slovolink@yandex.ru
  • Подписной индекс П4244
    (индекс каталога Почты России)
  • Карта сайта

Дети без детства

Хороший закон опережает жизнь, а не плетётся у неё в хвосте. Преступность в России молодеет, как любимая жена. Не падает процент рецидива правонарушений среди подростков. Малолетних бродяжек (читай – без пяти минут правонарушителей) не становится меньше… Одна из «тонких» причин этого – несовершенство судебной системы. В России преступивших закон детей до сих пор мерят взрослым аршином – судят по нормам и меркам взрослых. 

Наши законодатели в очередной раз очнулись и взялись за обсуждение Закона о ювенальной юстиции. По инициативе Общественной палаты в Доме журналиста прошёл «круглый стол», посвященный совершенствованию системы правосудия для подростков. Форум так и назывался: «Молодежь группы риска: Общественная палата РФ за закон о ювенальной юстиции». Лучше поздно, чем никогда. Впрочем, в России что-то похожее было еще в 1910 году – детей-правонарушителей судили не так, как взрослых. Деликатнее, что ли, если уместно это слово по отношению к судопроизводству.

ПОДРАНКИ РАЗОРЕННОГО ГНЕЗДА

  «Наркоман»… «меломан»… А вот ещё одно слово из этого фонетического ряда – «дромоман»… Знакомо? Нет. И я столкнулся с ним недавно, хотя понятие существует давно. Словарь толкует его так: дромоман – «человек, склонный к перемещению, бродяга, бомж»… Бомж – это нам знакомо больше. Грязная свалявшаяся борода… Лихорадочный блеск глаз… Лохмотья вместо одежды… Взбодрённые остатками пива, выпитого из оставленной кем-то банки, свернувшиеся в полутёмном подъезде или на пятачке вентиляционного люка, согревающего изнутри отработанным городским паром. Что ж… Они считают, что большего недостойны, и это их право – считать именно так.
  Но не все так безобидно, как может показаться. Человек заблудился в лабиринте жизни, сломался и выбрал для себя металлический островок люка как единственно устраивающее его жизненное пространство – его дело, его право, его трагедия. Хотя боль за него – общая.
  До недавнего времени существовал закон, наказывающий за бродяжничество. По статистике, две трети бродяг ранее судимы за различные преступления. Причем более половины из них два и более раз. Большинство осужденных за бродяжничество – хронические алкоголики (до 80 процентов). Возраст достаточно молод: каждый третий бомж – от 18 до 29 лет.
  Безнадзорные взрослые – проблема проблем, безнадзорные дети – позор и трагедия общества, самая горькая пена непродуманных реформ. Рынок вышвырнул на улицу слабого. Революционные изменения в обществе – это всегда столкновения: слоев этого общества, личности с личностью, идеи с идеей… А при столкновении сильных всегда страдает слабый.
  Когда распадается семья, победителей не бывает. Бывают только побежденные. А семьи в России распадаются с ускорением, прямо пропорциональным скорости распада старого.
  Простите за банальную параллель, но даже бездомных собак стало значительно больше. Речь даже не о беспородных дворняжках — о благородных догах, терьерах, таксах, болонках…
  Дети, разумеется, не собаки, но судьба у некоторых из них собачья.
  Ещё вчера не было, например, такой проблемы: мать, добровольно сдающая родных детей в приёмник. Этот случай, происшедший в приёмнике-распределителе для несовершеннолетних ГУВД Москвы, потряс меня и видавших виды воспитателей: пятерых милых девочек из Сибири привела на контрольно-пропускной пункт приёмника мать: «Одна не прокормлю. Пусть о них позаботится государство».
