Комментариев пока нет
Герои и мифы
В этом обзоре книг из замечательной серии «ЖЗЛ» хотел бы затронуть вопрос мифологизации той или иной персоны в контексте времени. Начнем с книги Евгения Трефилова «Емельян Пугачёв». В советский период в «ЖЗЛ» уже выходила книга Виктора Буганова об (этом в то время борце за народной счастье) предводителе крестьянской войны Емельяне Пугачёве. Там Емельян Пугачёв — личность, однозначно положительная. Герой из народа.
Странно, но этому историческому персонажу отчего-то в литературном плане везло необыкновенно. Сначала Пушкин с «Капитанской дочкой» и «Историей Пугачёва». Потом незавершенная эпопея Вячеслава Шишкова. Потом литературное либретто Володарского и Акимова и несколько экранных версий. И почти всюду миф.
Это — как и со Стенькой Разиным. И с Чапаевым… Возможно, со Штирлицем. Реальные и культовые исторические персонажи, перешагнувшие в мифологию.
Книга Евгения Трефилова «Емельян Пугачёв», с одной стороны, счищает мифологическую ретушь с Емельки Пугачёва, развенчивая его «вороватое сердце Данко», с другой стороны, заставляет задать вопрос, с чего бы столь ничтожная личность увлекла за собой тысячи участников «русского бунта, бессмысленного и беспощадного».
Автор категорически отрицает роль других держав в «самозванской эпопее» новоявленного Петра Фёдоровича, (хотя этот вариант история вовсе не исключает). Но при этом нет никакого намека на харизматичность Пугачёва. Скорее даже обратное…
Ничтожная личность во главе русского бунта? Вопрос: а насколько русского? Башкиры, татары, казахи в союзе с яицкими казаками, призванными их же, туземцев «окоротить». Так что был этот добрый российский, хотя отнюдь не русского происхождения «ампиратор», «отцом» (тогда ещё не «крестным») для одних участников этого абсурдного бунта, своих «детушек»,и безжалостным супостатом для «недетушек». Но к счастью для Екатерины Великой самозванец, выдававший себя за её сумасбродного муженька, безжалостно «замоченного» молодцами Орловыми, как-то быстро сгинул. Никудышным стратегом оказался Емельян.
Книга Евгения Трефилова «Емельян Пугачёв» — новый взгляд на абсурд русского бунта, вот только вопрос — бессмысленного ли?
Несколько поколений читателей и поклонников серии «ЖЗЛ» знакомы с жизнеописанием московского князя Дмитрия Ивановича (Донского) по выдержавшей несколько изданий и давно ставшей классикой историко-биографического жанра, книге писателя Юрия Лощица.
И вот в серии «ЖЗЛ» появляется новая книга о знаковом для русской истории князе Дмитрии Донском. Автор этой биографии князя Дмитрия доктор исторических наук, профессор Николай Борисов, представляет свою, достаточно отличную от хрестоматийной, трактовку жизненного пути и деяний благоверного князя Дмитрия Ивановича.
Вспоминая известную поговорку: «встречают по одежке, провожают по уму», здесь уместно было бы отметить очень точное оформление обложки новой книги. Если на обложке книги Лощица Дмитрий Донской изображен воителем в шлеме и доспехах, оформление книги Николая Борисова выдержано с исторической достоверностью, поскольку иконография великого князя чаще была далеко не воинственной.
Так сложилось в русской истории, что имя великого князя Московского Дмитрия Ивановича, прозванного Донским, навсегда оказалось связано с великой победой на Куликовом поле, которая, как утверждают русские историки от Татищева до наших дней, стала реперной точкой отсчета освобождения русских земель от ордынского гнета.
Однако, следуя исторической истине, прошло целых сто лет от кровопролитного побоища сводных полков Дмитрия Ивановича с войском беклярбека Мамая 8 сентября 1380 года до судьбоносного, хотя так и не ставшего знаковым в русской истории, «стояния на Угре» в октябре—ноябре 1480 года, когда великому князю Ивану III, первому Государю всея Руси удалось «перестоять» воинство хана Большой Орды Ахмата. И ещё почти столетие отделяло агонию Орды от осады и взятие Казани царем Иваном Грозным. Падение Казани положило конец существованию Казанского ханства как самостоятельного государства.
Всего два года спустя после Куликовской битвы ордынский хан Тохтамыш разорил и сжёг Москву.
А что же героический князь Дмитрий Донской? Почему он оставил город на попечение бояр, а сам укрылся в Костроме? Почему после сожжения Москвы покаянно просил Тохтамыша сохранить за ним «ханский ярлык» на Великое княжество.
Как писал историк Николай Костомаров: «Княжение Димитрия Донского принадлежит к самым несчастным и печальным эпохам истории многострадального русского народа. Беспрестанные разорения и опустошения, то от внешних врагов, то от внутренних усобиц, следовали одни за другими в громадных размерах».
Но на эту печальную оценку русского историка особого внимания не обращали. Её затмевало мифологизированная в общественном сознании первая серьезная победа над ордынцами на Куликовом поле и главный её герой великий князь Дмитрий Иванович Донской. Место реального политика со всеми его достоинствами и недостатками занял некий идеальный образ непобедимого полководца и канонизированного Церковью святого.
Никто не умаляет заслуг Дмитрия Донского, однако князь был только воителем и организатором, в то время как главным идеологом разрыва ордынских цепей остается «молитвенник земли Русской» преподобный Сергий Радонежский. И кто знает, не будь его деятельного участия, сподобился бы Дмитрий Иванович выступить против грозного темника Мамая.
