой Руси, совпадали пути спасения и устроения русским человеком своей души с путями спасения и устроения государства. И именно за это царь-мученик вместе с патриотическими движениями и был предан и интеллигенцией, и аристократией, и высшим командованием армии, за это и принял он мученическую кончину.

 

7

Говоря об этом, мы попадаем в то пространство нашей истории, которое по сложившейся традиции закрыто для осмысления.

Наши прославленные историки упоминают об этих событиях, но как-то мимоходом, вскользь, спеша скорее миновать эти переулки, эти площади нашей истории…

Но если мы сами забываем площади своей истории, эти площади будут  застроены людьми, которые бы хотели, чтобы у нас вообще не было никакой истории.

И эта застройка ведется не только в переносном смысле, но иногда и в самом прямом.

Есть очень известная картина Константина Маковского «Минин на площади Нижнего Новгорода, призывающий народ к пожертвованиям».

Картина эта, написанная в 1896 году, получилась сильной и воодушевляющей, но примерно в то же время, как раз напротив церкви, с паперти которой, по преданию, обращался Кузьма Минин к нижегородцам, купец Н.А. Бугров построил ночлежный дом, послуживший А.М. Горькому прототипом ночлежки в пьесе «На дне».

С одной стороны, конечно, благотворительность, а с другой — откровенное глумление… Бугров как бы свел две России… Россию Минина и Пожарского, воодушевленную идеей спасения Родины, объединенную жертвенным порывом «не пожалеть и дворы свои, не щадить имения своего», и Россию деклассированных, спившихся босяков, все помыслы которых сведены к поиску выпивки. Они смотрели теперь друг на друга, эти две России, и не узнавали себя.

Н.А. Бугров принадлежал к тому типу волжских купцов, о которых трудно сказать, чего — самобытности или самодурства — больше в них, но мы не будем утверждать, что он осознанно выбирал место для своего ночлежного дома, из которого — его слова! — «как из омута, никуда нет путей».

Это и не важно…

За Бугрова выбирали место для ночлежки те темные силы, которые, по свидетельству современников, порою всецело завладевали его душой.

Ну, а Максим Горький, создававший свою пьесу об обитателях багровского дома, думается, о символизме соседства этого дома с Россией Минина и Пожарского знал совершенно определенно.

На дно в этой пьесе, художественные достоинства которой весьма относительны, погружаются не только обитатели ночлежки, а вся Русь, еще сохранившая способность противостоять предательству и измене, Русь, еще обладающая силой спасти саму себя.

Пьесу «На дне» Алексей Максимович Горький написал в 1902 году, а 12 июля 1904 года из храма в честь Казанской иконы Божией Матери при Богородицком женском монастыре украли саму Чудотворную икону...

 

Организатором святотат­ства был 28-летний, профессиональный вор и грабитель Варфоломей Стоян (Чайкин). Его подельниками  — любовница Чайкина, 25-летняя Прасковья Кучерова, 30-летний профессиональный карманный вор Ананий Комов и 37-летний казанский ювелир, золо­тых дел мастер Николай Максимов.

Под утро на окраине Казани, где Чайкин арендовал целый этаж в доме Шевлягина на Кирпично-Заводской ули­це, эти словно сошедшие с  горьковских страниц монстры разрубили топором чудотворную икону Казанской Божи­ей Матери1 , чтобы побыстрее от­делить драгоценные камни и золото. Обломки и щепки от Чудотворной иконы теща Чай­кина 49-летняя Елена Ивановна Шил­линг, «отталкивающей наружности старуха, тип старой свод­ни», сожгла в  железной печке.

15 июля полиция задержала золо­тых дел мастера Николая Максимова. На квартире Чайкина был сделан обыск, во время которого об­наружили 472 от­дельные жемчужины, несколько ниток с жемчугом, 439 разноцвет­ных камней, множество обломков серебра и  золотых обрезков, а также пластинку с подписью «Спас Нерукотворный».

18 июля на пароходе «Ниагара» были задержаны  Варфоломей Стоян (Чайкин) с «наглыми до дерзости глазами» и его любовница  25-летняя Прасковья Кучерова. Арестовали их между прочим именно в Нижнем Новгороде.

21 июля, в день праздника Чудотворной Казанской иконы Богородицы, полиция аресто­вала последнего подозреваемого — «юркого, подвижного человека с плутовато-хищным выраже­нием глаз и характерным длинным тонким носом, загнутым кверху», Анания Комова.

Столь схожий с героями Горького Варфоломей Стоян (Чайкин) повторил на суде, что он сжег национальную святыню России. Он объявил это, а потом  «сует­ливо, с гримасами начал всматри­ваться в публику» своими «наглыми до дерзости глазами».

Разумеется, откровенно сатанинское деяние Варфоломея Стояна (Чайкина) и его тещи «старой свод­ни» Елены Ивановны Шил­линг отличается от замешенной на откровенном глумлении благотворительности купца Багрова, от русофобских сочинений Горького, но отличается только своими масштабами.

По сути же это однотипные явления. Едина у них задача — как можно сильнее оплевать и унизить русского человека, едина цель — лишить его всякой надежды на национально-ориентированное устройство своей собственной страны.

