slovolink@yandex.ru
  • Подписной индекс П4244
    (индекс каталога Почты России)
  • Карта сайта

Владимир Вернадский: "Россия больше революции"

Владимир Иванович  Вернадский12 марта научный мир отметил стосорокапятилетие Владимира Вернадского. Этот человек, обладая колоссальной умственной энергией, совершил немало открытий в разных сферах знания. Широкую известность Владимир Иванович приобрёл как один из лучших отечественных специалистов по геологии, минералогии, кристаллографии, почвоведению, как основоположник геохимии и радиогеологии.

Вернадский проявил талант организатора академической науки, для становления и защиты которой ему пришлось потратить немало практических усилий. При этом его деятельность вышла далеко за рамки прикладной сферы. Значительно расширив представления о живом веществе и о биосферных процессах, создав учение о ноосфере, Вернадский вошёл в историю науки как выдающийся теоретик не только естествознания, но и гуманитарного знания.

 

УЧЁНЫЙ-ПАТРИОТ

Наука Владимира Ивановича интересовала не как «вещь в себе», а как средство обеспечения материальной и духовной мощи Отечества. Переживая вместе с Россией зигзаги её истории, Вернадский «болел» как за состояние отечественной науки, так и за судьбу российской государственности, русского народа. Он был учёным-патриотом.

Вернадский хорошо знал и любил русскую историю, был уверен, что знание истории является необходимым условием результативной деятельности любого специалиста, а учёного тем более. Он считал, что без учёта исторического контекста, в который вписана та или иная научная проблема, исследовательские поиски лишаются смыслового вектора. Владимиру Ивановичу нередко приходилось напоминать о «том вреде, какой наносится научному развитию отсутствием исторического понимания его прошлого, отсутствием в этой области исторической перспективы». Вернадский полагал, что «красоту исторических явлений» может оценить только человек с развитым сознанием. С развитием человеческого сознания он и связывал исторический процесс, причём в рамках не только социума, но и всей биосферы: «Есть один факт развития Земли – это усиление сознания». Историю Вернадский представлял «постоянной борьбой сознательных укладов жизни против бессознательного строя мёртвых законов природы».

Работая в Петербургском и Московском университетах, Вернадский все свои курсы читал с точки зрения развития научной мысли, ставя в их основу историю науки. В научных кругах ещё до революции 1917 года широкую популярность получили его лекции по истории естествознания, в которых он подчёркивал, что история науки – не только история научных идей, но и история личностей, олицетворяющих эти идеи. Вернадский доказывал, что наука является важнейшим двигателем человеческой истории, что такие, казалось бы, «невесомые ценности», как научные мысли и открытия, «меняют ход процессов биосферы, окружающей нас природы».

При определении научных предпочтений в молодом возрасте Владимиру пришлось выбирать между геологией и историей. Он выбрал геологию, но интерес к истории сохранял до конца жизни, поощряя своего сына, проявившего тягу к историческим исследованиям, всегда живо интересуясь его трудами. Не случайно Вернадский-младший стал известным историком, одним из создателей интересной и перспективной научной школы, названной «евразийской». К «евразийству» мысль Георгия Владимировича двинулась под влиянием его отца, о чём свидетельствует лишь один факт: в 1914 году в журнале «Русская мысль» Вернадские опубликовали статьи, связанные общим смыслом и посвящённые динамичному продвижению русских на восток. Георгий в статье, названной «Против солнца», повествовал о политических, дипломатических, хозяйственных аспектах русского землепроходства в сторону Тихого океана, а Владимир Иванович писал о научном освоении азиатской России, раскрывал значение великих сибирских экспедиций.

Вернадский был убеждён, что полнокровное развитие науки возможно только при условии, что ею занимаются люди, обладающие необходимыми качествами – ясностью и широтой мышления, творческой интуицией, энергией, волей. Сам учёный вполне обладал этими качествами. В любой научной проблеме он выделял не только логическую и техническую стороны, но и сторону нравственную. На научном поприще Владимир Иванович хотел бы видеть «людей, которые не ломаются бурей, но творят и созидают». Этот взгляд он реализовывал в собственной практике, являясь стойким оптимистом, сохраняя веру в перспективы даже в самых неблагоприятных внешних обстоятельствах, умея не сгибаться перед жестокими историческими бурями, при этом ещё и всеми средствами защищая науку.

