Герои живут рядом с нами

Наш собеседник — Алексей Иванович Павлов, полковник в отставке. Только что отметил своё 95-летие, с чем мы его поздравляем и желаем здоровья. Скупые строки биографической справки не могут отразить яркости его личности и всего богатства его жизненного опыта. Участник Великой Отечественной войны. В период 1942—1945 гг. воевал на Калининском, Первом и Четвертом Украинских фронтах. В составе групп минёров-подрывников неоднократно проникал в тыл противника. В 1940—1952 гг. — слушатель Военно-инженерной академии им. В.В. Куйбышева. В 1953—1979 гг. работал в управлении Министерства обороны. В 1979 г. уволен из Советской армии.

Алексей Иванович награждён двумя орденами Отечественной войны, двумя — Трудового Красного Знамени, двумя — Красной Звезды, орденом Мужества и чехословацким орденом, медалями «За боевые заслуги» и «За трудовую доблесть» и ещё более чем двумя десятками медалей. Интервью приоткрывает лишь некоторые страницы его волнующей биографии, из которой становится ясно, что и в наши дни герои живут рядом с нами.

— Алексей Иванович, 1 марта, по совпадению накануне Вашего славного юбилея, президент России В. Путин в своём Послании Федеральному собранию рассказал о новых видах вооружений, в том числе и ядерных. Вся Ваша жизнь была связана с Вооружёнными силами нашей страны. Именно Вы и Ваши товарищи стояли у истоков ядерных изысканий и строительства ядерной составляющей обороны Советского Союза. В годы Великой Отечественной войны, задолго до Вашей службы в 6-м управлении, Вы не раз рисковали жизнью, выполняя задания в тылу врага…
— Мне уже приходилось вспоминать о походах в тыл врага. Знаете, с годами произошедшее в юности предстаёт чётче. Хорошо помню один такой случай. В августе 1942 г. из состава 3-й роты 166-го батальона инженерных заграждений (БИЗ) была сформирована группа минеров из 11 человек. Я, тогда девятнадцатилетний лейтенант, был назначен командиром группы, на которую была возложена задача — перейти линию фронта и на железной дороге Вязьма-Смоленск (примерно в 70 км от линии фронта) подорвать эшелон противника, идущий к линии фронта. Железная дорога в тех местах сильно охранялась, и группа минёров, работавшая до нас в 9—10 км от места нашей «точки», не смогла выполнить задание, а другая группа задание выполнила, но была при возвращении настигнута немецкими преследователями с собаками.
Не стану излагать всех подробностей ночного передвижения нашей группы к месту выполнения боевой задачи, но скажу, что путь в 70 км по тылам мы проделали за 10 дней без особых происшествий. Минирование решили осуществить перед самым подходом поезда. Ждали, замаскировавшись на опушке леса. Пропустили прошедший по шпалам немецкий патруль. Когда услышали приближающийся поезд, вдвоём с заместителем бросились к полотну дороги. Товарищи прикрывали. Даже сейчас, по прошествии стольких лет, при воспоминании об этом мороз пробегает по коже. Заряд в сумке быстро устанавливаем между шпал под рельс, концы двух колесных замыкателей — на головку рельса, прижимаю их изолентой. Поезд уже виден. Скорее назад! Яркая вспышка озарила ночное небо, раздался гром взрыва, грохот сталкивающихся платформ и падающей техники.

