Два рукопожатия. К 140-летию со дня рождения И.В. Сталина

В России не утихают споры о том, кто такой Иосиф Сталин. Это неудивительно. Фигура гигантского масштаба, один из выдающихся государственных деятелей ХХ столетия, он не может быть оценён в привычных дефинициях добра и зла. Одни по-прежнему скрипят зубами при одном упоминании его имени, считая его одним из величайших злодеев за всю историю человечества. Другие превозносят его как человека, который сделал лапотную Россию великой державой, лидером, под чьим руководством, по словам И. Бунина, было «совершено поистине гигантское дело» — одержана победа в величайшей из войн в истории человечества.

Посмертная слава — дама не просто капризная: она, попадая в руки отпетых подлецов, сама становится чудовищно развратной. Почему-то одним — например, тому же Наполеону, истребившему в своих войнах пол-Европы, она отводит место героя. Других, вроде Сталина, припечатывает к позорному столбу. Думается, окончательный вердикт истории в отношении Сталина ещё впереди. Но ожесточение битвы за его имя и место в истории не ослабевает.
Дело немало осложняется закрытостью сталинских архивов, неоднократным прореживанием их его приспешниками, прежде всего троцкистом Хрущёвым, опасавшимся собственной компрометации. Тем более ценными представляются для нас воспоминания людей, встречавшихся со Сталиным в разные периоды его жизни. Сегодня мы предлагаем читателям материалы о Сталине, мало или вовсе не знакомые широкому читателю.
Чем дальше удаляется во времени гигантская фигура Сталина, тем удивительнее, что и в отношении его срабатывает теория «Шести рукопожатий», согласно которой все люди на земле отстоят друг от друга максимум на шесть рукопожатий. Я уже давно знал, что нахожусь всего в двух рукопожатиях от величайшего вождя всех времён и народов. Вот как это случилось.

Гаяне Вачнадзе
В середине 70-х, гостя в Тбилиси у своего товарища Тедо Джапаридзе, познакомился с его бабушкой, Гаяне Константиновной, которая знала Сталина ещё с 30-х гг. прошлого столетия. Она стала ещё одним человеком, который лично знал и неоднократно встречался со Сталиным. Снова так вышло – всего два рукопожатия до вождя.
Грузинка Гаяне Константиновна Корсавели, урождённая княжна Вачнадзе, прожила очень долгую и полную приключений жизнь. Она скончалась в возрасте 94 лет, намного пережив своего мужа Тедо, в 30-е годы секретаря ЦК ВКП(б) Грузии по промышленности, расстрелянного в эпоху «Большого террора». Говорившая по-русски почти без акцента, Гаяне обладала прекрасной памятью. Многих людей, вошедших в нашу историю — неважно, с каким знаком, — Гаяне знала лично, на протяжении ряда лет встречалась с ними в домашней обстановке и могла рассказывать о них часами. Среди них — такие фигуры, как Иосиф Сталин и Лаврентий Берия.
Я записал её рассказы в 1975 году в Тбилиси в её трёхкомнатной квартире, которую она занимала со своим внуком Тедо Джапаридзе.
Эмоциональная, как все истинные грузинские женщины, высокая, стройная — порода в ней ощущалась безошибочно. Вечная хлопотунья, ни минуты не сидевшая без движения.
«Век-волкодав» щедрой пригоршней отсыпал ей долю несчастий – отца её, беззаботного гуляку князя Константина Вачнадзе расстреляли в конце Гражданской войны, когда ей было 19 лет. В начале 20-х гг. она вышла замуж за своего ровесника Тедо, одного из первых комсомольцев Грузии.
«Эти первые комсомольцы ужас что творили, — смеясь, вспоминала Гаяне. — То священнику бороду отрежут, то из церкви «реквизируют» что-нибудь. Их все ужасно боялись. Когда они шли по деревне, все запирали ворота и ставни. А я, дочка расстрелянного в 1924 году князя, вышла вот за такого замуж. У него одна рубаха была, босиком ходил! А мне увиделось в нём что-то такое, из-за чего я не раскаивалась в своём решении никогда.
