Тема русского воинства

Вице-президент Российского фонда культуры Елена Чавчавадзе — человек энергичный и деятельный. Всем сердцем ратует за то, чтобы всё доброе и хорошее, что было утеряно нами за годы смуты и шатаний, вернулось в Россию. Иначе, на что нам сегодня опереться, где найти правильные ориентиры?  Елена Николаевна убеждена, что искать их надо в творческой келье таких сподвижников, как Иван Шмелёв, который «страдал и терзался вместе с Россией» и писал о ней правду своим любящим пером, считая, что причина зол наших  не в классовом неравенстве, а в нравственном несовершенстве человека. Фильмы Елены Чавчавадзе именно об этом. На опыте истории и собственной семьи она пытается нарисовать эпическое полотно русской эмиграции и разобраться в том, что же случилось с нашей страной в далёком 1917-м и почему сейчас нам так тревожно. Не потому ли, что те неспокойные дни в чем-то очень перекликаются с нынешними…

— Елена Николаевна, вы человек весьма разносторонний, но, похоже, документальное кино с упором на историю русской эмиграции — ваш основной конёк. Как пришли вы к этой теме?
— До того как заняться кинодокументалистикой, я привезла в Россию из Америки контейнер всяческих реликвий, собранных нашей эмиграцией. Российский фонд культуры, где я работаю с 1996 года, стремился к былым масштабным акциям, но материальная основа в корне поменялась, денег на всё, что планировалось и замышлялось, уже не было. Тем не менее именно тогда родилась моя программа «Белая Россия. Исход» — по аналогу с названием картины Дмитрия Белюкина. И первый фильм об Иване Сергеевиче Шмелёве, которому я сопереживала в связи с невероятно драматической судьбой, мы снимали практически без бюджета.
Всем больше известно его написанное в эмиграции «Лето Господне» — энциклопедия русской жизни, как верно сказал об этой книге Никита Михалков. Я же очень люблю и уважаю Ивана Сергеевича за то, что он первым стал писать о русском воинстве. Из всех его текстов меня сильно зацепило «Солнце мёртвых» — горькая эпопея о последних днях Русской добровольческой армии в Крыму: о том, чему он был сам очевидцем, о тех, кто уходил и кто остался, о страшном красном терроре, когда без суда и следствия расстреливали всех подряд, включая беспомощных раненых. Убили там и его сына Сергея Шмелева, который вообще был невинным штабным писарем… Сейчас собрание сочинений Шмелева широко издано. Но в 1996—1997 годах это были абсолютно не ведомые никому страницы нашей истории, жуткие, братоубийственно кровавые. Душа замирала и волосы шевелись, когда всё это открывалось и возвращалось в твоё сознание.
— Но, по мнению Ивана Шмелёва, русская катастрофа случилась для того, чтобы вразумить людей. Голгофа России – заслуженная кара, необходимая для ее очищения…
— Так считал и он, и многие его современники. Иван Сергеевич сам прошел внутреннее очищение от того, чем болела русская интеллигенция того времени. Он принадлежал к тем, кого в эмиграции называли «февралистами», приветствовавшими Февральскую революцию. Кстати, когда смотришь тогдашнюю хронику, невольно возникают параллели с сегодняшним днем, с этими многотысячными митингами на Болотной площади, где люди тоже возбуждены, ходят с какими-то плакатами и непонятно чему радуются. В 17-м тоже все ждали каких-то неведомых светлых перемен, но чем всё обернулось, мы отлично знаем. Фильм «Пути небесные Ивана Шмелёва» рассказывает, почему события развивались так, а не иначе. Почитайте шмелёвские записки из Сибири, куда он поехал после Февральской революции в агитбригаде, чтобы приветствовать выпущенных на волю политкаторжан, там любопытнейшие подробности.
— Вы интересуетесь этим всем ведь не случайно?
