Евгений Ямбург: Учитель — одна из самых интересных профессий

Евгений Александрович Ямбург, директор Центра образования №109 ЮЗАО г. Москвы, доктор педагогических наук, заслуженный учитель РФ, член-корреспондент Российской академии образования. Столь солидный послужной список он имеет благодаря неуёмной энергии, которую отдаёт школьному делу вот уже более 30 лет.
— Евгений Александрович, ваша школа поначалу задумывалась как экспериментальная. Теперь это многопрофильный центр образования: детский сад, начальные классы, гимназия, лицей, классы педагогической коррекции…
— В микрорайоне на голом поле построили здание. Было почти 2 тысячи детей в три смены. И в классе по сорок человек. Постепенно за многие годы мы сначала построили новое здание, детский сад, центр ремёсел. Это зрело постепенно.

— Судя по размаху и объёму дел, связанных со школой, вы обладаете незаурядными организаторскими качествами, качествами менеджера.
— Но я бы не называл себя исключительно менеджером. Это особое состояние. При стратегическом подходе, конечно же, требуются иные качества, чем просто педагога. Менеджер в сегодняшнем понимании далёк от содержания образования, далёк от педагогов и детей. Он занимается поиском средств, организацией расходов и т.д. И здесь существует опасность перекоса.
Если теряешь педагогическую составляющую, всё остальное теряет смысл. Даже с точки зрения направления финансовых потоков. Вопрос в чём? Вот у меня довольно сложная школа, неоднородный контингент учащихся. Есть среди них одарённые дети, есть обычные, есть проблемные. С точки зрения чистого менеджера, я сумасшедший. Построил блок психологической разгрузки, хотя, может быть, лучше было бы купить 150 компьютеров. Но если ты конкретно понимаешь, что эти невротические дети должны в твоей школе учиться, то сначала ты сделаешь вот это, а потом то.
Есть общие законы управления: что заводом, что школой. Но, тем не менее, школа отличается от банка, от холдинга.
— Вы сказали: «невротические дети». Известно, что в вашей школе учится и такой контингент. Существует программа адаптирования, вами разработанная…
— Нет закона, который бы запрещал брать детей в общеобразовательную школу с подобной психической характеристикой. Если к нам приходит ребёнок с проблемами со здоровьем, мы обязаны его брать. Что такое адаптивная школа? Это когда не ребёнок адаптируется к школе, а школа адаптируется к ребёнку. Каждому из них даём возможность проявить себя в меру способностей. У кого-то голова светлая, а у кого-то руки золотые. Применения им — хоть отбавляй! У нас свой театр, мастерская художественных ремёсел, кафе, парикмахерская, кузница.
— В современном лексиконе слово «авторитарность» вызывает определённые чувства. Но в обществе живут и работают личности, к которым этот термин идёт, как хорошо скроенный костюм: не придерёшься. Вот и вы, Евгений Александрович, в их числе. Говорят: демократическое, авторитарное правление. Вам что ближе всего?
— Максимальное демократическое правление – это развал. Максимальная авторитарность — это тюрьма. Силой долго не удержаться. Отрицание принуждения в образовании — есть отрицание культуры.
Ни у Руссо, ни у Толстого ничего не получилось на практике в плане методики воспитания и образования, при всём к ним уважении. Разумеется, есть вещи жёсткие. Таблицу умножения надо выучить. Без неё, как говорится, никуда не денешься. Однако не надо всё доводить до абсурда. Да, я в чём-то авторитарен. Но поверьте, даже с точки зрения масштаба моей школы, где две тысячи детей и люди, с которыми я работаю 36-й год, это не адекватно авторитаризму в чистом его виде.
— Известно, что сегодня стоит острая проблема в отстаивании школой системы бесплатного обучения. Что ж, в перспективе переход на коммерческую основу?
— Сложный вопрос. Бесплатным бывает только сыр в мышеловке. Я большинство вещей делаю бесплатно. Платные образовательные услуги – вещь нормальная и допустимая. Но тут не должно быть фарисейства. В чём драма?
Какие-то образовательные услуги государство предоставляет. Высшие чиновники, тем не менее, с упоением говорят: у нас образование бесплатное. Не верьте! Возьмём, к примеру, стандартную разнарядку: нам положено два-три часа в неделю на иностранный язык. Совершенно очевидно, что за этот срок его не выучишь. Тогда другие часы нужно делать платными. Вот в чём фарисейство и противоречие.