 

ОРГАНИЗАТОР АКАДЕМИЧЕСКОЙ НАУКИ

Вернадский являлся потомственным учёным: его отец Иван Васильевич был профессором Киевского и Петербургского университетов, читал там курсы по философии и экономике. Поэтому Владимир Иванович не понаслышке знал, что такое научная деятельность. Приобретя немалый опыт университетской работы, он закрепился в академических структурах, а в 1912 году стал академиком, связав с Академией наук всю свою дальнейшую жизнь. В начале ХХ века стать академиком было далеко не просто – для этого требовались высочайшая квалификация и недюжинная работоспособность. Ни чины, ни протекция в то время не играли заметной роли. К академии Вернадский относился с огромным уважением, считал, что она даёт России возможность выстраивать стратегию исторического развития, опираясь на научные достижения.

Владимир Иванович прекрасно знал историю Российской академии, знал о том, что долгое время в академии наблюдалось «немецкое засилье». В её стенах учёным было разрешено произносить речи по-русски только во второй половине XIX века. Вернадский был одним из тех, кто хотел, чтобы академия являлась сосредоточием патриотического духа.

Он был целеустремлён и инициативен в деле совершенствования структуры Академии наук, к 1914 году состоявшей всего лишь из нескольких кафедр с небогатой лабораторной базой, нескольких музеев, двух обсерваторий, биостанции и издательства. Исследовательских институтов, определяющих структуру академии сегодня, в то время не было. С идеей их создания первым выступил именно Вернадский. Благодаря ему начался бурный рост исследовательских кружков, экспедиций, новых лабораторий – всего, что послужило основой для будущих научных институтов. Его усилиями заработала первая в России радиохимическая лаборатория. Выдвинув программу развёртывания научно-исследовательских институтов, Владимир Иванович высказал убеждение, что они должны являться государственными, иначе их существование обеспечено не будет.

Благодаря усилиям Вернадского и его ближайших сподвижников диапазон академической науки существенно расширялся. В годы Первой мировой войны возникла необходимость в ускоренном развитии минерально-сырьевой базы страны, поэтому при Академии наук была образована Комиссия по изучению естественных производительных сил России. Её инициатором явился опять же Вернадский.

После большевистского переворота Вернадский уехал в Киев, где стал основателем и президентом Украинской академии наук. Ему пришлось защищать своё детище перед разными правительствами, сменявшимися на Украине в годы Гражданской войны. Как ни парадоксально, но петлюровцами и прочими самостийниками научно-организационные усилия Вернадского в Киеве были встречены враждебно. Носитель общерусской культуры, по своим корням он был украинцем, что не помешало проводникам украинской самостийности увидеть в нём «агента московства». Академик, в свою очередь, называл их людьми, «потерявшими всякую нравственную почву». В конце концов деятельность Украинской академии была остановлена, возобновившись лишь в середине 20-х годов.

В ЭПИЦЕНТРЕ ПОЛИТИЧЕСКИХ БУРЬ

До 1917 года энергия и темперамент Владимира Ивановича выплёскивались из научной сферы в публичную политику, да и его авторитет в обществе был таков, что уйти на обочину общественной жизни ему просто не дали бы. Среди тогдашней интеллигенции популярностью пользовалась конституционно-демократическая партия. Вернадский вошёл в число её руководителей, становился членом Госсовета в 1906—1911 и 1915—1917 годах, во Временном правительстве выполнял обязанности замминистра просвещения. Понятно, что его взаимоотношения с большевиками троцкистско-ленинского толка не могли не быть сложными.

Большевики, настроенные к кадетам крайне негативно, политическое реноме Вернадского оставить без внимания, конечно, не могли. Уже в день переворота они конфисковали у Владимира Ивановича автомобиль, а 19 ноября 1917 года вышло постановление Совнаркома об аресте 12 человек, работавших во Временном правительстве. В списке была фамилия и Вернадского. Ещё через 9 дней Ленин своим декретом объявил кадетов «врагами народа», подлежащими суду рев-трибуналов. Тогда-то академику и пришлось уехать на Украину.