  Это тоже показательно для времени, в которое мы живём.
  Ещё вчера не было больших проблем, как, на какие деньги отправить беглеца, путешествующего по огромной матушке-России на его малую Родину, к остывшему, а чаще разорённому семейному очагу. Железнодорожный билет до Владивостока стоит более пяти тысяч рублей – на какие, извините, шиши доставить заблудшую душу в отчий дом? Какой городской бюджет выдержит такие расходы?
  Человек без Родины – жалкий человек.
  Человек без собственного дома – страшный человек.
  Кто они и куда бегут, эти 11—12-летние дети с глазами старцев? От кого? В поисках какой истины? Какой судьбы, какой земли, какой справедливости? От себя бегут или от ремня? И к кому? К тем, кто поймет и накормит? Или к тем, кто накормит, обогреет и… сделает орудием преступлений в поганых своих руках?
  Статистика, говорят, знает всё. Вот цифры, которые мне дали в Министерстве внутренних дел Российской Федерации: в 1990 году в приёмники-распределители России попало 58 340 подростков. Через год беглецов стало больше – 64 тысячи. К середине текущего года эта цифра утроилась. А сколько еще неучтённых бродяжек?!
  Приплюсуйте сюда 24 тысячи состоящих на учёте в инспекциях по делам несовершеннолетних и 106 тысяч доставленных в органы милиции. Армия неблагополучных, «трудных» детей!
  Бродяжничество маленьких дромоманов – школа для начинающих воришек, грабителей, насильников… Да что школа. Университет! Именно в этой среде учатся блатному жаргону, блатным привычкам, совершают первые, пусть «безобидные», но преступления. Здесь познают грязь извращенной «любви». Здесь наносится первая татуировка. Здесь на сердце ложится пятно, а душу поражает раковая опухоль равнодушия и злобы.
  Здесь подросток встает на первую ступень лестницы, ведущей вниз.
  Более 70 процентов беглецов попадают в исправительно-трудовые колонии. Ребёнок становится зэком… Это значит – мы проиграли его. Мы отдали его «зоне». Свою единственную, свою неповторимую жизнь он рискует прожить на тюремных нарах. А другой жизни уже может и не быть…
  До сих пор вижу их лица и слышу их голоса – ребят, с которыми познакомился за высоким забором детприемника. Игорь Крутов (фамилий подростков по закону о СМИ сообщать нельзя, а потому я их изменил), в один час решивший стать взрослым, покинувший родительское гнездо, исколесивший всю страну, познавший все «прелести» блатной романтики… В приёмник его привезли постаревшим. Я не ошибся в выборе слова – именно постаревшим. И – сломленным, униженным, раздавленным грузом грязи, с которой он столкнулся в скитаниях…
  Роман Князев. Худенький злой мальчик с прозвищем, подаренным ему его фамилией, — Князь. Его скольжение вниз началось с кражи. Раджа Лашас, Санька Шереметов, Колька Носков… Они поразительно похожи друг на друга – беглецы. Будто с одной грядки. Они дети с глазами взрослых. Похожими их делает короткая, «под нуль», стрижка, темно-синяя роба, тяжелые ботинки…
  Или Степан Бойко, в свои неполные 16 лет побывавший настоящим маленьким рабом на самой настоящей плантации. Это уже совершенно новое явление для нашего времени – дети в лапах теневой экономики.
 