— Семья моего мужа в 1947 году, поверив решению Верховного Совета СССР, вернулась из эмиграции, воодушевлённая тем, что Родина одержала победу в Великой Отечественной войне и готова принять их. Увы, радужным надеждам не суждено было осуществиться — Сталин и компания ничего не забыли и ничего не простили. Хотя, что было прощать пожилым честным людям – истинным патриотам? Кому они были опасны? Отец мужа закончил Пажеский корпус накануне 1917 года и мальчишкой пошёл на фронт, чтобы защищать Отечество подобно многим, которые потом стали «белыми» и «недобитыми». Вступил в добровольческое движение, оказался в Константинополе, проехал множество стран, прежде чем обосноваться в Париже. По возвращению же в Советский Союз его согласно фамилии отправили в Тифлис, где немедля арестовали, объявив агентом иностранных разведок, и отправили на лесоповал в Республику Коми. А семью сослали в южный Казахстан. Так что к Сталину у меня свои счёты. Я никогда не прощу ему коллективизацию, преследование духовенства и то, как безобразно поступали с теми, кто наивно возвращался из-за границы. Но это отдельная грустная история.
— Вам повезло познакомиться с наследниками Ивана Шмелёва?
— Через родственников мужа, в частности, через Николая Михайловича Чавчавадзе, мы познакомились с внучатым племянником Ивана Сергеевича — Ивом-Жантийомом, которого он звал Ивушкой, а нам он представился как Ивистион Андреевич. Это был сын его племянницы Юлии Кутыриной. Жил он в центре Безансона — древнего городка на востоке Франции, наводненного студентами. Встретил он нас довольно настороженно — тогда все боялись «русской мафии», но постепенно мы разговорились и подружились. Получилось так, что когда Иван Сергеевич, оставив московскую квартиру и глинобитный домик в Крыму, приехал во Францию, Ив фактически заменил ему утерянного сына. С супругой Ольгой Александровной они замечательно его воспитали. Ив стал математиком, прекрасно говорил по-русски и даже обучил русскому языку свою жену-итальянку. Он дал нам свои воспоминания о дяде Ване, написанные по-французски, мы перевели их на русский и издали в Москве.
Небольшая, но очень интересная книжица «Мой дядя Ваня», выпущенная в свет Сретенским монастырем, очень быстро разошлась. А вопрос о духовном завещании Шмелева оставался открытым. Ив отвечал, что понятия не имеет, куда оно делось и где оно. И вот сидим мы в его студии-ателье, рядом стоит этажерка, полная книг, журналов и разных бумаг, и вы не поверите: я протягиваю руку, приподнимаю какие-то папки и вынимаю то, что мы ищем! Невероятно, но так и было! Иван Сергеевич все права на свои книги предоставлял Юлии Кутыриной, но главное, что мы узнали: он завещал «перенести свой прах и жены Олечки в Россию, в Донской монастырь». «Похороните меня рядом с могилой отца. Срыли её нечестивые», — писал Иван Сергеевич. И, следуя его воле, мы через патриархию начали эту сложнейшую кропотливую работу, ездили на Сен-Женевьев-де-Буа, хлопотали с владыкой Арсением — правой рукой Патриарха Алексия II, на Донском кладбище нашли родовой камень Шмелёвых – огромный валун…
Перезахоронение происходило жарким летом 2000 года, и никто не ожидал, что так много народу соберётся. Всё было очень торжественно: отслужили панихиду, установили деревянный крест, выполненный по эскизу Бенуа. Информационным спонсором события выступил канал РТР, где был показан наш фильм «Пути небесные Ивана Шмелёва», отснятый во Франции. Там по подсказке Жантийома удалось запечатлеть тех, кто знал Шмелёва и как-то соприкасался с ним. Экономили на всём, нанять своих операторов было не по карману. Я договаривалась с кем-то из аккредитованных во Франции российских телеоператоров. Если бы не личные родственные и дружеские связи, вряд ли бы вообще что-либо случилось. Но когда ленту смонтировали, получился очень тёплый душевный фильм.
По рекомендации Никиты Сергеевича Михалкова Олег Борисович Добродеев поставил его в эфир, и это был настоящий не только информационный, но и духовный прорыв. Потому что сюжеты об эмиграции возникали и прежде: говорили о Шаляпине, о Бунине, других выдающихся деятелях, но военной темы боялись касаться. А Шмелёв, будучи в эмиграции, стал певцом именно русского белого воинства. Важно и то, что в поисках шмелёвского архива мы стали ездить по Русскому зарубежью, я увидела там людей настолько мощных по духу и своему патриотическому настрою, что не показать их, не явить миру, было бы очень неправильно.