Кадеты принадлежали к либеральному флангу политического спектра. Как известно, либерализм в центр своей системы взглядов ставит категорию свободы. Эта категория может быть интерпретирована по-разному: есть свобода, ведущая к полноте смыслов, а есть свобода, «освобождающая» от всяких смыслов вообще. Поэтому и либерализм может иметь разное качественное содержание.

Либеральные взгляды в России начала XX века отличались от либерализма в его ультрарадикальной оболочке, в которой он навязывался российскому обществу в ельцинские времена. Неолибералы пытались апеллировать к «классическому» либерализму с целью затемнить русофобскую, разрушительную, паразитарную суть своих взглядов. Эти попытки обманули не многих. Большинство думающих людей «прочитало» неолиберализм как антигуманную и пошлую имитацию свободы.

Если говорить объективно, и дооктябрьский либерализм был неоднозначным явлением: среди либералов были масоны, идейные западники, догматики-атеисты, но были и деятели земского движения, почвенники, настоящие патриоты России, не склонные бездумно подражать Западу. Один из основателей кадетской партии Пётр Струве призывал уважать русские традиции: «России важно, чтобы ты чтил величие её прошлого, требовал величия её будущего. Святынями творилась и поддерживалась Россия как живая соборная личность и как духовная сила. Ими, их духом и их мощью мы только и можем возродить Россию. В этом смысле прошлое России и есть залог её будущего». Такую же идейную позицию занимал и Вернадский.

По уставным документам кадетская партия называлась партией народной свободы, но полного единства в трактовке свободы у кадетов не было. Струве и Вернадский говорили в первую очередь о свободе духа, свободе мысли, свободе творчества. Вернадский многократно повторял, что без свободы мысли не может быть ни научного творчества, ни самой науки. Вряд ли кому-то под силу опровергнуть эту очевидную данность.

Но среди кадетов были и те, кто фетишизировал понятие «свобода» или, трактуя его слишком широко, делал его аморфным и неопределённым. Кое-кто верил, что стоит лишь провозгласить гражданские свободы, как тут же наступит эра всеобщего благоденствия. Не удивительно, что политические декларации кадетов принимали отпечаток интеллигентского прекраснодушия и отторгались народной массой, оценивавшей всё с позиций реализма и практической пользы.

Ленина кадетские речи о свободе ужасно раздражали. Она вообще не вписывалась в его теоретическую схему. Вождь писал, что в человеческой истории нет никакой свободы, а есть «осознанная необходимость», «непреложные законы истории», полностью подчиняющие себе всю деятельность людей.

Кадеты оказались антагонистами ленинцев и в вопросе о войне. Лидер кадетов Павел Милюков хотел, чтобы Россия, сохранив союзнические обязательства перед Антантой, довела войну против немцев и турок до победы и в качестве «приза» получила Галицию и Константинополь. Понятно, как к этой позиции относился Ленин, нацеленный на заключение сепаратного мира с немцами и турками. 

Кадеты стали первыми жертвами красного террора. Многим из них пришлось спасаться от него бегством. Вернадский не стал исключением. В этот период он, естественно, был настроен против большевизма. Делая в дневнике запись о «непрерывных расстрелах в местных чрезвычайках», Вернадский связал их с антирусским характером тогдашней коммунистической власти. Осмысливая факт массового террора, он провёл переоценку дореволюционных политических реалий: «Сейчас у меня многое изменилось. Я считаю главным виновником русскую интеллигенцию с её легкомысленным отношением к государственности, бесхарактерностью и продажностью».

Окончание Гражданской войны застало Владимира Ивановича вместе с семьёй в Крыму. Его сыну Георгию, сотрудничавшему с правительством Врангеля, пришлось покинуть Россию и всю оставшуюся жизнь находиться в эмиграции. Сам Владимир Иванович едва сумел избежать карательных санкций. Он собирался эмигрировать, но тяжело заболел тифом. Ситуация была критической. Венгерский коммунист Бела Кун, распоряжавшийся в Крыму, расправлялся не только с противниками интернационала, он залил полуостров кровью невинных жертв. Вряд ли он пожалел бы Вернадского-старшего, если бы за того не заступился его бывший ученик в Московском университете Николай Семашко, успевший к тому моменту занять видный пост в большевистской иерархии.

