Помолчим и послушаем жизнь

Константин Васильевич скворцов, русский писатель. Родился в 1939 году. Мастер драматической поэзии. В Центральном музее Великой Отечественной войны на Поклонной горе в Москве установлены Щит и Меч Победы, на которых в золоте выгравированы слова: «Россияне! Не уроним чести / И плечом к плечу сомкнёмся впредь. / Выстоять дано нам только вместе, / Порознь – только умереть!..» Эти слова принадлежат поэту Константину Скворцову и по сути являются лейтмотивом его творчества.

Он пишет о том, что раньше называлось: «о доблести, о подвигах, о славе» — о судьбе человека, народа, страны, мира. К. Скворцов — автор двадцати пьес, шедших в различных театрах России, но главное в том, что все они относятся к сложнейшему в искусстве жанру — драматической поэзии. Его произведения отличаются глубиной исторической памяти, смелой трактовкой исторических событий, афористичностью языка, то есть тем, чем издавна славилась русская драматическая поэзия. Лауреат многих всероссийских литературных премий. Награждён орденами «Знак Почёта» (1976 г.), «За развитие польской культуры» (1989 г.), медалью «За развитие русской мысли» им. И.А. Ильина (2008) и др. Живет в Москве. Представляем читателю подборку лирических стихотворений из книги Константина Скворцова «Отбившиеся от вселенских рук», вышедшей в издательстве «Молодая гвардия».
* * *
Золотой зверобой
и горячее поле душицы,
И обвивший смородину сказочный
алый цветок,
И родник под скалой,
тот, который доныне мне снится,
И сиреневый полог тумана
вдали от дорог.

Я мальчишкою знал: ты должна
здесь вот-вот появиться,
Вся из солнца и трав,
из ручьев, от рассвета хмельных.
Побелели виски.
Замолчали в отчаянье птицы.
Я оставил тебя,
как венок из цветов полевых.

Я готов был припасть
к первой встречной зелёной
травинке,
Потому что в тумане
всё время мерещилось мне:
Может быть, это ты
в серебристой, как сон, паутинке,
Той, что ветер принёс,
словно птица на сизом крыле.

И уехал я в город,
оставив и горы, и поле…
И в ущелье домов,
где не встретишь живого огня,
Ты по улице шла
в золотых светляках зверобоя.
Я узнал тебя сразу.
Но как ты узнала меня?

* * *
Помолчим. И послушаем Жизнь.
Блики солнца в воде отмерцали.
Тихий сумрак стирает межи
Меж стучащими робко сердцами.

Звёзды с ивы упали на дно
Водоёма: ни всплеска, ни мути…
И два сердца вдруг слились в одно,
Как две капли дрожащие ртути.

В неприкрытое кем-то окно
Залетела случайная птица.
Больно бьётся она о стекло,
А ты шепчешь, что сердце стучится.

Ей объятья рассвет распростёр,
Манит пленницу небом напиться…
Но не вырваться ей на простор.
Бог, не дай мне вот так же разбиться.

Помолчим. И послушаем Жизнь.

* * *
Не став избою, доживает сруб.
Дымит полынь из выбитых окошек.
Не пахнет хлебом из холодных труб.
Нет ни мышей пронырливых,
ни кошек.

Петух уже не сядет на плетень.
Ворон — и тех не видно на деревьях.
Старушка, словно собственная тень,
Едва плывет по вымершей деревне.

Берестяной пылится туесок.
Забыта прялка. Выброшены пяльцы.
Не говорите мне: всему свой срок…
Страна уходит,
как песок сквозь пальцы!
* * *
В глубинке русской посреди разрухи
У нищих окон, как у царских врат,
Сидели на завалинке старухи
И тихо пели, глядя на закат.

Ни радио хрипящего, ни света,
Ни вечных кур, ныряющих в пыли…
Остались только песни им… И это
Взамен молочных речек и земли.

В чужие дали уходило солнце.
В чужие клети сыпалось зерно…
На мой вопрос:
и как же вам живётся? —
Они глаза подняли озорно.