— Но ведь мало было выполнить задание командования. Нужно было ещё и вернуться, желательно без потерь. А возвращение по тылам озлобленного противника порой было тяжелее проникновения…
— Это точно. При возвращении группы обычно вели разведку объектов в тылу противника, нарушали линии связи, если оставалась взрывчатка — подрывали мосты, устраивали поджоги (для этого имелись специальные термитные шары). В тот раз за ночь необходимо было пройти, кроме поля, лесной массив и переправиться через речку, чтобы остановиться на дневку в лесу на другом берегу. Когда шли на задание, то речку переходили по полуразрушенной плотине водяной мельницы. При возвращении плотина оказалась в 1—1,5 км правее, а речка в этом месте оказалась широкой и глубокой. Тут выяснилось, что одни из минеров не умеет плавать, день на носу. Что делать?
Пришлось отсиживаться до темноты посреди луга в кустах. Тяжелейший был день. Особенно когда на луг пришли убирать сено… Реку переходили на следующую ночь у мельницы. Поскольку возвращение затянулось, стала сказываться нехватка продуктов. А их нам давали на 15–17 дней. Вот и пришлось заскочить в глухую лесную деревушку. Выслал двух разведчиков в крайний дом. Видим, как вошли. И надо же тому случиться — на дороге, сзади нас, слышим немецкую речь. В деревню по дороге строем движется колонна немцев численностью 20–30 человек — пехотный взвод. Взвод прошёл по дороге мимо. Открыть огонь? Силы слишком неравны. А потом за этим взводом могут следовать другие подразделения немцев.
Немцы подошли к крайнему дому. Вдруг видим, как, прячась за домом, через огород к лесу метнулись два человека — наши разведчики. Немцы их тоже заметили и открыли огонь. Близился вечер. Нужно было узнать, что случилось с нашими двумя минёрами. В деревне вроде все стихло, признаков присутствия немцев нет. Посылаю ещё двух бойцов на разведку. Наконец они вернулись, да ещё каравай хлеба принесли. Оказалось, что немцы побоялись оставаться на ночлег в деревушке и засветло покинули её.
Осталось найти двух наших товарищей. В лесу совершенно темно. Решили подать сигналы выстрелами. Сделаем два выстрела — ждём ответных. Так и двигались друг к другу. Встретились! То-то было радости. Дальнейшее движение группы к линии фронта проходило по лесным массивам без особых происшествий. Но такие спокойные переходы линии фронта случались далеко не всегда.
Так, в январе 1943 года при возвращении с задания группе минёров, которой я командовал, в течение 19 суток не удавалось найти проход в сплошной линии обороны немцев, хотя был об­следован и исползан по снегу не один километр. Трудно было выполнять минерам задания в тылу противника летом. А каково зимой? Когда мороз, глубокий снег и следы на снегу, голые кусты и деревья и негде укрыться...
Осенью 1942 г. Военный совет Калининского фронта рассмотрел первые итоги действий групп минеров 5-й отдельной инженерной бригады особого назначения на железных дорогах в тылу противника. Были отмечены высокая результативность и эффективность их действий, поскольку движение на железной дороге Вязьма — Смоленск было тогда фактически парализовано.

— Как складывалась Ваша служба к началу осуществления нашего масштабного «атомного проекта»? Кем Вы были по профессии, чем занимались? Пригодился ли боевой военный опыт?
— Начальная моя профессия была учитель. Довоенная. Дальше военное училище и война. Какая профессия? Войну я закончил в Чехословакии. Это — первая страна, из которой уже в июле 45-го года начался вывод войск. Я тогда был в штабе округа. Командующим 4-м Украинским фронтом был генерал армии А.И. Ерёменко, а членом Военного совета генерал-полковник Л.З. Мехлис. Начальником политуправления был генерал-майор Л.И. Брежнев. Начальником штаба — генерал-полковник Л.М. Сандалов.
Штаб округа перебазировался в Черновицы. И его переформировали в Прикарпатский военный округ. В 1945 году было два округа: Прикарпатский со штабом в Черновицах и Львовский со штабом во Львове. Правда, в июле 1946 года их объединили в один Прикарпатский со штабом во Львове. В том же июле я уехал поступать в академию, в Москву.

— И как долго Вы там учились? Какие воспоминания об этом времени у Вас остались?
— В академии я проучился шесть лет. И когда, много лет спустя, мы, выпускники академии, собирались вместе, то каждый раз отмечали — какую же хорошую программу обучения составили для нас в академии. Трудно назвать науки, которые мы бы не изучали! У нас было около сорока предметов, начиная с чисто теоретических! Ведь некоторые академии были не просто учебными заведениями или высшими военными — это были научные школы. Таких я насчитываю три. Это артиллерийская академия им. Ф.Э. Дзержинского (ныне Военная академия Ракетных войск стратегического назначения имени Петра Великого. — Ред.); наша военно-инженерная им. В.В. Куйбышева (ныне Военный институт инженерных войск Общевойсковой академии Вооружённых сил Российской Федерации — структурное подразделение Общевойсковой академии ВС России. — Ред.) и Военно-воздушная (ныне военно-космическая. — Ред.) академия им. А.Ф. Можайского. И все они чуть ли не были ликвидированы. Началось что-то непонятное, какие-то реорганизации… А ведь какие могучие научные кадры были! Механики, математики — фигуры! Например, такие как А.И. Добряков, автор лучшего в СССР учебника по начертательной геометрии. Научные школы держались на них…