— А что было с архивом?
— Представьте, что удалось не только снять фильмы о Шмелёве (позже родился фильм — «Деникин, Ильин, Шмелёв. Долгий путь домой»), перенести его прах, но и получить весь архив Ивана Сергеевича, который хранился в квартире под Парижем, где уже хозяйничала некая московская якобы родня, вступившая в переговоры с одним известным английским «пожирателем» российских архивов… Так что ещё чуть-чуть, и он уплыл бы в Англию. Тем не менее мы в этой схватке победили, и сейчас архив Шмелёва находится в Российском фонде культуры. Недавно получено письмо с просьбой ведущих филологов — специалистов по Шмелёву передать архив Институту мировой литературы. Они проводят ежегодные Шмелёвские чтения, постоянно что-то переиздают, и я целиком и полностью поддерживаю это обращение и думаю, что будет правильно – отдать наследие Ивана Сергеевича в такие надёжные руки.
Тогда же, завершив фильм о Шмелёве, я получила грант от Министерства по делам печати и телевидения РФ и с новыми силами двинулась в поход по затерянным следам Русской армии. Съёмки велись в Крыму, Югославии – 12 лет назад она называлась ещё так. А теперь уже нет ни стран, ни людей, с которыми выпало счастье познакомиться и пообщаться.
— При встречах с русской эмиграцией, что поразило и удивило вас больше всего? Что питало этих людей, давало им жизненную энергию? Как они сохранялись?
— Самое душераздирающее впечатление у меня осталось от русских в Сербии, которая из европейских государств наиболее достойно приняла послереволюционных беженцев. Во всех других местах на них смотрели в лучшем случае как на грубую рабочую силу. А в единоверной Сербии к русским отношение власти, короля и в первую очередь простых людей было очень доброжелательным.
— Зато мы сейчас, когда сербы к нам просились, не протянули им руку помощи…
— Увы. Хотя ещё в XVIII веке был прецедент принятия сербов на нашу землю — они основали своё мирное поселение в Малороссии. Оттуда, между прочим, вышло немало династий, прославивших Русскую армию. Вспомним хотя бы генерала Милорадовича. А что касается наших эмигрантов, они меня потрясли своими многочасовыми печальными исповедями. Начинали говорить и не могли остановиться — так долго и мучительно эти люди ждали, что Россия вспомнит о них. Доставали семейные альбомы – Бог мой, какие лица! Уже отсутствующий генотип! На крошечную съёмочную группу из Москвы выплескивалась накопленная десятилетиями скорбь, тоска, душевная боль и детская обида. Они там чувствовали себя, как дети России, но не любимые, и оттого глубоко несчастные, как совершенно справедливо заметила одна величественная дама по имени Милица Ярошевич. Это была святая правда.
Русские в Сербии почему-то мне показались самыми открытыми и незащищёнными из всех, кого мы разыскали по миру. Через эти искорёженные живые судьбы мы воочию наблюдали, как безжалостно коверкает судьбу человека революция. В фильм входила малая толика из этих рассказов, но и её хватало, чтобы пронять зрителя. Большевики знали свое дело: срезали активный образованный слой – офицерство, тех, кто мог и был способен сопротивляться до конца. Солдата легче обмануть, пообещав ему землю и эфемерную свободу, а офицера надуть не так просто, потому он подлежал уничтожению. Хотя и среди них тысячи доверились новой власти и были поставлены к стенке… В Крыму до сих пор далеко не все места массовых расстрелов обнаружены, и энтузиасты всё ещё их ищут. Никита Сергеевич Михалков, который на экране выступил в качестве ведущего сериала «Русскiе безъ Россiи», талантливо импровизировал, пропуская всё через своё сердце, и проникновенно читал в нашем фильме отрывки из Шмелёва о том, что слово «расстрел» начинается с той же буквы, что и Родина, Россия…
Первый из 7 фильмов — «Пролог» — посвящён судьбам тех, кто остался в Крыму. Дальше пошёл рассказ о Деникине, Врангеле, Колчаке, моряках, казаках, кадетах. Это всё давалось очень тяжело и, что называется с боями, иногда в прямом смысле. Потому что имел место даже рейдерский захват проекта, и порою я даже не знала, выживу ли… Зато прояснилось, кто чего стоит и кто с нами, а кто против нас. И сейчас в команде люди исключительно проверенные и верные.
— Вы являетесь продюсером и сценаристом этих фильмов?
— В документальном кино технология иная, сценарий пишется после съёмок. Я ездила с оператором, находила людей, беседовала с ними. Это было настоящее сотрудничество с эмиграцией, притом что далеко не все сразу открывались. Недоверие было особенно у тех, кто живёт в Америке. У всех в голове сидел ужас перед КГБ. «Фотографии? А для чего они нужны?» — спрашивали люди, помня, что по фотографиям их соотечественников отлавливали. За офицерством ведь шла жуткая охота начиная с 20-х годов. Того же Врангеля, конечно, отравили, Кутепова похитили, прибили в Париже, а потом закопали в гараже. Генерала Миллера вывезли и расстреляли во внутренней тюрьме. Масса других замечательных людей была уничтожена самым жесточайшим образом. Потому даже Андрей Дмитриевич Шмеман, ставший впоследствии нашим большим другом, принял нас сперва настороженно. Аналогичная история случилась и с Мариной Антоновной Деникиной.
— Тема эмиграции нескончаема. Бездонна. Вы не устали от неё?
— Слово усталость здесь не совсем подходящее. Есть радость, удовлетворение от того, что главное сделано, что снято около тридцати фильмов, рассказывающих о вещах и фактах малоизвестных. Когда в 2004-м они вышли в эфир, это был эффект разорвавшейся бомбы, такого количества писем, адресованных на имя Никиты Сергеевича Михалкова, поскольку он стал лицом проекта, я давно не наблюдала. К великому сожалению, яркие личности в русской эмиграции почти все ушли. Впрочем, эмиграция в данном случае не очень точное определение. Из наших героев практически никто добровольно не покидал Родину, это всё семьи военных, вынужденно уехавшие. И для меня принципиально важным было отдать дань русскому воинству, оклеветанному и оболганному. За границей тоже были свои «пятые колонны». Тот же Милюков, имевший огромные средства, выпускал «Последние новости», по-своему работая против Русской армии. А вот Врангель, Кутепов, Деникин, несмотря на сложные личные взаимоотношения, до конца остались верны русскому солдату. Потому что понимали: то, что произошло с Россией и с ними – это очень нечестная игра, это удар в спину. Когда я стала погружаться в то время, то поняла, что нужно во всём разобраться и пояснить ситуацию с другой стороны. Почему часть народа и общества, не самая худшая, а скорее даже одна из лучших, оказалась выброшенной за пределы Отечества. Отчасти этот мотив хорошо представлен в фильме «Бег» — прекрасном, на мой взгляд. Смотришь его сейчас, и невольно задумываешься над тем, что в условиях советской несвободы кинематографических шедевров было ощутимо больше, чем сегодня.
— Цензура, запреты в любые времена стимулируют, подстёгивают художника?
— Несомненно. «Бег» это отлично подтверждает. Правда, там всё заканчивается пессимистично и тоскливо, а в случае с нашими героями всё-таки налицо мужественное преодоление обстоятельств. Мы показываем, как выброшенные за борт русские явили пример феноменальной самоорганизации. Их энергия, несгибаемый дух, позволивший налаживать жизнь, не сломаться, поразительны. Они устраивали и открывали приходы, создавали какие-то сообщества, кассы взаимопомощи, казачьи станицы, объединения, разнообразные союзы, в том числе Русский общевоинский союз. Казачий офицер Николай Туроверов писал очень талантливые стихи. А Шмелёв своим выдающимся творчеством опроверг тезис о том, что на чужбине нельзя ничего толкового написать, и свои лучшие тексты о России сочинил за границей.
— Казалось бы, эти люди потеряли всё, пережили сильнейшие душевные потрясения, но любить Россию от этого меньше не стали. А мы, сегодняшние, относимся к ней в подавляющем большинстве равнодушно, не любим…
— Обобщать, наверное, не стоит. Но для того поколения Россия это действительно было всё! Они любили её преданно и трепетно, живя здесь, а, оказавшись на чужбине, ещё больше. Как сказал нам один казак в Праге, для того чтобы так крепко полюбить Родину, надо было, видимо, её сначала потерять. Потому так важно отразить сегодня ещё и такое явление, как «дети Русского зарубежья», показав на их примере модель воспитания. Это может очень пригодиться в нынешней России.
— В 2004 году вы начали новый историко-документальный цикл, в котором доказываете, что «Великий Октябрь» был заказан и исполнен извне…
— Да, я поняла, что надо исследовать историю и механизм свершения революции, и один за другим последовательно мы выпустили фильмы «Кто заплатил Ленину?», «Троцкий. Тайны мировой революции» и «Штурм Зимнего. Опровержение». Троцкий никогда большевиком не был, и они с Лениным люто ненавидели друг друга. Но когда дело требовало, они как миленькие могли соединиться. Это наши версии, и каждый вправе принять их или не принять. Для меня очевидно, что лидером, на которого делала ставку мировая закулиса, был не Ленин, обслуживавший интересы Германии, а Троцкий, который должен был возглавить и революцию, и Страну Советов, и которого подрядили Америка с Англией.
Люди наблюдательные не могут не заметить, что нечто подобное происходит и сегодня. Если внимательно взглянуть на те события, ясно, что первая «оранжевая» или какого там цвета революция была организована в 1917 году. Мы стремились это достаточно убедительно продемонстрировать. По воспоминаниям одного из сподвижников Троцкого, в ночь Октябрьского переворота никто не подозревал о случившемся. Работали магазины, музеи, театры, библиотеки. Всё функционировало, и о революционной ситуации никто не догадывался. Притом что шла мировая война…
— Вывод: мы абсолютно не знаем своей истории!
— Как узнаешь, если она зачищена со всех углов до неузнаваемости. Потому и надо стараться хотя бы по крупицам правдиво восстановить то, что возможно. Кстати, после фильма «Кто заплатил Ленину» Александр Исаевич Солженицын позвонил и хвалил нас за то, что прозвучала тема армянского геноцида. Мы разговорились, и я тогда спросила его: «Работали ли вы в архивах?». Он ответил, что не работал, но всегда много перелопачивал мемуарной эмигрантской литературы. И если событие в трёх источниках освещалось одинаково, считал его фактом.
— А вы при создании своих фильмов пользовались архивами?
— Да, в частности, работали в Берлинском архиве МИДа Германии, где все отношения с разрушителями России четко зафиксированы, поскольку немцы народ скрупулёзный. Так что, кому, когда и какие суммы были проплачены — это всё там имеется.
Своей истории мы не знаем, да не очень и хотим знать. А сейчас приходит поколение, которому она вообще, простите, «по барабану». Хотя летом случился неожиданно приятный эпизод в парижском кафе. Мы вдруг разговорились с русскими туристами, с семьёй, где был мальчик лет тринадцати. Загорелся исторический спор, и я с изумлением услышала, как этот продвинутый школьник начал горячо шпарить сведениями про штурм Зимнего, которого не было, и пр. Я говорю, а откуда ты это знаешь? И выяснилось, что он пересказывает наш фильм. Было весьма приятно, что всё-таки то, что ты делаешь, не исчезает бесследно, а куда-то падает и кому-то запоминается. В конце концов, движущие силы общества — это всегда довольно узкая прослойка. Разумеется, такую возможность даёт исключительно телевизионное вещание, благодаря которому твоё детище за один раз может посмотреть аудитория в несколько миллионов человек. Это великое дело, и дай Бог, чтобы это продлилось как можно дольше. Именно об этом я молюсь.
— Чем озабочены и озадачены вы сейчас?
— С огромным удовольствием работаем над фильмом, который мы готовим к 200-летию победы над Наполеоном.
— Французский писатель, с которым довелось однажды беседовать, всё допытывался: «За что у вас в России так почитают и возносят Наполеона, который напал, вторгся к вам, сжёг Москву..?»
— Что француз говорил так, понять можно. Кстати, Наполеон-то никакой не француз, а корсиканец. Меня поразило другое — то, какое огромное количество наших историков выступают его приверженцами и воинствующими бонапартистами. Я же, когда погрузилась в ту эпоху, поняла, что завершать повествование о войне, связанной с именем Александра I, нужно победой. Потому что Александр I — тот, против кого воевал Бонапарт, совершенно несправедливо забыт. Наполеон на самом деле не особо-то и хотел военных действий на территории России. Он мечтал войти в неё, поставить на колени, взять ключи от российских городов — как это было по всей Европе, и на своих условиях получить мир с Александром.
У них были давние очень непростые отношения, битвы, период дружбы и т.д. Александр раскусил его замыслы и, чтобы сохранить честь и достоинство, повёл себя как мудрый вождь. Тайный «скифский план» отступления, который не все одобряли, разрабатывался при его прямом участии. Французы, между прочим, Бородинское сражение называют битвой под Москвой и уверены, что они его выиграли. А на просторах нашего Отечества далеко не всем известно, что война с Наполеоном закончилась в 1814 году победоносным входом русских войск во главе с Александром I в Париж. Потому наш фильм будет назван «Война и мир Александра I».
— Он уже готов?
— Многое снято, сейчас окончательно формируется сценарий. Основной наш посыл в том, что Россия была освободительницей Европы, включая Францию, и 200 лет назад без неё ничего важного не решалось. Сегодня, когда нас загнали уже едва ли не в третьеразрядные страны, напомнить об этом нашим гражданам отнюдь не помешает.
— Как не мешают и вам любить Россию грузинские корни вашей семьи… Чавчавадзе ведь древний княжеский род?
— Род Чавчавадзе — это российское дворянство грузинского происхождения. Когда отца моего мужа Михаила Николаевича Чавчавадзе в эмиграции некий господин застал чистящим какие-то медные ручки и с негодованием воскликнул: «Князь, как вы можете!?», он ответил, что княжеское достоинство унижает не работа, а чванливость. И в конюшне, и на пастбище можно оставаться аристократом.
Я очень люблю Россию и уважительно отношусь к людям любой национальности. За тысячелетнюю историю Руси понятие «русский» включает сплав множества этносов, и именно потому русский человек так многогранно талантлив. Разная кровь обогащала его ум и даровитость, а плавильный котел империи их усиливал, выдавая преданных патриотов.
Кстати, Наполеон в начале карьеры просился на службу в нашу армию. Представляете, какой авторитетной и престижной она была. «Откосить» от призыва, как теперь, тогда никто не помышлял. Умереть за Родину было почётно. Пример истинного верного служения ей подавала вся элита.
Брат Александра I Константин Павлович, из-за которого поднялось декабрьское восстание на Сенатской площади, воевал как простой офицер! Кутузов потерял на полях сражений любимого зятя, а уж фельдмаршал и главнокомандующий мог, наверное, «отмазать» своего молодого родственника. Вот вам образец отношения к воинскому долгу тогда. А что сегодня? Задумавшись над этим, поймёшь, что потеряла Русская армия, став Красной и пойдя на поводу у Троцкого, Ленина и мирового Интернационала…
Империя справлялась с национальным вопросом очень достойно. У императора Александра I за время правления были разные периоды, он тоже увлекался либеральными идеями, окружал себя реформаторами. Но в момент, когда решалась судьба страны, призывал людей наиболее патриотичных, ответственных и разумных. Так было с Кутузовым, у которого среди предков были германцы. Или почитайте письма Багратиона, который находился в самом пекле на поле битвы и заявлял: «Я, как русский, не могу принять этого…» Истинным русским патриотом был и Барклай, к сожалению, плохо говоривший по-русски, в чём была его личная драма.
В высоком патриотическом списке России чисто русских фамилий не так много. Откройте том «Георгиевские кавалеры», чтобы в этом убедиться. А когда мы приехали в бывший Галлиполийский лагерь Русской армии в Турции, где сейчас восстановлен памятник умершим там белым воинам, то первым в списке похороненных обнаружили офицера с грузинской фамилией…
Беседовала Татьяна ПЕТРОВА.

Елена ЧАВЧАВАДЗЕ: