Два часа в «сороковых роковых»

То, что пришлось мне с другими зрителями пережить на том театральном спектакле, Аристотель назвал «катарсисом» — «очищением страхом и страданием». Сегодня это совсем не просто. Телевизионное тиражирование кровавых сцен побуждает даже подростков к холодному насилию над ближним. От такой обыденности до катарсиса — дистанция огромного размера. Но меня заставило взяться за перо потрясение, вызванное искусством трагическим и светлым.
Современные драматурги, каза-лось, оставили жанр трагедии временам Пушкина и Лермонтова. Но Александр Кравцов заведомо поставил это опасное слово на афишу спектакля Московского театра «Мир искусства» по своей пьесе «Расстрелянная соната». Он же в качестве режиссёра-постановщика сделал всё возможное, чтобы жанр стал сутью, а не пафосом действия. На сцене — подробная жизнь наших предков в «сороковые роковые», однако очень скоро исчезает временное пространство между публикой и сценой. Зал заполнен студентами, врачами, учителями, старшеклассниками – более чем разными людьми, готовыми в силу возраста и опыта по-разному и оценивать спектакль.

Всем нам суждено было испытать единое чувство. Рядом со мной седовласая женщина-врач и одиннадцатиклассник долго и благодарно аплодировали в финале, позабыв утирать слёзы. Всех нас уже не разделяли шесть с лишним десятков лет с теми, кто оказался в жестоких тисках фашистской оккупации. Через эту, мало исследованную искусством тему, великая война раскрылась по-новому.
Кравцов-драматург и на этот раз остался верен своему дару отражать в малом великое, расширять события в интерьере до масштабов панорамы эпохи. Так было в драмах из жизни Екатерины Второй и Сергея Есенина, в исторической повести о декабристах на Кавказе. А уж Великую Отечественную войну мальчик, с трудом выживший в блокадную зиму 1942 года, затем за работу в госпитале награждённый двумя медалями, знает не по слухам. Книга его прозы «Перепады. Война, война – судьбы истоки» удостоена литературной премии имени Константина Симонова и диплома «Золотой венец Великой Победы».
В аннотации сказано, что спектакль этот – о фронтовой концертной бригаде, оказавшейся на территории, оккупированной фашистами. Я бы сказала конкретнее: «О подвиге простой русской женщины, спасавшей чужих людей с риском для своей жизни».
Именно она, госпитальная санитарка няня Лиза, несёт на себе нагрузку станового хребта и одновременно души сценического действия. Яркое дарование признанной исполнительницы роли Екатерины Второй – актрисы Светланы Авиловой — здесь чудесным образом обернулось подлинной донской казачкой с независимостью степного характера, мужественной добротой и особым образом мыслей. Веришь ей безраздельно.
Как верится и в естественность существования молодой, но уже знаменитой пианистки Марины Калинниковой. Актриса Елена Заложных предстаёт перед нами интеллигенткой 30—40-х годов, баловнем успеха, врасплох захваченной войной и утратой близких, и убеждает превращением в сильную волевую женщину, способную постоять не только за себя.
Сердца публики завоевывает почтенный чудак и мудрец, профессор консерватории Шерман – творческая победа заслуженного артиста России Сергея Блохина. Мирно сосуществуют в его герое наивность чаплинского Чарли, способного свободно удержатся над пропастью от незнания, что она – под ногами, и глубокого знания людей выдающимся музыкантом – гастролёром и педагогом. Сутью его характера стала совесть, и актёр блестяще справился с ролью высокой сложности. Известна истина, что «актёр познаётся в паузе». В моих беседах со зрителями не было никого, кто не запомнил молчаливую сцену еды проголодавшегося профессора. Он осторожно откусывает кусок хлеба, подставив ладони под крошки, а затем обстоятельно, до единой, отправляет их в рот. На это священнодействие невозможно смотреть равнодушно…
По ходу действия ближайшим партнёром С. Блохина становится молодой актёр Александр Пархоменко, в роли виолончелиста Стаса Малышева. Актёр успешно дополняет психологический тандем талантливых людей, невольно запертых в ограниченном пространстве, зависимых, словно малые дети.
Щемящие чувства испытывает зритель в сцене молчаливого воспоминания музыкантов о музыке, которую не могут произвести. Нет инструмента для Марины и Шермана, а виолончель Стаса погибла при обстреле госпиталя. Остался лишь смычок. Лёгкий взмах смычка объединил людей – синхронно зазвучала в них «Элегия» Массне…
Каждый актёр в спектакле «на своём месте» в том смысле, что кажется рождённым для своей роли. Такое впечатление остаётся и от сложной личности концертного администратора Романа Лапицкого (Константин Новиков). Высокого роста, мужественный деловой человек оказывается рыцарем-однолюбом, действующим только ради любимой женщины, но попавшим в предатели в понятии обеих воюющих сторон.
На небольшом отрезке времени происходит превращение простодушной медсестры-акушерки Люды (Людмила Шахова) в волевого командира эвакуации раненых из госпиталя.
А.М. Кравцов не признаёт так называемых «выходных ролей». На драматургических семинарах он советовал коллегам: «Пишите интересный характер актёру эпизода. Иначе вы выпустите на сцену могильщика спектакля. Он тяготится пустым временем за кулисами и завидует другим на поклоне».
Точно так же относится писатель к ролям «злодеев», считая, что надо не человека обвинять, а вскрыть явление, его истоки – только тогда это коснётся каждого читателя и зрителя.
Роль «полицая» Жмайлова поручена в спектакле Алексею Гусарову, едва ли не самому обаятельному актёру. Первый визит этого персонажа к няне Лизе полон исповедальности. Можно и понять человека, что пришёлся не ко двору советской власти из-за отца-лавочника, вынужден был изворачиваться ради самосохранения. Можно понять его и в необходимости арестовать и ликвидировать Шермана во втором появлении в доме няни. Понять можно, хотя простить нельзя. Так образ становится объёмным, обретает реальные черты.
Мы провели с этими людьми два часа, поверили им и сопереживали всё, что выпало на их долю.
В годы попыток переписать историю, а прежде всего утаить огромные жертвы и подвиг народа, такая пьеса подоспела как нельзя кстати. Нынешние поколения мало что знают о жизни в оккупированной фашистами зоне. О том, что не было там рабской покорности, говорят не только партизанская борьба и подпольное сопротивление, но и массовые расправы. 11 миллионов мирных жителей и военнопленных было уничтожено в период оккупации.
Ещё в 1943 году военный корреспондент и главный поэт войны Константин Симонов писал:
…Пусть даже ты героем был,
Но не гордись. Ты в день вступленья
Не благодарность заслужил
От них, а только лишь прощенье.
Ты только отдал страшный долг,
Который сделал в ту годину,
Когда твой отступивший полк
Их на год отдал на чужбину.