Русский Реквием

С заместителем главы Представительства русских писателей Белоруссии при городском отделении Союза писателей России в Санкт-Петербурге Глебом Артхановым, я знаком уже более трёх лет. Наше знакомство случилось совершенно просто: Глеб привёз мне из Минска два авторских экземпляра очередного номера толстого белорусского журнала «Новая Немига литературная», в котором были напечатаны мои стихи. Глеб Артханов привёз не только журналы, но и макет своей будущей книги «Зеркальный Ковчег», и я очень удивился, увидев, что Глеб не только замечательный стихотворец, но и высокопрофессиональный график: издание он иллюстрировал сам.

Поэт родился в г. Нижне-Удинске Иркутской области в семье военных, ленинградцев. Окончил Минское Суворовское военное училище и факультет архитектуры Белорусского политехнического института (ныне БНТУ). На сегодняшний день поэт, переводчик, прозаик Глеб Артханов – автор нескольких книг стихов, переводов с белорусского, эстонского, вьетнамского, английского, курдского языков, перевода с санскрита памятника мировой литературы «Бхагавадгиты».
 Глеб Артханов является лауреатом литературных премий.
В конце прошлого века он работал зав. отдела поэзии журнала «Неман», а в настоящее время является заместителем главного редактора, заведующим отдела поэзии и членом редколлегии журнала «Новая Немига литературная», а также состоит в редколлегии альманаха «Петербургские строфы».
От души поздравляю Глеба Артханова с дебютом на страницах легендарной русской газеты «Слово».

Виктор Тихомиров-Тихвинский.

Сарматы
Мильоны вас.
Александр Блок.
О Русь! Забудь былую славу:
Орёл двуглавый сокрушён,
И жёлтым детям на забаву
Даны клочки твоих знамён.
Владимир Соловьёв.
О, наступающий век! Упованье
Гимны за гимнами шлёт на уста, —
Многолучистых светил рассветанье!
Всечеловеческих братств полнота!
Даниил Андреев.
Обрушились за сонмищами сонмы,
За лавой лава, за ордой орда,
Стекая от снегов по водам сонным,
Неспешно огибая города.

Последыши истаявшейПангеи,
Прапращуры всевластных титанид,
Мы судеб возжигали апогеи
И низвергали тленное в аид.

Тогда – полутуманны, полузвучны,
Колеблемы струеньем льдистых
крыл,
Мы ныне оботкались плотью тучной
Кож сыромятных и скрипучих жил.

На пастбищах, что станут
Поднебесной,
Пасли стада молочных кобылиц,
И влагой океанской, а не пресной
Смывали пепел с горделивых лиц.

Степями, благодатными до края,
На Каспий растекались, на Азов,
Крошили от Алтая до Дуная
Подковами наш постоялый кров.

Мечам, что воткнуты
во все пределы,
Молились в предуведанье креста.
Дух мечевой хранят и камень серый,
И новгородских капищ береста.

Праязыками засевали земли,
И оседали наши племена,
И прорастали, кликам нашим
внемля,
Церквей и зиккуратов семена.

Но бездны временные беспощадны…
И пресеклась преемственности
цепь…
Мы – здесь. Вернитесь. Судьбы ваши
внятны.
Пространна даль, благоуханна
степь.

Нам внятны мы! И дудочник
тевтонский, —
В угрюмости погрязший белый брат,
Что искренно отцовские обноски
Былых венцов донашивать бы рад.

И жёлтый брат, что за горстями
риса
Так жалко прячет жадную мошну,
И тщится пагод удержать карнизы,
Сползающие к илистому дну.

И красный брат, что в глубине
шаманит,
Никак свою не высвободит боль,
И сам себя отъединеньем ранит, —
Боязненностью страшных
наших воль.
Придите к нам! Ваш выродился
гений.
К духовным да примкните
праотцам!
И светом оботкутся ваши гены
По всем спиралям, петлям и концам.

Мы не на пир зовём, не на броженье
Беспамятством опустошённых глаз.
На возрожденье трудного служенья,
На жертвенную схиму кличем вас.