У нас в школе, допустим, родители за своего ребёнка готовы заплатить, а в другой — нет. Как видите, очень разная ситуация: в Хабаровском крае одна, в Якутии — вторая, в Москве и Санкт-Петербурге — третья, в Центральной России — четвёртая. Опасность авторов реформ образования — всех построить в колонну по четыре. А нужен воздух, гибкость. Дайте  инициативу школе самой решать свои проблемы, и результат будет налицо.
Стопроцентно был прав
К.Д. Ушинский, когда говорил о том, что никакая реформа образования невозможна иначе, чем через голову учителя.
— С нынешними реформами мы набили себе шишек. Давайте вспомним, на заре советской власти, в двадцатые годы, дореформировались до того, что ученики не церемонились с учителями — ставили им оценки…
— Мы к этому возвращаемся. Возьмём, к примеру, оценки… Стимулирующий фонд 30% — родители и дети должны решать, кому дать, а кому не дать. Это называется «управляющий совет». Нельзя доводить до абсурда. На самом деле, унижается честь и достоинство учителя.
— Наверное, именно здесь важна роль директора, умеющего поддерживать достоинство своего коллеги! Но, как говорится, «хорош тот руководитель, который заставляет других работать». А сам он…
— В школе работают профессионалы. Многие наши выпускники, окончив институт, остаются у нас. Поэтому я свободно могу заниматься другими делами. Всем руководить невозможно. Главная задача директора — разработка стратегии и рождение новых идей.
— Известно ваше скептическое, мягко говоря, отношение к Единому государственному экзамену, которому, кажется, уже три года. Ваши взгляды с тех пор изменились?
— Нет, Сергей Михайлович, не изменились. Вот, скажем, один  пример: результат ЕГЭ действенен только полтора года. Почему? Этим самым мы лишаем людей документа об образовании. Предположим, вы не успели поступать в МГУ, вы проработали в геопартии, потом рабочим. Потом решили пойти на режиссёрский факультет. Имеете право. И вам приходится заново сдавать математику. Кому это будет мешать? Мы унижаем людей, заведомо ставим их в ложную ситуацию. А если я решу через три года поступать? Здесь масса накрученных, бессмысленных вещей, которые вообще не стоят мизинца.
— Закончился учебный год. Какие потери, приобретения принёс он, или то и другое?
— У меня был счастливый год. Много интересного было. Прошли великолепные спектакли, действуют школа ремёсел, клуб путешественников, театральный музей. Организовали две экспедиции на пароходе с художниками. Потери? Они связаны скорей не со школой, а с ухудшением общей ситуации в стране.
— Вам пришлось в минувшем году преподавать?
— Преподавал. Но, должен заметить, директор — плохой учитель. Потому что много времени вынужден проводить вне стен школы. И сейчас студентам-педагогам преподаю. Будучи в школе много лет, скажу: это — бешеная работа, тяжелейшая. Она будет нормальной в том случае, если появится дееспособная система образования, могущая привлекать не послушных, а профессиональных людей, которые имеют право принимать решения, а не сигналы, идущих сверху.
— Пожалуй, нет в стране такого засилья бюрократии, как в системе образования.
— Я работал начальником управления образования Юго-Запада Москвы, совмещая должность директора школы. Был как бы играющим тренером. И что я должен сказать: у меня нет ненависти к чиновникам. Когда-то ныне покойный Стругацкий объяснял мне здесь, в кабинете: «Бюрократия — это такое же достижение человечества, как научно-техническая революция». И без неё нельзя.
Другое дело, что в России не хватает грамотных управленцев. Система образования — это не просто содержание, это — огромная машина. Это — здание, сооружение, это — финансы, это — люди, наконец. Но как учителю, самостоятельно думающему, применить свои знания и опыт на практике, если он выполняет то, что ему приказывает свыше! Подобная система управления меня, как профессионала, удивляет и расстраивает.
— Учитель вашей школы, каков он сегодня?
— Мы учимся сами, не отходя от классов. Профессионально грамотные педагоги — самые ироничные, с чувством собственного достоинства.
— Вы не раз подчёркивали, что в школе работа тяжёлая. А лично для вас?
— Я всем говорю, что работать в школе — это каторга. Но, если угодно, это — сладкая каторга.