У нас в доме долго висело распятие из костёла. Ксендз не раз заходил ко мне, говорил, что когда-нибудь я сама во всём разберусь. Он считал, что я умная. Ну, после этих слов я, конечно, распятие ему вернула».
Гаяне Константиновну арестовали в 1937 году как «ЧСВН» – члена семьи врага народа. И дали 10 лет лагерей по знаменитой 58-1 статье. Случилось это примерно через полгода после ареста и поспешного расстрела мужа.
Тюрьма, приговор, этап — таковы вехи её тогдашнего пути. «Идут на север срока огромные, кого ни спросишь, у всех указ», — пелось в одной из песен того времени. «Лёвины сестры приехали», — орали в лагерной зоне «бытовички» в сторону вагонов с прибывшими «политическими». «Лёва» был, естественно, Троцкий. У «бытовичек» как «классово близких» жизнь была не в пример вольготнее. Когда к ним приходили ухажеры из «вольных», со всех сторон неслись крики: «Нюрк, смотри, к тебе твой комплимент пришёл!».
Грузинки в лагерях умирали очень быстро — не выдерживали ни холодов, ни дикого обращения. Начинали уходить из жизни ещё по дороге в Потьму. Одна перед смертью всё просила «хоть глоточек красного вина, ну хоть чуть-чуть!».
Самым мучительным и постыдным было – когда конвой водил в туалет. Охранники, как якобы требовал устав, нарочно оставляли дверь открытой и нахально смотрели, что «враги народа» будут делать дальше. Женщины, которым эта привилегия – «оправиться» – была отпущена всего раз или два в день, плакали от стыда и унижения, но поделать ничего не могли».
Удивительно, что совсем непростая судьба Гаяне не убила в ней доброты и отзывчивости. Помнится её всегда приветливый взгляд из-под толстых стёкол очков, всегдашняя бодрость, готовность к шутке, розыгрышу. «Ну, что ты майку дырявую надел?» — пеняла иной раз внуку. — «Ну, не видно же ничего под рубашкой», — вяло оправдывался тот. — «А вдруг под машину попадёшь? Некрасиво же!». Приходилось переодеваться.
Выглядела она удивительно молодо для своих тогдашних 70 лет, несмотря на восемь лет отсидки в лагерях.
Причудливы извивы судьбы — в одном с ней доме в Тбилиси жил армянин, пенсионер-чекист, который по праздникам, подвыпив, хвастался знакомым, что в далёкой молодости, сразу после революции, он был в расстрельной команде, которая и поставили точку в жизни её отца князя Вачнадзе.
«Помню Сталин пригласил к себе домой всю грузинскую делегацию, приехавшую на ХVII cъезд партии в 1934 году. Вместе с жёнами. Поразилась я тогда, что Сталин всех присутствующих помнил по именам, знал, кто где работал, кто куда переведён. Мой Тедо был тушинец, так Сталин, смеясь, сразу к нему обратился с тушинским акцентом: «А, Тедо, собака твой бог!». Сталин был на редкость мил и обаятелен с гостями, предупредителен, даже ласков. Извинялся, что принимает без хозяйки». Все, конечно, уже тогда знали, что жена Сталина Надежда Аллилуева покончила с собой в ноябре 1932 года.
«Сталин очень сокрушался, что из всей грузинской делегации никто не мог петь. Он просто не мог в это поверить: как это — грузины, и петь не могут!? Все повторял: «Аба, бичеби!» — «Ну же, мальчики!». А «мальчики» — моему Тедо тогда и впрямь было всего 30 лет — только сконфуженно улыбались в ответ.
Тогда Сталин запел сам — высоким пронзительным голосом, как у нас только крестьяне поют.
Все уже тогда обращались к нему только по-русски: Иосиф Виссарионович. Уже в то время его от русского отличал лишь акцент да мягкие кавказские сапоги. В остальном в нём грузина было не распознать.
Лишь однажды Тедо уловил взгляд Сталина — видимо, в тот момент, когда тот, о чём-то тяжело задумавшись, на мгновение вышел из роли радушного хозяина — и зажмурился от ужаса. В этом взгляде читалось одно: если ему будет надо, Сталин камня на камне от всего мира не оставит.
«А вот Берия был мерзкий человек. Он много раз у нас в доме бывал. Тедо не мог питаться в цековской столовой, поэтому наш дом был, наверное, единственный, где готовили. Впрочем, готовила моя мама — я-то не больно тогда умела. Поэтому после работы часто собирались у нас. И Берии всегда нужно было найти кого-то из гостей, чтобы издеваться над ним или над ней. Причём издеваться грязно, жестоко. То кому-нибудь обрежет галстук, то начнет в карманы мясо класть. Ко мне однажды забежала подруга в новой, только что купленной шубе. А вся компания была в сборе. Гости наперебой стали кричать: «Снимай шубу, садись за стол!». Подруга извинилась, сказав, что очень спешит. Тогда Берия с издёвкой громко произнёс: «Да ведь она и пришла сюда только, чтобы шубу нам показать! Зачем же ей её снимать?». И так это по-хамски прозвучало, что моя подруга расплакалась.
Глаза у Берии были светлые и совершенно пустые — в них как будто проваливались все и всё... Когда в Грузии начались аресты, собирались арестовать и Берию. Предупредил его о предстоящем аресте тогдашний комиссар НКВД Грузии Гогеладзе. Берия, в то время уже первый секретарь ЦК ВКП(б) Грузии, на машине бросился в аэропорт и успел вылететь в Москву. Там он сумел пробиться к Сталину и так остался жив. К моему Тедо он относился очень хорошо. Мне много позже передавали слова Берия. «Эх, жаль, — вздыхал он, — Тедо нет. Его бы сейчас сюда. Ему не надо было бы объяснять — он всё без слов понимал».
Тедо был одним из первых пяти человек в Грузии, кто был награждён орденом Ленина. Орден этот был тогда такой редкостью, что когда его арестовывали в 37-м году, то мальчишки-чекисты не знали, что это такое. «Это что за значок? — спросил один из них. — «Это не значок, — только и произнёс он в ответ. И замолчал. А что было говорить?
Его арестовывали последним. Когда накатила первая волна репрессий, он всерьёз верил, что арестованные действительно виноваты. «Как ты можешь так говорить? — возмущалась я. — Ты же работал рядом с ними столько лет!». — «Ну а как же может быть иначе?» — изумлялся он.
Лишь за несколько дней до собственного ареста, уже снятый со всех постов, он сидел дома, цепенея с каждым часом. Подходил иногда к решётке окна, встряхивал её с огромной силой — руки у него, как у медведя, были — и говорил обречённо: «Вы моя решётка. Сам бы давно убежал». И через несколько минут еле слышно прошептал: «Да, напутал что-то дядя Сосо».
Эти слова были единственным и самым сильным его обвинением в адрес Сталина. Не слишком сильным, если учесть, что прозвучали они за несколько недель до его кончины. Тедо расстреляли быстро. Уже через месяц моя мама, принеся передачу в тюрьму, услышала от охранника: «Его уже здесь нет». При отправке в лагеря родным обычно давали адрес заключённого. В данном случае «здесь» означало: «в этой жизни», «на земле».

Что было дальше
Воспоминания Гаяне Вачнадзе были опубликованы в альманахе «Небожители подвала», недавно начавшего выходить в Москве под редакцией писателя Леонида Сергеева. Известный поэт и публицист Александр Бобров, профессор Литинститута, написал в «ЛГ» рецензию, в которой, в частности, процитировал отрывок из воспоминаний Гаяне, и разместил её в Фейсбуке.