И вот так и получилось, что была уничтожена Чудотворная икона Казанской Божией Матери, и был семнадцатый год, и было все то, что было…

 

8

Мы можем по дням, даже по часам проследить, как развивались революционные события, но все равно так и остается непостижимым, как этот интернационалистский, плохо говорящий по-русски сброд, со всех сторон хлынувший в Россию, сумел захватить беспредельную власть в нашей стране и погнать на уничтожение русский народ.

Как это явствует из воспоминаний участников революции и из самих революционных событий, ни немецкий генштаб, финансировавший Октябрьский переворот, ни сами руководители партии большевиков не рассчитывали на долговременность своего предприятия. Все делалось экспромтом, в жанре революционной импровизации.

Черная гениальность В.И. Ленина в том и заключалась, что он сумел опереться в своей революционно-разрушительной деятельности не на расплывчатые интересы того или иного класса русского общества (рабочим большевики могли предложить только полуголодное существование и плохо оплачиваемый труд, а крестьянам лишь грабительскую продразверстку), а на их подсознательную ненависть к тому вековому устроению России, при котором угнетение и унижение русского человека были возведены в ранг государственной политики, на веками копившуюся в подсознании русского человека ненависть к закрепостившему его дворянству.

Все теоретические изыски марксизма-ленинизма для широких народных масс были пустым звуком. Зато ненависть большевиков к верхушке Российской империи, к ее правящему классу была весьма сочувственно встречена, если и не совсем темными, то, во всяком случае, непросвещенными массами русских людей.

И так получается, что все это произошло в стране, когда из неё была вынесена её едва ли не самая главная для исторической судьбы икона.

 

9

Общеизвестно, что все Романовы так или иначе осознавали роль Чудотворной Казанской иконы Божией Матери не только в судьбе России, но и в судьбе своего императорского дома. Они буквально осыпали драгоценными пожертвованиями Чудотворный образ. 

Сопоставляя исторические факты, можно с достаточно большой определённостью говорить и о том, что святые представители последних Романовых задолго до 1917 года молитвенно прозревали трагическую взаимосвязь гибели Чудотворного образа и грядущей гибели Императорского дома.

Как материальное воплощение этого молитвенного постижения — пещерный храм и часовня на месте явления Чудотворной Казанской иконы Божией Матери. Часовня была устроена старшей сестрой императрицы Великой Княгиней Елисаветой Феодоровной.

Настоятель Казанского собора протоиерей Александр Зеленецкий писал тогда: «Перед самым своим отъездом из монастыря (13 июля 1910 года. — Н.К.)  Елисавета Феодоровна выразила желание быть на месте самого явления святой Чудотворной иконы Божией Матери. Несмотря на неприспособленность входа в это святое место, которое находится под алтарем летнего Казанского собора, Елисавета Феодоровна спустилась туда, долго молилась и выразила сожаление, что такое святое место находится в малой известности. Видя такое благорасположение Великой Княгини к этому святому месту, игуменья монастыря Варвара доложила ей, что есть предположение сделать это место открытым и устроить часовню в память имеющей в скором времени даты — трехсотлетия со дня воцарения Дома Романовых на Русском Престоле. При этом Елисавете Феодоровне было предложено принять под Свое Высокое покровительство дело устройства этой часовни, на что Великая Княгиня изъявила полное согласие и радость послужить этому святому делу… Таким образом Небесная Заступница Матерь Божия в день Своего праздника явила обители Казанской Свою великую милость, даровав ей, в лице Великой Княгини, земную покровительницу и утешительницу».

Это создание иконы-храма — безусловная попытка воспротивиться совершившемуся святотатству, гибельному для императорского дома, гибельному для России…

 

Точно так же, как и нынешний праздник Казанской иконы Божией Матери. Праздник, который всегда был чтимым в России.

Сегодня этот праздник впервые стал общегосударственным.

Можно по-разному относиться к трактовкам этого праздника, которые сочиняют различные политики, но независимо от тех глупостей, что особенно густо звучали в эти дни, остается неизменной высокая, духовная наполненность этого праздника.

Сейчас очень многое зависит от способности каждого из нас  ощутить свое единство с народом. Разумеется, нет и не может быть в человеческом устроении никакого единства между бедными и богатыми. Но что невозможно у человека, возможно у Бога.

И такое ощущение сейчас, что подобно девочке Матроне, дочери казанского стрельца, мы стоим среди углей братоубийственного пожара Октябрьской революции и ельцинского дня примирения и согласия с бесстыдным ограблением всей России…

И вот среди черных углей завёрнутая в вишневое сукно икона.

Это и есть нынешний праздник.

Это уже не только праздник иконе.

Это праздник-икона, неведомо каким чудом явившийся нам посреди разгула русофобии.

Этот праздник-икона подобен той иконе, которая была обретена на казанском пожаре. А сами мы подобны пожилому священнику Ермолаю, поднявшему эту икону из углей.

И сумеем ли мы превратиться из Ермолаев в Гермогенов, зависит не только от обретенной Божьим чудом иконы-праздника, но и от нас самих. От нашей веры в возможность спасения и обретения России!

Николай КОНЯЕВ