Святая Русь, не знавшая покоя,
Омытая слезами, как дождём,
Где б я ещё услышать мог такое? —
Чего не доедим, то допоём!

То допоём!.. Так как же жил я, если
Мне знать доселе было не дано,
Что голова всему не хлеб, а песни,
Которые забыли мы давно?!

В глубинке русской над деревней робко
Вставало солнце алой пеленой…
Старушки пели песню неторопко
И медленно вращался шар земной.

МАТУШКА ПЕЛА
Снова глаза закрываю несмело,
Вспомнить пытаясь детство своё…
Помнится только: матушка пела…
Песней наполнено сердце моё.

Зимами злыми над прорубью белой,
В стылой воде полоская бельё,
Вся коченея, матушка пела.
Песней наполнено детство моё.

Больше она ничего не имела.
Только свой голос. Свой — ножевой.
Не было хлеба. Матушка пела,
И оттого я остался живой.

Рядом война полыхала и тлела.
Сытым ходило одно вороньё.
Вдовы рыдали. Матушка пела.
Песней наполнено детство моё.

Минуло время, память немела.
Но без войны я не прожил и дня.
Все эти годы матушка пела.
Это, должно, сохранило меня.

Мы отнесли её лёгкое тело
На вековечное поле-жильё.
Всё мне казалось: матушка пела.
Песней наполнено сердце моё.
РОМАНС
Это голос Любви или Господа глас?..
Я не знаю, что это, моя Всецарица.
На лебяжью перину метель улеглась.
А звезде неприкаянной
в небе не спится.

Средь беспечных друзей
и весёлой родни
Твоё сердце мятежное так одиноко...
И ложатся на снег золотые огни,
Золотые огни непогашенных окон.

Но свет в руки не взять,
как его ни лови,
И не выпить до дна эти звуки рояля,
Что уносятся ввысь
позывными Любви —
Нераскрытою тайною чаши Грааля.

Я на грешную землю с небес не вернусь
Ни восторженным криком,
ни сладостным эхом…
Ты играй, дорогая, и я отзовусь…
И ударю по крыше
маньчжурским орехом.

Это голос Любви или Господа глас?..
Я не знаю, что это, моя Всецарица.
На лебяжью перину метель улеглась.
А звезде неприкаянной
в небе не спится.

БАБКА
У порога собака.
Ветер в печке свистит.
Вяжет спицами бабка,
Как ворона летит.
Долго жить ли на свете,
Ей в тепло бы, к родне…
— Бабка, где твои дети?
— Там оне, на войне.
Как теперь ни аукай, —
Срок вертаться прошёл…
— Ну а где твои внуки?
— Не родились ишо.
Узелка не развяжешь,
Коль обедать не срок.
— А кому же ты вяжешь?
— Жизнь-то — пряжа, сынок…
У порога собака.
Ветер в печке свистит.
Машет крыльями бабка
И куда-то летит.

* * *
На горячем ветру,
У земли на краю
Села бабочка вдруг
На ладонь, на мою...
И сидит, не дыша,
Мир собой заслоня, –
Это чья-то душа
Отыскала меня.

Торопись, мотылёк!
Скоро дождь, скоро снег.
Этот тёплый денёк –
Твой единственный век.
Не вершится ничто
На миру просто так.
Это, видно, Господь
Посылает мне знак.

То ли, вправду, я слеп,
То ли путает бес...
Это – мама моя
Опустилась с небес.
Что-то хочет сказать
Лёгким трепетом крыл
На родном языке,
Что я знал и забыл.
Чтобы маму понять,
Стал я памятью – весь, –
Не исправится ТАМ,
Что напутано здесь.

... Вот и падает снег
На поля, не спеша...
Пусть недолог наш век,
Но бессмертна душа...

ЧАЙКА
Играет солнце брызгами от вёсел —
То рыбаки торопятся домой.
В залив любви свой якорь я не бросил.
Зависла в небе чайка надо мной.

Лети, моя хорошая, лети!..
Сегодня я случайный твой попутчик,
Такой, как все, не хуже и не лучше
Из тех, что ты встречала на пути.

