Геннадий Вдовин: «Давайте делать историю вместе»

Останкино… У большинства москвичей, особенно приезжих, это географическое название всё чаще ассоциируется с телецентром, расположенным возле пруда. А ведь если вы встанете спиной к башне, то куб телецентра слева и коробки жилого комплекса справа фокусируют ваше внимание по центру — на храм из красного кирпича и примыкающее к нему здание розоватого оттенка с белыми прожилками колонн и зелёным куполом. Это притяжение чисто внешнее. Но есть притяжение внутреннего свойства: двухсотлетний дворец графа Н.П.Шереметева — это наша с вами история, это наше национальное достояние. Насколько бережно мы к нему относимся? Что для нас, современников, важно, чтобы сохранить памятник зодчества и культуры – музей­усадьбу Останкино? На эту тему наш разговор с его директором Г.В. Вдовиным.

— Геннадий Викторович, сегодня внешний вид музея малопривлекателен: в строительных лесах. Понятно, что реставрация любого исторического здания, каким является Шереметевский дворец, требует немало времени, напряжённых усилий, финансовых затрат и т.д. Но терпение людей не бесконечно, хотелось бы дожить до того дня, когда он распахнёт свои двери.
— Как бы ни толковали реставрацию оптимисты, дескать, нужны превентивные меры, вовремя лечить, заранее консервировать, могу прямо сказать: мы не успеваем. Количество памятников возрастает, а количество людей, имеющих квалификацию, не растёт. И финансы для полнокровных восстановительных работ тоже не увеличиваются. И всё же, надо признать не без гордости, нынешнее московское правительство обратило внимание на Останкино: да, у нас в Москве есть уникальный памятник, да, он в тяжелейшем состоянии. Как бы то ни было, надо его спасать. Кто, если не мы?
— Давайте уточним: в чём уникальность дворца?
— Во­первых, в его художественном исполнении. Дворец задуман и построен Н.П.Шереметевым как энциклопедия искусств, по нему можно изучать историю не только искусства, но и философии и техники XVIII века. Во­вторых, что, пожалуй, самое главное, это подлинный XVIII век. Памятников подобного рода не то что в России, но и по всей Европе, по всему миру по пальцам пересчитать. В­третьих, говоря об уникальности, мы отдаём себе отчёт в том, что это не только памятник художества, но и памятник инженерной мысли. Многие знают, что Останкинский дворец деревянный, но мало кто знает, что это не сруб. Его долгожительство обеспечено очень хитрой деревянной конструкцией. Сколько за эти два столетия исчезло памятников из камня, мрамора, гранита, а этот наивный деревянный дворец продолжает стоять. И, стало быть, реставрируя, мы должны учитывать не только его внешний вид, но и то, что это памятник инженерии — ничуть не меньший по значимости, чем Шуховская башня или находящийся неподалёку от нас Ростокинский акведук.
— …И, конечно, можно добавить: уникальность дворца Шереметьева в его театре — с первоклассной акустикой, в механической сцене, в концертах старинной музыки, постановках опер…
— Мы понимаем, что это летний увеселительный дворец­театр и должен таковым служить. Но при этом есть ряд ограничений. Какой бы хорошей ни была реставрация, она не позволит счастливым толпам посетителей круглогодично, круглосуточно ходить по анфиладам дворца. Не сочтите это за музейное, высоколобое пренебрежение. Это наша забота о памятнике, но в то же время и о посетителях, о том, чтобы каждый из вас, кому не безразличен музей, рано или поздно смог в него попасть. Мы надеемся, что после реставрации дворец будет работать в более благоприятном режиме, нежели сейчас. Правительство Москвы и Северо­Восточный округ передали музею ещё пять гектаров бывшего усадебного парка (кстати, беспрецедентный случай!). До середины XIX века там находились комплекс оранжерей и конюшенный двор. Мы восстановим их (слава Богу, сохранились чертежи, планы), сделаем современный центр приёма посетителей с помещениями для временных выставок, образовательных занятий, с реставрационными мастерскими, с хранилищами. Там же запланирован театрально­концертный зал, в котором, в отличие от дворца, можно будет уже круглый год играть и слушать добетховенскую музыку.
— Каковы сроки окончания реставрационных работ?
— По оптимистическим прогнозам, свет брезжит к концу 2017—2018 годов. Хорошо, что никто не торопится назвать дату перерезания ленточки. Наш проект – редчайший случай в отечественной действительности, прецедентов такой реставрации нет ни у нас, ни в мире. Многое требует осмысления, поиска новых технологических решений. Чтобы не закрываться на это долгое время от посетителей, активно работаем в Интернете, рассказываем о ходе работ, об архивных находках по истории Останкинского дворца и музея.
— В археологии есть понятие – «культурный слой». По нему, как по кольцам древа, можно воссоздать историю народа. Музей – ведь тоже своеобразный слепок истории общества, традиций любого народа. Не так ли?