ГОЛОСА
ИЗ ПОДЗЕМЕЛЬЯ

   Подростки бегут, как правило, от беды. Бегут с собственной территории – с территории детства, уже от рождения подаренной им судьбой…
  Вот строчки из «объяснительной» подростка. Таких в папках детприемника тысячи.
  «Неужели мама думает, что я еще маленький и ничего не понимаю. К ней пришёл мужчина, и она попросила меня погулять. Даже на кино и мороженое дала. Говорит, что это сослуживец, что им необходимо работать над проектом…
  И в кино я сходил, и мороженое съел… Даже к другу успел сходить… А они все там работают над проектом.
  Я знаю, что в тубусе у «сослуживца» совсем не проект, а бутылка вина или водки. На кухне после его визита, как уже было, останется хилый пучок цветов… Зачем врать?
  Вот уже третий час я мёрзну во дворе».
  Письмо подписано инициалами: А. С. Письмо грамотное и чистенько написанное. Мальчишка написал, а ты думай, думай, думай о нем… Как он там? До сих пор мается во дворе? БЕГЛЕЦ НАЧИНАЕТСЯ ТОГДА, КОГДА ВЗРОСЛЫЕ РАЗОРЯЮТ ТЕРРИТОРИЮ ЕГО ДЕТСТВА.
  Это самые безобидные строки из тех, что я читал на эту тему. Во многих других дети, как правило, не выбирают выражений и сыплют правду-матку такой, какая она есть.
  Вот ещё цитата. «Возвращаюсь из школы – мать лежит пьяная, в луже… Терпел до последнего. Трезвой её видел только раза два, три… Вечные грязь и бутылки… Пьяные мужики… Терпел до последнего, но когда появилась лужа… Как я могу её хоть капельку уважать теперь? Она проснётся – как ей в глаза смотреть?»
  Простите автора за натурализм, но из жизни, как и из песни, слова не выкинешь. Вот он – предел. Ребенок терпел, сколько мог. Так заложено природой, генами, материнским молоком вскормлено: самая опустившаяся женщина для родного ребёнка – всё равно самая лучшая в мире мать. И это святое заблуждение спасло уже многие души, многие судьбы… А вот тут предел. Всё! «Она проснётся – как ей в глаза смотреть?»
  Он убежал. И возвратился в надежде, что встретит другую мать на родном пороге – прибранную, трезвую, улыбчивую, нежную… В комнате будет вкусно пахнуть борщом… Он обнимет её, прижмется к ней и никогда, никогда в жизни не вспомнит, что видел её другой…
  Он убегал и возвращался с надеждой.
  Но все было, как прежде.
  И он убегал снова…
  БЕГЛЕЦ НАЧИНАЕТСЯ И ТОГДА, КОГДА РУХНУЛА ЕГО ПОСЛЕДНЯЯ НАДЕЖДА, КОГДА ПОСЛЕДНЯЯ ИЛЛЮЗИЯ РАЗВЕЯЛАСЬ, КАК ДЫМ.
  Дети бегут от домашнего беспредела. В детприемники их свозят со всех концов страны. Попробуй достучись до каждого! Попробуй достучись, заставь поверить тебе, если он уже ни во что давно не верит – он мать в себе «похоронил», а ты к нему с расспросами… Отказавшийся от матери ребёнок (духовно, разумеется, отказавшийся), хочет он этого или не хочет, сам встает на путь беспредела – ему теперь всё и вся нипочем. Он осознает себя волчонком в стае волков. И жить начинает по закону стаи.
  Когда рвётся нить с самым дорогим, что было дано судьбой бесплатно, как подарок, – с матерью, домом, начинается процесс расчеловечивания. И процесс этот часто необратим.
  Архивы детприёмника хранят сотни невзрачных казенных папок, на лицевой стороне которых аккуратно выведено чёрной тушью: «Дело №…» и фамилия, имя, отчество, возраст. Казённые папки – галерея ребячьих судеб. Казённые папки помимо немногословных протоколов различных педсоветов, комиссий, заседаний хранят и рассказы «трудных» о самих себе.
   «Спрашивается, почему убежал из дома. А у меня нет дома. Я бездомный.
   Сегодня вот буду спать у вас, в дет-приёмнике. На чистых простынях. Сытый. В тепле. Мне здесь нравится, хотя и не по нутру опека взрослых. Ничего, потерплю. Все-таки это лучше, чем грязный угол в квартире моих родителей.
   По дороге домой, в Первоуральск, мать будет говорить мне хорошие, ласковые слова, будет клясться, что бросит пить… Я не верю! Не верю ни одному её слову, хотя она и мать моя. Через неделю всё повторится. Я поживу-поживу немного дома – и снова убегу…
   Саня».
   «Вообще-то в интернате хорошие учителя и воспитатели. Внимательные. Сначала мне было хорошо. Но потом, «для знакомства», меня избили в туалете. Я сопротивлялся, как мог, но их много, а я один. Мне, конечно, здорово всыпали, но и им досталось.
   …Ночами я часто плачу и думаю о матери – почему она привела в дом нового мужа, а меня сдала в интернат? Он ей дороже, чем я?
   Пётр».
  Таких исповедей много в казённых папках архива детприёмника. Я выбрал самые содержательные, искренние, умные. В них достаточно полно отражаются трудности «трудного» возраста.
  Папки, папки, папки… Их в кабинете директора тысячи. Все на одно лицо – серо-коричневые, с цветными шнурочками. В картонном теле папки – судьба… Мои первые выводы, кажется, подтвердились: подросток бежит тогда, когда на его острове детства появляются пираты в личинах опустившейся матери, спившегося отца, деспотичного учителя… Да, «трудных» детей больше там, где больше «трудных» родителей.

Сергей РЫКОВ

Комментарии:

Авторизуйтесь, чтобы оставить комментарий


Комментариев пока нет

Статьи по теме: