Другой Грибоедов

«Разобрали венки на веники, / На полчасика погрустнели… / Как гордимся мы, современники, / Что он умер в своей постели!» Это Галич про Пастернака. А кто про Грибоедова? Эпитафия Нины Чавчавадзе на могиле поэта: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя?»
Могила в Тбилиси. На святой горе Мтацминда. В другом государстве. Не в России. Так сложилось… Он жил в Российской империи. Похоронен в Грузии. Все мы — осколки империи, ради величия которой гибли лучшие умы России. К чему всё это?
Бессмертная комедия «Горе от ума», которую мы запоминали с младых ногтей как «Отче наш», раздергана на цитаты, как на те же веники у Галича. «Отче наш» в советских школах был табуирован. «Горе от ума» — канонизировано. При том что фальшь идеологии лезла изо всех дыр.

«Служить бы рад, прислуживаться тошно». Это можно и сегодня повторить, когда прислужливость стала едва ли не нормой жизни для многих. Чего уж там… Разве у нас сегодня не сплошное «горе от ума»? «А наши старички? / Как их возьмет задор, / Засудят об делах, что слово – приговор, / Ведь столбовые все, в ус никого не дуют; / И об правительстве иной раз так толкуют, / Что если б кто подслушал их… беда! / Не то чтоб новизны вводили, – никогда, / Спаси нас боже!» Вот вам портрет власти. От Грибоедова до наших дней. Портрет беспощадный.
Но эти заметки не совсем о поэте Грибоедове, хотя писать о нем можно без устали. Другой поэт, историк, фотохудожник, охотник и издатель, наш современник Сергей Дмитриев рискнул написать книгу* о Грибоедове, человеке и дипломате. Не совсем по Маяковскому о товарище Нетте, хотя возможно «Грибоедовы-пароходы» тоже где-то есть.
Почему, говоря о книге Дмитриева, я акцентирую на слове РИСКНУЛ?
О Грибоедове у нас литературы немного. Но есть один роман, который, как «Горе от ума». Тоже — на века. Написал его Юрий Тынянов, и называется он «Смерть Вазир-Мухтара».
После него: «Умри, Денис, лучше не напишешь!». Это Потемкин относительно «Недоросля». Примерно то же якобы сказал Пушкин относительно «Горя от ума».
Книга Сергея Дмитриева «Последний год жизни Грибоедова», как это ни парадоксально, не столько о самом поэте, сколько о «Большой игре», в центре которой оказался Александр Сергеевич Грибоедов.
Вот несколько строк из «Википедии». «Большая игра», другое русское название — «Война теней» — геополитическое соперничество между Британской и Российской империями за господство в Южной и Центральной Азии в XIX — начале XX в.
Выражение the Great (Grand) Game впервые использовал офицер на службе Ост-Индской компании Артур Конолли на полях копии письма, отправленного британским политическим представителем в Кабуле губернатору Бомбея в 1840 году. В широкий оборот термин был введён Редьярдом Киплингом в романе «Ким».
«Первым сражением «Большой игры» стала битва при Асландузе (1812), поскольку сражающуюся против России персидскую армию тогда инструктировали британские офицеры.
В 1819 г. в Хиву для переговоров был отправлен Гвардейского Генерального штаба капитан Н.Н. Муравьёв, едва там не погибший, о чём он написал отчёт «Путешествие в Туркмению и Хиву».
Войны начала XIX века против Персии закончились подписанием Гюлистанского (1813) и Туркманчайского (1828) договоров. К России была присоединена территория современных Армении и Азербайджана.
В 1829 году в Тегеране был растерзан разъярённой толпой русский посол А.С. Грибоедов. Помимо Ирана Великобритания стала поддерживать сражающихся против России кавказских горцев (дело «Виксена», 1836)».
Дальше — больше. Но это уже про другие книги. Такие как «Ким» Киплинга. Мы же вернемся к книге Сергея Дмитриева.
Очень трудно поэту наступить на «горло собственной песне». Написать о поэте. Таком, как Грибоедов. Но здесь Дмитриев-историк. Он создаёт последний год жизни поэта в контексте истории русско-персидских и русско-турецких войн. Он показывает участие Англии в «Большой игре». И роль тончайшего дипломата от России. Ставка – жизнь. Не можешь переиграть своего противника, убей его. Чужими руками.
Можно ли утверждать, что Грибоедов пал жертвой британских козней?
Однозначно!
Другое дело Пушкин. Хотя: «Заброшен к нам по воле рока; / Смеясь, он дерзко презирал / Земли чужой язык и нравы; / Не мог щадить он нашей славы; / Не мог понять в сей миг кровавый, / На что он руку поднимал!..»
Француз Дантес, фанатики персы. Смерть поэтов. И бессмертие их поэзии.
«Последний год Грибоедова» — книга непростая. Историк Сергей Дмитриев написал «документальный» роман об одном из сынов Отечества, которые служили этому Отечеству, но никогда не прислуживались.
Иначе не было бы Грибоедова, у которого Москва и по сей день остается в долгу. Потому что полно в столице «асфальтно-
абрикосовых» и ни одной улицы Грибоедова.
Грустно как-то.

 

* Дмитриев С.Н. «Последний год Грибоедова. Триумф. Любовь. Гибель». Историческое расследование. М. ИД «Вече»

Лиля Брик – «пожирательница мужчин»

Просто «Брик» – невозможно. Как невозможна, скажем, биографическая книга об Осипе Брик. Ося никому неинтересен вне контекста своей жены и её «второго мужа» Владимира Маяковского. (Потом, после самоубийства поэта, «вторым мужем» в этом супружеском треугольнике был комкор Примаков, расстрелянный как «враг народа», а после него — «вторым» и позднее единственным стал литературовед Василий Катанян). Впрочем, и сама «пожирательница мужчин» Лиля Брик вряд ли была бы сегодня известна «городу и миру», не будь среди тридцати двух, по её же признанию, любовников — «лучшего, талантливейшего поэта нашей советской эпохи».
Сталин, в отличие от остальных советских вождей, понимал толк в поэзии, прозе и драматургии. Может, потому и осталась вне его террора «вдова Маяковского». Хотя, какая там «вдова»?
Алисе Гениевой настолько удался амбивалентный образ Лили Брик, что просто невозможно понять — отвратительна для автора её героиня или всё-таки восхитительна.
Почему Лилей в 60-е восхищались молодые тогда актёры «Таганки» и Андрей Вознесенский, а позднее — в 70-е — Сергей Параджанов и Майя Плисецкая? Почему другие, как Виктор Шкловский, утверждали, что Брики «торгуют трупами»? В чём заключалось это магическое раздвоение «роковой женщины» Маяковского, которая, с одной стороны, материально «выдаивала» поэта, требуя от него всё больше «деньгов и автомобильчика», а с другой, духовно полагала себя, и, вероятно, отчасти справедливо, его музой?
Гениева лишь подчеркивает Лилину амбивалентность, когда категорически однозначного ответа на все эти вопросы просто не может быть. Так же как без Маяковского не могло быть «её Лиличества» даже «на фоне Люциферова века».

 

** Её Лиличество Брик на фоне Люциферова века / Алиса Ганиева. — М.: Молодая гвардия, 2019.

 

Михаил Глинка и его эпоха

Глинка всё же создал ещё одну оперу, потратив на это шесть лет. Но волшебная пушкинская поэма «Руслан и Людмила», вдохновившая композитора на создание оперы, не имела того оглушительного успеха, что «Жизнь за царя». Может, всё оттого, что эпоха меняла музыкальные вкусы, или почему-то ещё (Глинке не везло с либреттистами), но «волшебная опера» казалась неуместной на русской почве, а тем более кощунственными казались подобные переделки сказки Пушкина, отмечает Лобанкова, ссылаясь на мнение тогдашего кумира русской критики Виссариона Белинского.
Сам Глинка не считал своё детище провальным, однако больше к операм не возвращался, хотя замыслы роились.
Но вернемся ко второй половине позаголовка – «Эпоха в жизни». Глинке небыкновенно повезло встретить на житейских перекрестках целую плеяду замечательных лиц эпохи, именуемой Золотым веком. Жуковский, Кюхельбекер, Дельвиг и, конечно же, «наше всё» — Александр Сергеевич Пушкин, написавший на музыку Глинки «Не пой, красавица, при мне…». Этот романс и по сей день остается хитом в репертуаре наших вокалистов. С именем Пушкина связана и последняя большая любовь музыканта — Екатерина Керн, дочь той самой Анны Керн, которой поэт посвятил «Я помню чудное мгновенье…».
А умер наш «национальный» композитор на чужбине в Берлине. В одиночестве.
У новой эпохи были иные заботы и, увы, иные кумиры.

Подготовил Виктор ПРИТУЛА.