— Как складывалась Ваша служба после окончания академии?
— После окончания учёбы был оставлен в академии. Причём при весьма любопытных обстоятельствах. Начальником инженерных войск в 1952 году — когда я кончил академию — был маршал инженерных войск Воробьёв Михаил Петрович. В своё время командовал Ленинградским военно-инженерным училищем (1936—1939 гг. — Ред.). Но к 50-м гг. оно несколько захирело, и Воробьёв решил его усилить кадрами. Для этого он лично беседовал с каждым выпускником нашей академии, чтобы отобрать кандидатов. Отобрал пятерых, в число которых попал и я. Мне тогда по ряду личных обстоятельств не очень-то хотелось ехать в Ленинград. А в академии, ещё на уровне дипломного проекта, намечалось, что я остаюсь на кафедре взрывного дела преподавателем. Что делать? Надо. Я даже уже чемоданы купил — один до сих пор хранится. Начальник кадров академии — мудрый человек! — посоветовал мне уйти в отпуск, пока суд да дело.
За время моего отпуска произошли изменения. Воробьёва сняли. За что? Тогда было не как сейчас. На Волжском заводе разрабатывался автомобиль-амфибия. Вышла модель, не отвечающая техническим требованиям. Воробьёва сняли, а главный конструктор повесился. Вот какая была ответственность! На место Воробьёва назначили А.И. Прошлякова, маршала инженерных войск.
Оставили меня преподавать в академии. Но ненадолго.

— И что же произошло?
— Как раз в это время началась атомная эпопея, в Генштабе был создан сначала спецотдел, а потом и управление. По приказу Н.А. Булганина — он тогда был министром обороны — в это управление брали нужных специалистов явочным порядком, не спрашивая их согласия.

— Попросту зачисляли в штат…
— Потом-то я вспомнил, что предварительный отбор всё-таки был. Приходили какие-то люди и всех заставляли заполнять очень подробные, чуть ли не десять страниц, анкеты. Начальник кафедры сказал, что так зачисляли в Шестое управление Генштаба… Алексей Иванович показывает мне солидную в кожаном переплёте грамоту — а похожих грамот у него накопилась за долгое время целая пачка — с поздравлением за подписью нынешнего начальника 6-го управления 12-го Главного управления Министерства обороны Российской Федерации от 3 марта 2018 года с 95-летием.
В нём, в частности, говорится: «Более 38 лет отдано Вами службе в Вооружённых силах. Пройден славный путь от курсанта запасного артиллерийского полка до полковника, начальника 2-го отдела — заместителя начальника 6 управления 12-го Главного управления Министерства обороны. За плечами выполнение инженерных заданий в составе инженерных частей во время Великой Отечественной войны и деятельность по разминированию в послевоенные годы. Вами внесён большой личный вклад в победу нашего народа над фашизмом… Участие в боевых действиях, подготовке и проведении полномасштабных ядерных испытаний, глубокие инженерные знания, огромный опыт испытательной деятельности на полигонах Минобороны, уравновешенность и скромность снискали Вам, дорогой Алексей Иванович, авторитет и глубокое уважение в 12-м Главном управлении и Минобороны в целом».
Мой собеседник задумчиво перебирает отмеченные годами корешки юбилейных поздравлений и продолжает свой рассказ.
— Это было в сентябре 1952 года. И прослужил я в 6-м управлении 26 лет… Оттуда я и уходил в отставку.