Николай Борисов не боится «неудобных вопросов» в отношении своего героя, давая предельно объективные ответы на них, привлекая все имеющиеся к настоящему времени исторические источники и восстанавливая сложную и многообразную картину жизни Руси второй половины XIV века.
И ещё одна довольно грустная историческая параллель.
Великий воитель Александр Ярославич Невский, уговоривший сарайского хана Берке, сохранить за ним «Великий стол» во Владимире, умер, пораженный странной болезнью, возвращаясь с «ханским ярлыком» на родину. И было ему всего 42 года.
Дмитрий Иванович, как мы уже отмечали, тоже сохранил «ханский ярлык», поскольку ордынцы предпочли его на «Великом столе» другим князьям. Но умер он также скоропостижно, как и Александр Невский. И было ему всего 38 лет.
Перед смертью Дмитрий Донской передал Великое княжение Владимирское своему сыну Василию по завещанию как «отчину» московских князей, не спрашивая права на ярлык в Орде.
Правда, усидел на «Великим столе» «безъярлычный» Василий совсем недолго. Но это уже другая история.
Появление небольшой по объему книги о «солнце русской поэзии» сначала удивляет. Как так? Солнце огромно! Оно затмило сиянием своего таланта десятки других русских поэтов и прозаиков, имевших несчастье жить и творить в эпоху Пушкина.
О Пушкине создана целая пушкиниана. Его биография и многочисленно беллетризована и столь же многочисленно реконструирована, более того разобрана на различные сегменты литературы, театра, живописи, журналистики, цыганства, дуэлянства, донжуанства и т.д. Список можно длить сколь угодно долго.
Известный филолог, знаток поэзии, профессор МГУ Владимир Новиков — автор знаменитой биографии Владимира Высоцкого и дерзкой биографии Блока — обратился к фигуре Пушкина, руководствуясь ни много ни мало как романом в стихах, так и блистательной прозой поэта, замечательно лаконичной.
Пушкин никогда не создавал «кирпичей». Его произведения — «легкое дыхание». Его лаконизм продолжится в традиции русской прозы Чехова, Бунина, и ближе к нам Довлатова. Его афористичную образность продлит Гоголь, позднее Булгаков. Книга Новикова о Пушкине — эталон лаконизма в биографическом жанре.
И ещё об одном персонаже самого знаменитого произведения древнерусской литературы каким-то причудливым образом связанного с фамилией Пушкин.
Граф Алексей Иванович Мусин-Пушкин, будучи известным коллекционером памятников русских древностей, приобрел на излете XVIII столетия у бывшего архимандрита, упразднённого к тому времени Спасо-Преображенского монастыря в Ярославле рукопись, знакомую всем нам как «Слово о полку Игореве». Единственный известный науке средневековый список «Слова» погиб в огне московского пожара 1812 года, что дало повод сомневаться в подлинности произведения. Споры относительно подлинности «Слова» шли и во времена Александра Сергеевича Пушкина, идут они и по сей день. Почему так?
В традициях древнерусской литературы, с её «житиями», «сказаниями», «словами» существовал некий канон, идущий от «Повестей временных лет» и строго придерживающийся описаний деяний знаковых фигур в истории Древней Руси. А кто такой Игорь Святославич? Почему третьестепенный князь, прямо скажем, фигура «районного масштаба», становится центральным героем главного шедевра древнерусской литературы?
Более того, этот незадачливый воитель пережил не только свое время и своих куда более знаменитых современников, но стал знаковой фигурой, если и не в русской истории, то уж наверняка в русской культуре. «Слово» положено в основу либретто оперы Александра Бородина «Князь Игорь». «Слово» вдохновило знаменитого исторического живописца Виктора Васнецова на создание полотна «После побоища Игоря Святославича с половцами», украшающего «васнецовский зал» в «Третьяковке».
Историк Сергей Алексеев блестящий знаток истории домонгольской Руси решил познакомить читателя с этим частично мифологическим персонажем.
Однако, обнаружить биографию нашего героя, равно как и его мир — задача поистине непростая. К 1151 году, когда в семье новгород-северского князя Святослава Ольговича появляется на свет будущий герой «Слова», автор «Игоря Святославича» успевает изложить нам половину своей более чем трехсотстраничной книги, окончательно запутав читателей сложными междоусобными и родственными распрями Рюриковичей. Все они — Святославичи, Ольговичи, Давыдовичи, Ростиславичи, Всеволодовичи, Мстиславичи, Владимировичи постоянно в походах друг против друга. На Руси, впрочем, как и на остальной части Европы, идет бесконечная война всех против всех. Вот в такой обстановке и появляется будущий герой «Слова». Надеешься, что со второй половины своей книги Сергей Алексеев выведет нас на финишную прямую.
Не тут-то было. Читатели старших поколений должны помнить рисунки-шарады, публиковавшиеся на последней странице газеты «Пионерская правда». Задание несложное: «найди пионера, (рыболова, охотника и т.д.) в кустах». Нужно лишь очень внимательно вглядеться рисунок, чтобы обвести карандашом, (фломастеров тогда не было) контуры этого самого «пионера, (рыболова, охотника и т.д.)» спрятанного в кустах.
То же самое и в тексте очень добротного исторического исследования Сергея Алексеева. Слишком заштрихован деталями времени Игорь Святославич. Найти его в этой чаще сложнейшего военно-политического контекста эпохи — задача для читателя почти непосильная. Книга у Сергея Алексеева получилась не столько о князе-лузере, сколько о трагическом противостоянии князей в эпоху децентрализации Киевской Руси, которая сама себя и уничтожила.
Виктор ПРИТУЛА
Комментарии:
Статьи по теме:
Авторизуйтесь, чтобы оставить комментарий