— Бытует однобокое представление об истории музеев. На самом деле они разные, даже в пределах одного общества. Не могу сказать ничего дурного об англо­саксонской идеологии. Там другая история, другие памятники, по­другому развивалась жизнь. А в нашей славяно­германской традиции есть императорские­царские дарохранительницы. У нас таких Левиафанов, гигантов очень немного: музеи Кремля да Эрмитаж, и, пожалуй, всё. Это то, что называется национальное достояние. А есть музеи, которые формировала не столько власть, сколько местное гражданское сообщество или частная инициатива. Так были созданы Исторический музей, музей в Кяхте на русско­монгольской границе, Третьяковская галерея, Поленово и многие другие. Где­то власть помогала, где­то мешала, где­то делала и то и другое, но чаще они прорастали самостоятельно. И они – тоже наше национальное достояние. Недавно я был в Поленове, у моей подруги и учительницы Натальи Николаевны Грамолиной и у её дочери Натальи Фёдоровны Поленовой, директора этого музея. Они репетировали спектакль. Есть обычай со времён Василия Дмитриевича Поленова, который эту усадьбу создавал, когда крестьянские дети, прислуга, гости, хозяева ставили летние спектакли на лужайке. Из окрестных деревень собирался народ. Кто­то репетирует, кто­то строгает, кто­то шьёт костюмы, кто­то квасит капусту, кто­то пишет декорации, кто­то гонит самогон для предстоящего пира горой. Все заняты общественно­коллективным действием. Оно держит всё вокруг. Потому что любой маленький музей, даже если он находится в большом городе, объединяет местное сообщество. То, что Останкинский дворец из бывшего подмосковного стал почти центром Москвы, не делает его столичным музеем. В хорошем и плохом смысле, мы — провинциальный загородный музей, такой же, как Ясная Поляна, как Поленово, как Вёшенская, как Абрамцево и многие другие. Моя задача — ориентироваться не столько на интеллектуалов, при всём уважении к ним, сколько на людей, приходящих к нам со всей окрестности. Желательно парами, желательно с маленькими детьми. Задача – восполнить пробелы в эстетическом воспитании человека, привить вкус к подлиннику. Вот эта картинка, да, она хорошая, но репродукция. А это — подлинная масляная живопись. Вот перед вами дорогой диск, прекрасно записанный, а это музыка, звучащая в живом интерьере. Мы с вами воспитали поколение, не видевшее в своём детстве Третьяковки, Исторического музея, которые были закрыты на долгий ремонт. Выйдите на улицу и посмотрите на тех, кому за двадцать.
— Большинство из них с наушниками, видеоплеерами, с помутневшими глазами. Не до музеев им. В школе же они проглатывают знания по истории на уровне клише ЕГЭ…
— Большая иллюзия, что якобы история начинается в школе. Начинается она в семье. С фамилии своего прадеда, его имени­отчества, с девичьей фамилии бабушки, с дедовых писем с фронта, с гордости за свой род. Меня в детстве раздражало, когда отец, провожая в школу, всегда в спину говорил: «Ну, пока. Фамилию не позорь!». А теперь своих сыновей также провожаю. Вдовин – не дворянская фамилия, не Толстые, не Шереметевы. Но я своей фамилией горжусь, помню заслуги своих предков. С этого начинается история. А уж потом она перемещается в школьные, университетские стены. Да, публика меняется, она хочет быть персонально причастной. Дело не только в правах и свободах, что мы не хотим ходить, как стадо, за экскурсоводом, который станет что­то назидательно толковать нам, а мы не посмеем спросить и лишь в конце экскурсии задаём вопросы. Дело в том, чтобы лично быть сопричастным. И все технологические прорывы, которые сегодня существуют: Интернет, социальные сети, мультимедиа, — эту возможность расширяют. Но и у технологий есть свои опасности. С той же Натальей Николаевной Грамолиной мы спорили. «Ну, какой к черту «аудио­видео»?! – говорила она. — Ну, куплю я эти аудиогиды. Но, поймите, посетитель приехал в Поленово. Он должен слышать, как шумит Ока, как блеют козы, как кукарекают петухи, как лес шумит, как яблоки падают, как птицы поют. А если он заткнёт себе уши этим аудиогидом, что он поймет?». И мне большого труда стоило убедить её: «Пусть хотя бы один раз придёт. Снимет он эти наушники, Наталья Николаевна, снимет обязательно! И услышит, и увидит, и учует».
— Вы однажды сказали: «Приходите и формируйте музей». Что вы имели в виду – чисто практическое дело или всё вкупе?
— Я имею в виду вкупе. Простой пример. Несколько лет назад ко мне пришли представители одной фирмы. Очень серьёзные люди, которые сказали: «Знаете, мы хотим у вас провести корпоратив, посидеть у вас в парке, винца попить…». У меня было дурное настроение, испорченное начальством. Я им говорю: «Ну, хорошо, дам я вам такую возможность. Ну, внесёте вы в кассу музея 150 тысяч рублей. Особенно мы не обогатимся. Вы тоже сильно не обогатитесь, потому что, какая вам разница, в каком саду вино пить… Давайте сделаем по­другому. Приводите своих сотрудников, и сделаем субботник. А потом попьём чайку, а в качестве вознаграждения я вас поведу туда, куда с экскурсией вы не попадёте». Их пришло немного, десятка два­три. Когда мы провели их в машинное отделение театра, счастливее людей не видел. Они отдали, мы отдали – все только получили. Так что, не всё меряется деньгами. Да, ко мне много приходит чудаков, которые говорят, что они внебрачные дети Шереметевых. Ну, ладно, это весеннее обострение. А иногда приходит человек и спрашивает: «По семейному преданию моя прабабушка была крепостной Шереметева, работала в музее в 20­е годы. Нельзя ли посмотреть?». Такого человека можно и в архив отвести. «Смотри, ищи, работай с документами, узнаешь о работе музея тех лет. По счастью, найдешь, может быть, свою Матрёну Ивановну и будешь гордиться, и дети будут гордиться, и внуки и правнуки». Так что, давайте обоюдно делать историю.

Беседовал
Сергей ЛУКОНИН.