 

БОРЬБА ЗА РУССКУЮ НАУКУ

Затевая тотальную революционную ломку, большевики не могли оставить без внимания и сферу науки. В университетах были закрыты историко-филологические факультеты, объявленные ненужными, ибо ненужным и бесполезным был объявлен весь культурно-исторический опыт России. В условиях хозяйственного хаоса многие учебные заведения теряли жизнеспособность, профессура влачила жалкое существование.

Руководитель питерской большевистской организации Зиновьев издал декрет о ликвидации Академии наук как «рассадника буржуазных взглядов». Этот декрет свидетельствовал о реакционной, разрушительной природе раннего большевизма, отрицавшего историческое прошлое и накопленное за века культурное достояние России.

Возмущение зиновьевской выходкой со стороны образованных людей, в том числе представлявших и левые взгляды, было велико. Надо сказать, что и среди большевиков находилось немало тех, кто признавал за наукой роль ведущей производительной силы общества. Именно эти созидательно мыслящие люди задали тот вектор эволюции большевистской партии, который превратил её в мощное орудие державного строительства. Волна возмущения зиновьевским декретом заставила Ленина отменить его. Академия наук была вновь открыта. Была даже образована комиссия по улучшению быта учёных, что давало академикам немалую надежду на лучшее будущее.

В 1920 году Вернадскому позволили вернуться в Петербург, где он возглавил созданную им до революции радиологическую лабораторию и стал заведовать двумя музеями – Геологическим и Минералогическим. Летом 1921 года Владимир Иванович был всё-таки арестован чекистами и был посажен в тюрьму. Оставшиеся в Питере академики послали телеграмму Ленину с требованием не трогать одного из самых авторитетных своих коллег. Вождь, к тому моменту несколько разуверившийся в химерической мировой революции и начавший понимать, что ему придётся считаться с реальностью, приказал освободить Вернадского

Владимир Иванович в этот период свои жизненные силы поддерживал за счёт глубокого, неформального знания истории. Живущий в мире категорий и образов биосферы, учёный был уверен в непрерывности хода истории и пропагандировал идею исторической преемственности: «Перекинуть мост между старой русской культурой и послереволюционной – ведь это наша коренная задача и первый долг». Вернадский писал, что должна быть найдена новая форма общественной устойчивости, что «после жестокого беспамятства разрушения» важно вернуться к «сохранению памяти о прошлом». Он высказал такую мысль: «Чтобы сгладить переход к «новой эре в истории человечества», надо по крайней мере хотя бы представить революцию частью истории России, понять, что Россия больше революции. Тогда историческая рана затянется, духовная ткань срастётся».

Интуиция, основанная на глубоком знании истории, подсказывала Владимиру Ивановичу, что российская государственность в той или иной форме возродится, а потому необходимо сохранять всё, что может работать на историческую перспективу. Он не терял веры в русский народ, записав в своём дневнике: «Великий народ будет жить. Я уверен в силе русского народа. Он устоит».

В деле спасения русской науки Вернадский, как и до революции, брал на себя стратегические функции. По его инициативе в январе 1922 года в Петербурге был создан Радиевый институт. Владимир Иванович поддержал своего товарища по Академии наук Сергея Ольденбурга в деле создания при академии Центрального бюро краеведения, а затем сам создал академическую комиссию по истории научных знаний, которая вскоре переросла в академический институт.

Академии в лице 45 академиков трудно было сохранять своё «островное» положение в море большевистского экспериментаторства и революционной риторики; тем не менее в течение некоторого времени делать это удавалось. Но в 1928—1929 годах в противостоянии между академиками и партаппаратом наметился перелом в пользу аппаратчиков, что нашло отражение в письмах Владимира Ивановича его сыну Георгию. Из них можно узнать, что до середины 1929 года удавалось не допускать коммунистов в руководящие органы академии, хотя угроза «бюрократизации низшего сорта» вплотную подходила к ней. Кадровой проблеме Вернадский придавал решающее значение, опасаясь, что бесталанное управление академической наукой приведёт к провалам и неудачам, несмотря на «огромные капиталы, направленные на государственно-научное строительство».