Услышьте и смиритесь, и придите,
Оставьте ваши утлые дома.
Пора! Пора! Возбодрствуйте,
не спите.
Пророчеств исполняются грома.

Уже грозятся древние скрижали.
Мы сами для себя их возвели,
Чтоб памятовать кровянистым
далям
Лазоревую персть родной земли.

Столпы, колоссы, башни, обелиски
Под всяким небом ясно, как мечи,
Вам указуют на небесно-близких,
На нас, сквозящих в отсветах свечи.

И мы вам указуем из лазури:
Глядите, вот Александрийский
столп!
И от него, предвестниками бури,
Идут кругообразно волны толп.

И сквозь тяжёлый зык уицраора*,
Сквозь сонмища с надеждой
взнятых рук
Под пение молитвенное хора
Призвал вас вседержавный демиург.

И в светах золотой Руси Небесной,
В струенье стягов, в серебренье риз
Сияет над сквозящеюся бездной
Издревле возвещённый панрусизм.

*Понятие и термин, которые выводит Даниил Андреев в своей книге «Роза Мира».

Морской Собор
1.
Могучий купол серебрится
И золотятся якоря,
Толпятся дружками звонницы,
Струистость воздуха творя.

И крутоверхое клубленье
В апсидах деют облака,—
Как сами, вечное сквоженье
Сулят на вечные века.

Плыви, молитвенное счастье,
Над широтой бурливых вод
И утешай во тьме ненастья
Сиянья чающий народ.

2.
Лицо Собора обрамляла
Вода обводного канала,
Чернея траурным каре,
И те годины поминала,
Что и поныне на дворе.

Слезой поминовенье судят…
Пускай гранит слезы разбудит
Судеб неведомые сны.
Тиха безвестность наших судеб
В грозовье взвихренной страны…

Дымят ещё по водам лодки,
Идут развалистой походкой,
Взметают штормовой покров…
Под куполами воздух соткан
Из утонувших моряков…

От всех земель, гудящих мимо,
На остров, дедами любимый,
Летят и купно и поврозь, —
Под купол, памятью хранимый,
Веками взвихренный насквозь…

*  *  *
Чернеет бездна и клубится рокот…
Из ямы пелена горящих глаз
Незряче, как одно пустое око,
Глазницею ощупывает нас.

Заблудших братьев,
тускло-пламеносны,
Чернеют лица впадинами щёк,
И прощелк деревянный, будто
кросны,
Охаживает их за щёлком щёлк.

Куда брести в окостенелых думах
И что удержит скудоносность рук?
И в гнусном щёлке плетевого глума
Хотя б один осмысленности звук…

Всмотреться и на дне людей
увидеть…
Отцы пустынники, печальники
отцы!
Как мало восклицания: «Изыди!»,
Чтоб плёток размочалились концы…

А глянешь ввысь – просторное
сиянье,
Струенье риз, колышимость
знамён…
И мы – посередине – в ожиданье:
Тьмой стать иль светом
до конца времён.

Фёдоровский городок
Молчат полуразрушенные стены
В тенях благоуханных, будто липы.
На месте старом средь стволов
толстенных
Лишь вороньё покашливает сипло.

Осыпался кирпич на крепостице…
Игрушечница белая резная
Позеленела на гербовной львице,
Печалуясь, раздольности не зная.

Со светом опочили в богодельне,
И опочили белые хоромы,
Держась во сне за крестик
свой нательный,
Как голубь за державную корону.
Святая милосердная царица,
Святые милосердные царевны
Смотреть солдатам не страшатся
в лица,
Ослепшие от смерти каждодневной.

«Терпи, соколик…», — раны омывая.
«Помилуй, Боже…», — закрывая
веки.
«Мы встретимся в сени
Господня рая.
Мы с вами пропадаем не на веки».

*  *  *
Нынче мы по Тверце да по Волге,
А тогда по Оби протекли…
Но в оазах неведомой Гобби
Не сыскали надёжной земли.

