ДВА ПРОСТРАНСТВА РАИСЫ РОМАНОВОЙ

27 января у известного русского поэта Раисы Романовой юбилей. Романова — автор книг «Канва», «Подорожник», «Под утренним лучом», «Два пространства», «По следу Челубея», «В эти холода», «Тьма золотая», «Любви во имя», «Душа скорбит о мёртвых и живых», «Цветы и свечи». Автор более 20 авторских листов художественных переводов поэзии с языков народов СССР и сербско-хорватского.         

Журавли — небесные пти-цы — живут на болотах. Так стихи Раисы Романовой, сколько её помню, — рывок в пространство из удушающего быта. В объединённое пространство, где судьба поэта и его Родины не союзны, а одно целое.

Светят мне наяву и во сне

Два пространства –

Души и Равнины.
Расцветая во мне и вовне, —     

Побратимы они, посестрины.

С детства, под Курском, захлебнулась душа беспредельностью и завековыми гулами великой русской равнины. Бурное слияние двух – таких вот! — родственных сил, обряженное в русскую речь, — и есть тайна её поэтического голоса. Как явления. Перед которым постмодернистские ухищрения последних десятилетий видятся всего-то лишь способом маскировки бездарности. В лучшем случае, искренним заблуждением соблазнённых и обманутых ветреной музой. Но и о многих её сверстниках, что чураются авангардистских литературных перверсий, исповедуя традиционный русский стих и выстраданную народной жизнью нравственность, увы, можно сказать одно: пишут стихи. Лучше или хуже – какая разница! Они входят в состав необходимого любому обществу и режиму слоя – литературную среду, живущую по законам социального комфорта, скреплённого обязательной психологией усреднённости. Иначе нет формальной полноценности государства. Социальный цеховой комфорт и нынешняя писательская нищета – понятия принципиально разные.  

В поколении, которое условно назовём «за пятьдесят» (возрастом от пятидесяти до семидесяти лет), поэтов, не просто пишущих стихи, а наделённых своим, явственно отличимым — узнаваемым! — голосом и неповторимой интонацией, осталось, увы, немного. Сколько их, не переживших Смуту! Хотя, если подумать, и по ту сторону жизни большинство – стихотворцы. Просто ранняя смерть отредактировала некоторые судьбы и произведения, придав им новые особые качества. А таким ныне здравствующим истинным поэтам (значит – поэтам истины), как читинец Михаил Вишняков, самарец Евгений Семичев, великоновгородец Игорь Таяновский, москвичи Валентин Устинов, Евгений Юшин, Раиса Романова, хочется надрывно прошептать: «Живите долго, друзья!»

«Мы наших мёртвых похороним.

Но не уроним нашу честь.

Хоть предоставим посторонним

За поминальный стол наш сесть.

Вы приобщились к нашей славе.

Вы притулились к ней плечом.

Но вы не вправе, вы не вправе

Здесь слова молвить ни о чём» —

даже в поминальной скорби Раиса Романова разводит по полюсам тех, кого «учили деды землю понимать», и тех, от кого «…народ безответно понёс/ Сокрушенье и тела, и духа», кто «Разум, зренье и слух отобрал/ У большого, как поле, народа». В гражданской лирике у неё полутонов нет. «Русь уши прижала, как рысь,/ Прыжком смертоносным чревата…» — это сама Романова, в стихах, конечно. Мир чёрно-белый. Категоричность – жёсткая: мы и они. В книге «Цветы и свечи», откуда в основном цитирую стихи в этой статье, есть недвусмысленный диптих «Вы и мы». В самой нынешней жизни так: роскошные особняки и вызывающе кичливое, разгульное богатство на фоне всеобщей бедности и униженности. Но, вполне осознавая расхождение агрессивной нетерпимости с православной моралью, да и с нравственностью самого народа, когда он не в чаду Гражданской войны, Романова даёт имя разрушительной силе — бесы. Вот в борьбе с ними русская равнина и душа поэта снова сливаются в одно. И тогда есть выход. Для «них» он всего лишь эзотерическое построение, для «нас» — исторический оптимизм:

Только помните: русская мгла

И не те ещё силы смигнула!

А земля наша сроду ждала

Благочестия, а не разгула.

Романова не боится быть понятой правильно. Не страшится прямой речи. А это всегда отвага. И уж совсем подвиг сохранять пусть нищую, но независимость в житейском каждодневье. Всё понимая, научась различать истинный патриотизм и корыстный – бутафорский, когда сама оппозиционность властям становится хорошей кормушкой.

Всласть, наигравшись в «чёт»

и «нечет»,
Вновь побраталась-обнялась, —

«Патриотическая» нечисть,

«Демократическая» мразь.

Вспоминается замечание покойного нашего мыслителя Александра Александровича Зиновьева: «… ощущается страх перед ясностью. Ничем не сдерживаемое словоблудие заполнило всю интеллектуальную сферу общества».

Если в былые литинститутские годы смело мог называть Раю Романову поэтессой, то сегодня язык не повернётся. Поэтесса – звание кокетливое, словно обрекающее заранее на какие-то манерные жесты в стихе и капризы в жизни. Род занятий, а не судьба. Юнна Мориц остроумно привела это звание к точке пародийности: назвалась «поэткой». Романова — Поэт и в самой своей трагической женской любовной лирике. Не ей красивой бабочкой бессильно трепетать в путах слов и метафор, уверяя окружающих, что это, по выражению Максима Рыльского, «пленительная неясность», то бишь суггестивная лирика. Не она в плену у слов, а слова ей подвластны. Ей не надо вытягивать случайные смыслы из созвучий, потому что есть что сказать. Потому что без её «пространства души» «пространство равнины» безгласно. Оттого стихи наполняются вдохновенной сообщительностью. «Где просто, там ангелов по сто, а где мудрено – там ни одного», — говаривал знаменитый старец Амвросий Оптинский.

