Это мы

Как, оказывается, давно я смотрел «Ностальгию» Андрея Тарковского. И как плохо слышал, о чём кричал там умный сумасшедший перед другими пациентами психиатрических клиник, отпущенных за недостатком мест. Пленился красотой кадра, водопадом лестницы с мёртвым хором ещё живых безумцев. И вздрогнул, когда оратор, окатившись бензином, вспыхнул и заметался факелом среди отпрянувших товарищей по безумию.
А кричал-то о чём? О чём хотел предупредить страшной своей смертью? А вот теперь услышал и заторопился отмотать ленту назад (спасибо технике) к первому появлению безумного героя в картине, когда он шепчет, что был эгоистом и хотел спасти семью, а спасать надо всех, весь мир. И капает на ладонь масло перед глазами русского писателя для наглядности мысли: «Одна капля. Ещё одна. Делается одна большая капля. Не две».Ага, вот что! И как сразу остро слышишь его мысль о спасении всех. А мы-то, мы – каждый, как мёртвая ртуть, сам по себе — в  одну каплю не соберёшь. И тороплюсь записать за ним: «Истинное зло нашего времени в том, что не осталось больше великих учителей. Мы должны вслушиваться в голоса, которые лишь кажутся нам бесполезными. Нужно, чтобы наш мозг, загаженный цивилизацией, школьной рутиной, страховкой, снова отозвался на гудение насекомых. Надо, чтобы наши глаза, уши, все мы напитались тем, что лежит у истоков великой мечты. Кто-то должен воскликнуть, чтобы мы построили пирамиды. И неважно, если мы их потом не построим. Нужно пробудить желание. Мы должны во все стороны растягивать нашу душу, словно это полотно, растягиваемое до бесконечности. Если мы хотим, чтобы наша жизнь не пресеклась, мы должны взяться за руки. Мы должны смешаться между собой – так называемые здоровые и так называемые больные. Глаза всего человечества устремились на водоворот, который вот-вот затянет всех нас. Кому нужна свобода, если вам не хватает мужества взглянуть в наши глаза. Только  так называемые здоровые  люди довели мир до грани катастрофы. Люди должны вернуться к единству, а не оставаться разъединёнными. Достаточно присмотреться к природе, чтобы понять, что жизнь проста. Нужно только вернуться туда, где мы вступили на ложный путь.  Нужно вернуться к истокам жизни. Что же это за мир, если сумасшедший кричит вам, что вы должны стыдиться себя! А теперь – музыку!».
И пока он пылает, летит над площадью ликующая бетховенская «Ода к радости» как призыв вернуться к истокам жизни.
Вот, оказывается, что он кричал там, со статуи Марка Аврелия. Значит, тогда, когда он пытался дозваться до меня впервые, мне ещё рано было слышать, ещё «здоровый» был среди других «здоровых». А вот теперь «поспел», потому что и общество созрело до того, что раньше него настигло и измучило Тарковского, когда и для него вместо одной большой капли стало две, три, миллион – порознь.
Подлинно – что с нами? Что с матушкой-культурой?
Ещё недавно она была естественна и наследована, была культурой участия, хороводного принципа, когда нет зрителя, когда театр ещё решает проблемы мира, а не тешится щегольством интерпретации, когда кино смеётся и плачет вместе со зрителем, а не пишет на знамени горделиво «Другое кино», когда певцы и певицы просто поют, а не представляют «проекты» шоу-бизнеса. Теперь, как говорит герой Юрия Буйды в романе «Ермо» в своей нобелевской лекции, «культура рождается из культуры». Становится отдельным государством с суверенной конституцией и границами, тайной дипломатией и прямыми войнами. На своё родное, вечное мы глядим через витринное стекло и уже не построим пирамид, потому что нам довольно их за стеклом. Это в лучшем случае. И этого лучшего всё меньше и меньше. А в худшем, которое торопится занять всё родное пространство, пустимся под видом «правды жизни» торопить растление и окончательное падение человека.
Давно ли Кирилл Серебренников ставил спектакль «Пластилин» в Московском театре Гоголя о мальчике, изнасилованном матерью и двумя мужчинами, и уверял, что «зрителям нравится то, что происходит в «Пластилине»…И вот уже обещает «развить тему», поставив «Отчётливые полароидные снимки» Равенхилла о товарно-денежных отношениях, когда, что особенно  пленяет режиссёра, «всё покупается и продаётся, люди друг друга трахают, насилуют и таким образом осуществляют своё главенство, утверждают свою гордыню. Короче: секс, деньги и политика». В дальнейших планах мэтра мюзикл «Пробуждение весны» о подростковой сексуальности в различных извращённых формах, где девочка просит мальчика избить её, а потом изнасиловать. И когда беременная девочка умирает, мальчик кончает собой, потому что не может выбрать, кто ему больше нравится, мальчики или девочки. Одним словом – мюзикл.
О, тут только начни – тотчас явится «певец говна и гноя», как его с восторгом характеризует критик В.Курицын, «гений концептуализма» Владимир Сорокин с его книгами «про это», О.Кулик пойдёт в своих перформансах лаять и кусать зрителей в Выставочном центре, вылетят, как из бани, голые интернетовские девки («жми сюда!»), явится поэтесса Вера Павлова  с вопросом: «Если б могла узнать я, / Кончила ли мама / В час моего зачатья», утопят в бесстыдстве частной жизни заселившие все постели «Комсомолка» и «Двое», чтобы кричать нам: это вы! это вы! это вы! И не открестишься, раз это нами смотрится, читается, потребляется. Никто силой не гонит покупать и смотреть. Наотражаешься в кривых зеркалах – окривеешь и уже скоро не разберёшь, где ты, где зеркало, чего и добивается спущенный с цепи мир.
Но звать это культурой, а человека человеком, образом Божьим после этого уже как-то кощунственно. Подлинно, впору взбираться в мраморное соседство Марка Аврелия или бронзового Юрия Долгорукого с канистрой бензина и зажигалкой: «А теперь музыку!», и пусть летит над «здоровым» миром «Ода к радости» как последняя «пирамида», последнее воспоминание о том, чем мы могли стать и от чего отказались.