Чтоб стадам было пастбища
вдоволь,
Чтоб калились в кострах таганы,
Чтоб стелилась не белка, а соболь
Покрывалом в шатре у жены.

Чтоб под дедовым жили присмотром
Ребятня да лебёдки резвы…
И пока не нашли Белоостров,
Уводили южнее волхвы.

Нынче мы добрели до Багдада,
Полегли на подушки с шитьём.
Пятипалой лозы винограда
Прибодрило живое питьё.

Капал жир молодого барашка
Не на хлеб, а на их опреснок,
И в бассейнах удушливых тяжко
От души отлеплялся песок.

Буде, встанем, огладим осанку,
И покуда желтеет заря
Пропоём золотую осанну
И опять потечём за моря.

Лазоревый всадник
Синеет матовое небо,
Синит волны рябую ртуть.
Где б ни был я – и где я не был –
На юг склоняется мой путь.

Пустыня горная во взоре
Отобразится чернотой,
Прольётся на пустыню моря
Сиянье синью золотой.

И над небесною пустыней,
На юг вздымая столп огня,
Стоит недвижно всадник синий
И дыбит синего коня.

Равенна
И синь холмов, и глина черепиц
Над морем, что желтеет
в перекатах,
И охра красная крестьянских лиц,
И пятна света на плечах покатых,

И мысль резная, каменная вязь
Порталов и розеток, и оконцев, —
И башенок откуда-то взялась
И поднялась, пронизанная солнцем.

И тщание искусных ваших рук
Старинные прозрачные соборы
Возносят сквозь приземистость
лачуг,
Что помнят лишь побои и поборы…

Пленительность неправедных
трудов
Разбойников, менял и крестоносцев
Умножит нищету сирот и вдов
И счастье крохоборов и торговцев.

И отгорела ныне ваша страсть,
И утомленьем ныне опалилась…
Европа онемела и сдалась
Унылой вечной серости на милость.

Былая слава не возносит вас
И ветхость ваша не внушает
гордость.
И трезвость нашей яростности глаз
В нас укрепляет яростную бодрость.

И мы из глубины сибирских руд,
Из всех скитов, светящихся
бессонно,
Зовём вас на моленье и на труд, —
Примите семя духа в ваши лона.

*  *  *
На солнце сквозит, золотится
Исакий.
Горит амальгамная ртуть.
Алхимики древле подвигли на браки
Металлы, постигнув их суть.

Твой дед на мозаике здесь подвизался,
Начав от египетских сап.
Потом командором масонским
венчался
На мастера смешивать вап.

Он смешивал силы: земную
с небесной.
Он сажу с огнём голубым
Помешивал в тигле мутовкой
чудесной, —
Сопряг непростое с простым.

Лазурную смальту и смальту заката
Собрал он владычьим перстом,
И, глядь, получилась волшебная
 смальта,
Зажглась на иконе потом.

И мне покорпеть бы, потщиться
на ветке,
У Древа листы теребя,
Чтоб здесь, просквожённый
величием предка,
Я мог не стыдиться себя.

Возвращение Блока
Я не мог умереть без следа,
И воспрянул, силён и не весел.
Здесь всё так же чернеет вода,
Поднимает подвальную плесень.

Нынче я у судьбы невзначай
Отличился побывкой нескорой.
Так встречай меня, город, встречай,
Мой любимый и тягостный город.

Где живал я и что изживал
В полусне, в полумраке мучилищ
Знает лишь грознорогийБаал,
Погоняльщик страдальческих игрищ.

Исхлестали всю душу кнуты
И навозные выскребли бани.
Отбивали нас до чистоты
Без конца головёнкой о камни.

За измену, за муть, за тоску,
За неверье, за хворь и паденье,
За душевную смуту и згу
И о тайном пустые раденья.

И теперь я для встречи готов,
Пламенистою влагой омытый.
Нету плоти, не то что щитов.
Перед вами стою неприкрытый.

 

Глеб АРТХАНОВ