Отклик не заставил себя ждать. Грузинский писатель Томаз Натрошвили из Тбилиси попросил переслать ему полный текст, что я и сделал по просьбе Александра Боброва. Вот что получил в ответ: «Глубоко уважаемый Виктор Алексеевич! Благодарю вас за Вашу доброжелательность и разрешение использовать вашу работу по назначению. Осмелюсь сказать, без ложной скромности, что я не новичок в изучении и освещении сталинской темы. На грузинском языке издана моя книга «Помнил ли он Грузию». Кроме очерка, давшего название этой книге, в ней по мере моих сил и возможности описывается взаимоотношение Сталина с русскими писателями (Пастернак, Мандельштам, Булгаков, Некрасов...), а также некоторые вопросы сталинской внешней политики.
Ещё раз благодарю от всей души и попытаюсь оправдать Ваше доверие.
С уважением — искренне Ваш Тамаз Натрошвили».
Автор письма особенно заинтересовался нашей публикацией в связи со 140-й годовщиной со дня рождения Сталина 21 декабря.

Артём Сергеев
В конце 60-х годов я оказался на дне рождения своего товарища Мишки Непомнящего, чей отец, известный журналист Карл Непомнящий, погиб во время ввода войск стран Варшавского договора в Чехословакию в августе 1968 года. Присели за стол в квартире на улице Горького с его мамой Лидией Алексеевной. Ожидали ещё одного гостя, вскоре он подъехал. «Прямо с работы, поэтому в форме, — сказал после приветствий и поздравлений, протягивая мне крепкую руку, невысокий, кряжистый человек с негромким голосом, с «партийным», как тогда говорили, зачёсом — гладко зачесанными назад волосами. «Дядя Тёма, — называл его Мишка. Это был генерал-майор Артём Фёдорович Сергеев, приёмный сын Сталина, выросший в семье вождя вместе с его сыном Василием. Разница между двумя мальчишками составляла всего 19 дней. Войну Артём встретил в начале июля 1941 года, закончил в 45-м в звании майора и в должности заместителя командира полка, кавалера многих боевых орденов. И — заметим — после 24 ранений, из которых два тяжёлых. Удивительно скромный человек, в отличие от своего побратима Василия. После войны женился он на дочери легендарной Долорес Ибаррури, руководительницы компартии Испании и героини гражданской войны с Франко.
Через него до Сталина тоже было два рукопожатия. Вот что рассказывал он о руководителе нашей страны в своих книгах и интервью.
— О чём были Ваши беседы с П.К. Пономаренко? (И.В. Сталин рассматривал его в качестве своего преемника. Пономаренко — член Политбюро ЦК ВКП(б), руководитель Центрального штаба партизанского движения в Отечественную войну).
— Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко мне рассказывал о своей работе в Белоруссии. В частности, говорил, почему Сталин его послал туда. Это было в 1938 году. Иосиф Виссарионович дал ему четкие указания: прекратить репрессии. Сталин сказал: «Чего они добиваются? Что им нужно? Там так много людей пострадало — и до сих пор репрессии продолжаются. Уже был пленум ЦК партии по этому вопросу (пленум проходил в январе 1938 года). А они не унимаются. Поезжайте, наведите порядок – остановите репрессии».
Пономаренко спросил: «А как это сделать?» Сталин посоветовал: «Идите в тюрьму. Берите дела, знакомьтесь с ними, вызывайте осужденного, выслушайте его, и если считаете, что он осуждён незаслуженно, то открывайте двери – и пусть идет домой».
Пономаренко ответил: «Но, товарищ Сталин, там местные органы и разные ведомства могут быть недовольны моими действиями и воспротивиться».