Прямое вмешательство властей в дела академии началось с апреля 1928 года, когда директивой Совнаркома количество академических кафедр было увеличено вдвое. Вернадский болезненно реагировал на администрирование в отношении академии, делясь с сыном своими тревогами: «Партия – это мир интриг и произвола. ...До сих пор АН была вне этой гангрены. ...Теперь это предстоит». В то время Вернадский продолжал испытывать неприязнь к большевизму, который он связывал с «убогостью и отсутствием живой мысли», с «комическим цитированием Маркса и Энгельса», к месту и не к месту используемым коммунистическими «начётчиками-талмудистами». «Неужели эта глупость может долго сохраняться?» – задавал он вопрос.

Академики «дооктябрьского призыва» готовы были рисковать собственным благополучием ради того, чтобы остановить превращение академии в послушное орудие партии. Это нашло выражение в так называемом бунте академиков, когда в начале 1929 года на общем собрании академии при проведении выборов в её состав были провалены кандидатуры троих коммунистов, баллотировавшихся по указанию партийных властей. Идеологическое начальство после этого некоторое время пребывало в шоке, а затем началась кампания травли академии, обвинённой в «приверженности к реакционности, царизму и контрреволюции». С угрозой ликвидировать академию выступил Луначарский, что не было пустым звуком. В этих условиях для сохранения академии от учёных требовалось умение выстроить мудрую тактическую линию. Вернадский говорил: «Значение работы АН так велико, что сохранение этого центра дозволяет принести огромные жертвы».

НА СЛУЖБЕ СОВЕТСКОМУ ГОСУДАРСТВУ

Роль Вернадского в «бунте академиков» не была случайной, что не стало секретом для «красной профессуры». В печати появились открытые и жёсткие выпады против него. Учёного обвиняли в «антиматериализме», защите религии и отрицании марксизма. Особенно усердствовал один из тех, кого «прокатили» на выборах в академию, – философ-марксист Абрам Деборин. Его пыл угас лишь после того, как он получил изрядную порцию критики, и не от кого-нибудь, а от самого Сталина, назвавшего Деборина «меньшевиком в философии».

При Сталине постепенно угасала риторика, касавшаяся «мировой революции». Главный упор стал делаться на практическое строительство в рамках Советского государства. Георгий Вернадский, из эмиграции внимательно следивший за происходившим на родине, отмечал, что политическая программа Троцкого и его последователей, «предлагавшая лишь нескончаемую вовлечённость в зарубежные авантюры, не вызывала отклика» у подавляющего большинства населения страны.

Индустриализация и создание мощного оборонного комплекса требовали развития и финансово-организационной поддержки отечественной науки. Во второй половине 30-х годов такая поддержка была заметно усилена. Вернадский, стремясь к максимальному использованию научных достижений во благо Отечеству, не мог не поддержать меры руководства страны. Если в июне 1929 года в письме Георгию, жившему уже в США, он писал о «росте ненависти к большевикам», то в сентябре 1936 года делился с ним совсем другими настроениями: «Мне кажется неверным повсеместно встречающееся представление о большевиках как о шайке людей беспринципных, борющихся только за власть. Не учитывается очень важное и впервые в истории встречающееся явление, что люди, захватившие власть, не обогащаются лично или семейно. Думаю, что Сталин – настоящий государственный человек».

В условиях смены политических приоритетов со стороны правящей партии Вернадский открыто провозгласил, что посвящает своё научное творчество делу укрепления российской государственности.