Жизнь Раисы Романовой – доказательство того, что между большим талантом и жизненной цепкостью нет ни малейшей связи. Она никогда не рвалась на литературную авансцену, используя циничную мысль о цели, оправдывающей средства. На казённые должности в писательской среде тоже не претендовала. К тому же, по словам знаменитого дипломата Талейрана, «некоторые высокие должности похожи на крутые скалы: взбираться на них даётся только орлам и пресмыкающимся». Кого у нас на любом управительстве больше, решайте сами. А Раиса – птица небесная в поэзии. И, может быть, впрямь, лучше быть в тени, чем под фальшивым светом софитов? Но зато именно на неё, счастливицу, падает не хорошо организованная правдами и неправдами очередная литературная премия, а нежнейший «Нежданный снегопад»:

 

Прилетел. Опустился с разбега.

В сердце выбелил радости сад.

И небесные яблоки снега

За балконною дверью висят.

Там, где поздняя осень гудела

Тёмным ветром — и ветки рвала, —

Голубица с небес прилетела

И гнездо восхищенья свила.

Потому, когда она

самовопрошает:
Если жизнь ещё будет идти

И потерям дано умножаться, —

Как же нежность такую нести?!

Как под грузом её не сломаться?!

– это нисколько не абстрактные лирические вопросы, заданные лишь в пользу «живого голоса» — интонации. У Раисы Романовой с далёких первых её стихов приметы жизни души всегда конкретизированы тяжким бытом. Над которым поднималась, из которого вырывалась, возносясь до высоких поэтических откровений. А уж на её долю досталось… Но она, слава Богу, не вся, нынешняя, в горьком исповедальном признании:

Как обнищал запас

Душевного избытка,

Которым — мнилось мне —

Судьба была полна!

Теперь и шаг один

И в четырёх стенах

Вся жизнь заключена.

Это как раз быт в его самых крайних и тяжких проявлениях. Вся она — в поэзии. И это говорится не для высокого красного словца. Один только из многих пример её служения поэзии. Во второй половине окаянных 90-х годов (на Руси определение «окаянный» было синонимом как раз беса), когда здоровые мужики, пишущие стихи, опускали в отчаянье руки, тогда уже преодолевая тяжёлую болезнь, почти теряя возможность двигаться, Раиса Романова взяла на себя подвижническую задачу: собрать и издать трёхтомник избранной русской лирики последней трети XX века, дав в нём слово поэтам рождения 40—60-х годов. Собирала стихи, редактировала, выстраивала композицию трёхтомника. Всё сама. Но, как известно, самое главное в наши времена – искала спонсоров. На помощь пришёл Никита Сергеевич Михалков с его Российским фондом культуры. Замечательный получился трёхтомник «Ладанка»: три умещающиеся на ладони изящные двухсотстраничные книжечки в твердых обложках благородного вишнёвого цвета – мечта библиофила.

О книгах хочется сказать особо. Двухкомнатная квартирка Раисы Романовой – большая библиотека. Компьютер она так и не завела. Стучит по клавишам пишущей машинки. Компьютерщики, как известно, ласково и в то же время пренебрежительно называют свои ПК — «железо». Оно и есть, когда машина отключена. А вот от книг всегда идёт живое одухотворяющее тепло. Но при обязательном условии, что они владельцем домашней библиотеки прочитаны. От книг, собранных Романовой, такое тепло идёт, сам не раз и не два убедился.

Раиса не живёт такой уж глухой затворницей поневоле. Воображение и талант рушат любые, даже, бывает, тюремные стены. Но я понимаю, почему Романова, превозмогая тяжкие бесконечные недуги, едет на очередное заседание бюро секции поэтов Московской писательской организации. Журавлиха среди куликов, а всё – не одиночество в маленькой квартирке, на которое обречена болезнью. Но и там, с коллегами, она честна и пряма порою до жёсткости, как в своей гражданской лирике. Потому что с юности основывает жизнь на серьезном чувстве ответственности за каждый поступок.

И в сегодняшние юбилейные свои дни Раиса Романова, наперекор всему, в движении. Духовном, творческом. Открытая к общению с немногочисленными друзьями. И цветаевское «Моим стихам, как драгоценным винам,/ Настанет свой черёд» — это о ней. Конечно, больно осознавать, что рынок плющит культуру в тонкий слой чугунным принципом «Хорошо то, что хорошо продаётся», что торжествует отрицательная селекция: чем больше в продаже плохих книг, тем меньше спрос на хорошие. Но пока весь народ не допорчен до толпы (а такое вряд ли возможно в России, исторически умеющей самовозрождаться), будут и слушатели, и читатели, с кем поэт в конечном результате делает общее дело. К ним обращено сполна выстраданное обещание Раисы Романовой:

Что претерпела поневоле, —

От вас не скрою — расскажу.

Я написала Книгу боли.

Но Книгу радости — пишу.

 

Владимир ТОПОРОВ.