— А что можете рассказать об этом периоде Вашей службы?
— Шестое управление в определённых кругах хорошо известно. Как я уже говорил, сначала это был спецотдел, а потом и управление в составе Генштаба. Потом его вывели из его состава. Когда было принято решение об оснащении наших Вооружённых сил ядерным оружием, оно находилось в Минсредмаше, в атомном министерстве — название зашифрованное, но солидное, не то что сейчас «Росатом». — Никита (Хрущёв. — Ред.) первый расшифровал его, сказав где-то там, что это всё равно как Комиссия по атомной энергии в Америке. Так вот, управление минсредмашевское, которое занималось эксплуатацией, хранением и т.д., целиком передали Министерству обороны. Там я работал сначала старшим офицером, потом начальником отдела, потом заместителем начальника 6-го управления. Занимался я испытаниями и курировал научно-исследовательский институт, который входил в состав 12-го Главного управления.
Впервые мне довелось участвовать в ядерных испытаниях на Семипалатинском полигоне в 1954 году. На полигоне меня прикомандировали к отделу ударной волны, который возглавлял Николай Дмитриевич Мартынов. Тогда проводилась серия испытаний ядерных зарядов при наземных и воздушных взрывах. Атомный взрыв бомбы средней мощности, который мне удалось наблюдать, оставил незабываемое впечатление. Должен заметить, что к ядерным взрывам нельзя привыкнуть. Каждый новый взрыв на испытаниях — особое событие.
На испытаниях 1954 года проводились исследования всех поражающих факторов и явлений, сопровождающих ядерный взрыв, а также оценивалось его поражающее действие на технику, здания, сооружения, подопытных животных. В частности, была осуществлена широкая программа исследований механического действия взрыва: воздушной ударной волны, волн сжатия в грунтах, устойчивости наземных и заглубленных сооружений.
Вспоминая ядерные испытания 54-го года на Семипалатинском полигоне, хочу отметить то, что и сейчас вызывает восхищение огромная самоотверженность, понимание государственной значимости решаемых задач, ответственное отношение к порученному делу, дружная работа, которые были присущи всем участникам испытаний: учёным, офицерам, солдатам. Никто не роптал на трудные бытовые условия, никто не считался со временем. Главным было качественно, в полном объёме и в установленные сроки выполнить программы испытаний.
В 1955 году на Семипалатинском полигоне была проведена очередная серия ядерных испытаний в атмосфере. Моя командировка продолжалась шесть месяцев. Главным событием тогда был взрыв самой мощной за всё время проведения испытаний на полигоне водородной бомбы. Перед испытанием особое внимание уделялось тому, как обезопасить после взрыва от ударной волны и светового излучения самолет-носитель. На совещании учёные и специалисты при участии академика Курчатова после анализа возможных вариантов решили использовать специальную парашютную систему для увеличения времени падения бомбы после сбрасывания.
Взрыв водородной бомбы — явление грандиозное и грозно-устрашающее. Наблюдательный пункт располагали на расстоянии 20–25 км. Оттуда мы увидели, как после первоначальной вспышки образовался огромный огненный шар, который увеличивался в размерах и поднимался над горизонтом. Казалось, что он будет увеличиваться до тех пор, пока не поглотит всё окружающее. Время как будто замедлилось. Лицо и руки ощущали тепло от излучения огненного шара. Через какое-то время свечение огненного шара стало менее интенсивным, и он стал похож на раскаленный докрасна металл. На месте взрыва начало образовываться расширяющееся и поднимающееся вверх огромное облако. Снизу, с поверхности, к облаку поднимался пылевой столб. Примерно через две минуты раздались два мощных раскатистых громоподобных удара подошедшей ударной волны. От неожиданности и силы удара некоторые люди на наблюдательном пункте и дальше попадали на землю.
Оказалось, что свечение огненного шара, как показали приборы, продолжалось 12–13 секунд, максимальный диаметр шара к концу свечения превышал два километра. Образовавшееся облако взрыва с пылевым столбом достигло максимальной высоты 20 км, такого же размера достиг и горизонтальный диаметр облака. В направлении распространения облако закрыло весь небосклон…
Когда после взрыва вечером мы вернулись с опытного поля, то увидели в гостинице странную картину: в коридоре как будто какие-то волшебные силы скатали ковровую дорожку, в комнате (окна при взрыве были открыты) со стола сброшены графины, повалены и отброшены стулья, сорваны покрывала с кроватей.
В 1958 году я был командирован на Новоземельский полигон для участия в большой серии испытаний термоядерных зарядов уже мегатонного класса.

— В заключение нашего интервью, оглядываясь назад, расскажите, что особенно запомнилось Вам из последнего периода воинской службы.
— Конечно, памятных эпизодов было немало. Расскажу один. Среди испытаний, проводившихся на Семипалатинском полигоне, определённый интерес представляет неядерное испытание, проведённое в 1978 г. с целью изучения воздействия воздушной ударной волны на вооружения и военную технику. Мне довелось быть его свидетелем.
К тому времени уже пятнадцать лет как действовал Договор о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, космическом пространстве и под водой. Он ещё известен как Московский, поскольку был подписан СССР, США и Великобританией в Москве 5 августа 1963 года. Но с подписанием этого договора «холодная война» не прекратилась, что заставляло нас проводить определённые военные исследования. Несколько месяцев на опытное поле свозилось взрывчатое вещество. Представьте себе «тротиловую шашку» высотой с семиэтажный дом. Тогда взорвали пять тысяч тонн взрывчатого вещества — крупнейший в истории не-
ядерный взрыв. Аналогичный взрыв США провели два года спустя. Но он, по-моему, был помельче.
Хочу напомнить и такой факт: в самом конце 60-х годов и у нас, и в Америке всерьёз занялись было разработкой ядерного двигателя для полёта на Марс…

— Так вот откуда «растут ноги» наших новейших разработок, о которых только что рассказал президент в своём Послании…
— Не думаю. Поскольку на тогдашнем уровне развития науки и техники мы столкнулись с рядом непреодолимых проблем. И в Америке, и у нас тогда отказались от этой идеи. Горжусь, что сегодня все эти проблемы у наших учёных решены.

Беседовал
Владимир ПОТАПОВ.