Я рад с тобой обмолвится
хоть словом.
Не для меня молчанья тяжкий гнёт.
Давай с тобой поделимся уловом,
Никто меня на берегу не ждёт.

Кричи, моя хорошая, в тиши,
Кричи и в бурю...
Лишь сейчас открыл я,
Что нас с тобой давно
не кормят крылья,
А только крик отчаянной души.

Но никого наш крик не потревожит.
Закат пылает, как на Судном дне.
Господь послал тебя...
И ты, быть может,
Единственная вспомнишь обо мне.

И я шепчу: счастливого пути,
И пусть тебя ласкает
тёплый ветер.
Лети, как если б я тебя не встретил.
Лети, моя хорошая, лети!..

* * *
Осенний лес и неба синева.
Огонь осин и вспышки дикой вишни.
С деревьев тихо падает листва,
В глухом лесу она казалась лишней.

И солнца золотые кружева
Разлиты по земле,
как Божья милость…
И где-то хохотнула вдруг сова
Средь бела дня…
Что это с ней случилось?

Зачем она, природе вопреки,
Вперяет глаз прозорливый и меткий
Туда, где расписные лоскутки
С девичьим страхом
покидают ветки?

И между нами, как меж двух страниц,
Лишь этот удивительный гербарий.
И пахло от дерев, лежащих ниц,
Сухой травой и свежими грибами.

Любимая! Вот жизни краткий миг…
И к нам не проявляя интереса,
Прошёл с корзиной полною грибник.
Ему мы показались частью леса!
С корзиной полною —
вот счастья знак.
Какого мы ещё искали знака?
И никогда я не смеялся так…
И никогда, друг мой, я так не плакал!

ВОРОБЬИ
Кроме слова живого,
Мы блага земного не ищем,
Хоть и знаем, что нам
Уготовано место в аду.
Дай мне Бог умереть,
Непутёвому, гордым и нищим
Под цветущею яблоней
В тихом, заросшем саду.

Пусть лихач с ветерком
По дороге весёлой промчится.
Пусть пройдут поезда,
Нагружённые, словно рабы.
Пусть, как тени, мелькнут
Запоздавших друзей моих лица
И замрут на мгновенье,
Купаясь в пыли, воробьи!

Горемыки мои,
Знаю, слышать кому-то нелестно,
Как щебечете вы
О похожести наших судеб.
Но что делать, коль вам,
Вам одним в мире этом известно,
Как даётся поэтам
В России безрадостный хлеб?!

Пусть поля плодоносят
И мирное стадо пасётся.
Ковыряйтесь в пыли,
Но не клюйте с руки, воробьи!
Может, кто-то из вас,
Дорогие мои, и спасётся,
И найдёт утешенье
В ниспосланной с неба Любви.

СЛАВЯНЕ
Солнце встаёт
на краю разорённой эпохи.
Празднует мир Воскресенье
и Господа славит.
Налиты чаши Байкала и озера Охрид,
Что ж вы столы не сдвигаете,
братья славяне?

Или латиница цепью
сковала нам ноги?
Или уже не отцы нам
Кирилл и Мефодий?
Мы песняров растеряли
на долгой дороге.
Нам не услышать в застолье
напевных мелодий.

И не поднимется конница наша
из пыли,
Пыли веков, где не знали мы
в битвах позора.
Мы на одном из пиров
незаметно испили
Чашу запретную,
чёрную чашу Раздора.

Что ж вы в глаза не глядите
друг другу, славяне,
Память ли нам,
дорогие браты, изменила?
Может быть, всё же мы словом
достойным вспомянем
Стяги на Шипке и флаги
в камнях Измаила.

Это не мы поделили народы на расы.
Славы сыны, мы сегодня,
славяне, бесславны.
Все мы в плену,
мы в темнице из собственных распрей.
И не стихает столетия
плач Ярославны.

Празднует мир Воскресенье
распятой эпохи.
Нами поруганных Веры,
Любви и Надежды.
Налиты чаши Байкала и озера Охрид.
Сдвинем столы и обнимемся,
братья, как прежде.

 

Константин СКВОРЦОВ