Сталин подтвердил, что, конечно, не для того они сажали, чтобы кто-то пришел и выпустил. Но ведомств много, а первый секретарь ЦК один. И если не поймут, поясните им это. От того, как вы себя поставите, будет зависеть ваш авторитет и успешность работы.
Пантелеймон Кондратьевич по прибытии на место, как и посоветовал Сталин, пошел в тюрьму, запросил дела. И стал осужденных вызывать к себе по одному. Ну, вот такие, например, были заключенные. В деле одного говорится: «Неоднократно нелегально переходил государственную границу». Да, формально – действительно. Поскольку, когда в 20-м году произошел передел границ, белорусское местечко оказалось разделенным на польскую и нашу части. Семьи некоторые даже оказались разделены. Этот в то время осужденный гражданин гнал хороший самогон. А на польской стороне – сухой закон. За самогоном к нему приходят с польской стороны, в том числе известные люди, среди которых полковник Бек (потом он стал министром иностранных дел Польши), Рыдз Смиглы, маршал. И если хорошо наугощаются, то и ночевать оставались. А иногда он сам несет им самогон, пересекая таким образом государственную границу.
Пономаренко, выслушав, ему говорит: «Иди домой. Прямо из кабинета – свободен». А мужик отказывается: «Как это иди? До дома далеко, мне надо сначала свою пайку получить. А это будет завтра утром. Что я, до деревни голодным должен добираться? Нет, я подожду пайку».
Ушёл, когда получил свою пайку.
Ещё один сиделец. Поэт. Написал поэму «Сталин». Начинается первая строка со слова на букву «В», вторая – на «О», третья – на «Ш». В результате — акростих, получается, «Сталин – вош». Пономаренко отпускает его и говорит посадившим: «Вы – неграмотные люди. «Вошь» пишется с мягким знаком».
В итоге почти всех отпустил. Конечно, в местных органах и ведомствах были недовольные – это была их работа. Но Пантелеймон Кондратьевич сказал: «Решайте, по какую сторону тюремной стены вам больше нравится». Недовольные, видимо, быстро поняли, что это — не острословие, а предупреждение, и все пошло как надо.
Когда Пономаренко докладывал об этом на Политбюро, Сталин сказал: «Передайте товарищам наше сочувствие, а поэту скажите, пусть и о тараканах не забывает. Дураков у нас ещё много».
Особенно усердствовавший в репрессиях Хрущев принял это, видимо, на свой счёт. И, встав во главе государства, мстил. В том числе за то, что дела у Пономаренко шли лучше, чем у Хрущёва. И Пономаренко раньше Хрущёва был назначен секретарем ЦК ВКП(б). Что, конечно, очень сильно ударило по самолюбию самовлюбленного Хрущёва. За что он и отомстил.
Это один из многих эпизодов работы Пономаренко в Белоруссии. До конца жизни он сохранил к Сталину самое высокое уважение. Очень его ценил, считал великим деятелем истории.
Иногда Сталин рассказывал мне о моём отце, с которым они дружили, говорил, что отец был настоящий сознательный большевик, никогда не колебался, не сомневался, был бесстрашный и очень стойкий, он глубоко и стратегически мыслил, понимал вопросы политики. Даже будучи в большом отрыве от страны, оказавшись в Австралии, не имея иногда прямой связи, принимал абсолютно правильные решения, которые не расходились с мнением Ленина здесь. Хотя слова «гордиться» в таких разговорах у нас не было в ходу, но, например, когда Сталин подарил мне книгу, подписал её: «Дружку моему Томику с пожеланиями ему вырасти сознательным, стойким и бесстрашным большевиком». Устно добавил: «Таким был твой отец, ты должен быть таким же». Вообще Томом меня дома звали потому, что моего отца, когда он был в Австралии, звали «большой Том».
Вот что рассказывал и о чём писал Артём Федорович Сергеев, названный брат Василия Сталина и приёмный сын вождя народов

Виктор ЛИННИК.