В те годы он не отказывался от масштабных теоретических исследований. Именно тогда сформировалось его учение о ноосфере, которая мыслилась им как биосфера, преобразуемая силой целенаправленного человеческого творчества. Вернадский писал: «Человеческая мысль охватила биосферу и меняет все процессы по-новому, а в результате активная энергия биосферы увеличивается». Разрабатывая учение о ноосфере, учёный предсказал открытие новых источников энергии и выход человечества в космос. При этом он отмечал, что фактором, негативно воздействующим на ноосферу, являются идеологические построения, связанные с догматизмом, формализмом, псевдоэлитарностью. По представлениям Вернадского, любые идеи, идущие вразрез с интересами народного большинства, несут в себе самоистребительный заряд. В его системе жизненных ценностей понятие «народ» занимало высокое место: в молодости Владимир занимался в народническом кружке, в 1891 году организовывал помощь голодающим крестьянам Тамбовской губернии – тем самым, которых через двадцать лет по приказу Троцкого травили газами Тухачевский с Якиром.

Во второй половине 30-х – начале 40-х годов одновременно с теоретическими исследованиями Владимир Иванович много усилий отдавал организации крупных практических проектов. Наиболее значимым из них оказался «урановый». В июле 1940 года Владимир Иванович получил письмо из Америки от сына, рассказавшего о начавшейся со стороны американских физиков работе по извлечению энергии из урана. Георгий призывал: «Папа, не опоздайте!».

Старый академик отреагировал с присущим ему динамизмом. Под его председательством была создана организационная тройка, куда вошли также В.Г. Хлопин и А.Е. Ферсман. Были составлены доклады в Совнарком и в президиум академии. Предлагалось в срочном порядке начать реализацию «уранового проекта». 16 июля президиум академии принял программу работ, а в конце июля была утверждена урановая комиссия: к первоначальной тройке присоединились И.А. Курчатов, А.П. Виноградов, А.Ф. Иоффе, П.Л. Капица, Ю.Б. Харитон и ряд других видных ученых. Патриотизм и подвижническая энергия этих людей дали положительные результаты, высоко оцененные правительством СССР. Авторитет Академии наук резко вырос.

Патриотический настрой Академии наук с особой силой проявился в годы Великой Отечественной войны, когда весь научный потенциал страны был сконцентрирован для решения оборонных задач. Как и другие академики, Вернадский страстно желал победы над гитлеризмом и не сомневался в ней. Ещё до нападения вермахта на СССР он записал в дневнике: «Я думаю, что в конце концов немцы не справятся», а в октябре 1941 года добавил: «Немцы пытаются силой создать в начинающийся век науки насильственный поворот хода истории вспять. Считаю их положение безнадежным». О речи, с которой 7 ноября 1941 года выступил Сталин, было записано: «Речь, несомненно, очень умного человека».

В начале 1943 года Вернадский был награждён орденом и Сталинской премией в сумме 200 тысяч рублей. В этом выразилось признание заслуг учёного перед государством и перед отечественной наукой, развитию и защите которой Вернадский отдавал свои силы. В те дни Владимир Иванович писал о том, что ощутил внутреннее примирение с новой государственностью, создавшей предпосылки для «направления социального строя на научное искание». Особо он выделял успехи в развитии образования: «Огромный сдвиг. Не только среднее, но и высшее образование – действительно всем. Всем желающим доступна высшая школа».

Вернадский с его проницательностью, позволявшей ухватывать глубинную суть явлений, хорошо осознавал внутреннюю драматургию советского строя. Она заключалась в столкновении двух разнонаправленных тенденций в правящей партии, представленных, с одной стороны, доктринёрами, догматиками, антигосударственниками, с другой – практиками, патриотами, созидателями. Война способствовала изменению партийной идеологии, ослаблению в ней начётничества и талмудизма, заставляла соизмерять идеологические постулаты с традиционным народным мировосприятием. Принцип социальной справедливости был соединён с принципом патриотизма. В послевоенной советской истории сложившееся во время войны внутрипартийное соотношение между силами разрушения и силами творческими изменялось не раз, но Вернадский этого уже не увидел.

Он скончался 6 января 1945 года. Прожив жизнь, насыщенную полнотой творчества, действия, переживаний, Владимир Иванович Вернадский стал ярким примером человека, соединившего в себе страстное служение науке со стойкой преданностью своей стране и своему народу.

Сергей РЫБАКОВ. 

Комментарии:

Авторизуйтесь, чтобы оставить комментарий


Комментариев пока нет

Статьи по теме: