Поле забвения – полигон для лжи

Поздней ночью телеэфир преподнёс беседу Познера с новоявленным послом США, в юности стажёром советского вуза. Разговор непростой даже для двух весьма поднаторевших в дипломатии собеседников, стал напряжённым, едва коснулись темы «оранжевых революций» и необычной встречи посла с лидерами оппозиции нашей державы тотчас после прибытия в должность. Из неясных формулировок и вполне красноречивых пауз сложился ответ ночного гостя российскому телевидению.

Бессонница моя объясняется не только возрастом. В эти дни идут первые репетиции моей пьесы «Расстрелянная соната». Сюжет в том, что небольшая группа советских музыкантов из фронтовой концертной бригады оказалась на территории, оккупированной гитлеровцами. Всю свою сознательную жизнь я — сторонник правды о войне, а потому прежде всего запрещаю лгать себе. Вот и не спится в тревожных раздумьях, как, не разрушая театральной эстетики до низкого натурализма, донести горечь этой правды до нынешних поколений зрителей.
Когда-то мне удалось уйти от прямого показа подробностей Ленинградской блокады и передать их через призму конца сороковых — начала пятидесятых годов. «Драма о войне без войны» имела серьёзный успех в 59 театрах Советского Союза. С 1983 года она кое-где появляется и теперь. А как иначе можно показать блокаду? Никакой грим не воссоздаёт лицо, тем более – тело ребёнка-дистрофика. Мало кто выдержит зрелище трупов, вмёрзших в лёд у набережных Невы...
Жизнь в оккупации не слишком отличалась от блокадной. Решится ли зритель на сеанс мазохизма?
Но, с другой стороны, меня заставляли вновь вернуться к военной теме совсем уж развязные масштабы фальсификаций истории Второй мировой войны и Победы. Забвение – удобренная почва для любых ложных посевов. Помню, как в 50-е годы молодой парижанин ответил кинорепортёру:
— Площадь Сталинграда? Кажется, есть такой город в России.
Как и почему это название попало в Париж, он уже не знал.
Недавний диалог в США:
— Кто выиграл войну с фашизмом? Конечно, Штаты. Русские нам помогали. Скоро выветрится и память о «русской помощи»… На поток такого рода ночных размышлений и пришлась беседа телеведущего с послом Соединённых Штатов о фальсификациях нынешнего времени.
Помню многое пережитое. В 60-е годы впервые заметил, что кому-то неугодно вспоминать первые два года войны — отступление, окружение, плен для одних, оккупацию для других. В театральной командировке в Вологде повстречался я с писателем с Виктором Астафьевым. Он рассеял туман: «Значит, и до тебя дошло то, что я теперь слышу. Даже из рассказов некоторых бывших фронтовиков начинает казаться, будто была другая война».
Крепко обиделись политработники во главе с начальником Главного политического управления Советской Армии генералом Епишевым на Константина Михайловича Симонова за его роман «Живые и мёртвые». Обида эта приумножилась с выходом на экран фильма по этому роману. К тому времени стали выпускать на экраны весёлые фильмы в пику тем, кто, по мнению военных цензоров, сгущает краски событий ранних лет военной эпопеи.
К.М. Симонов позвал меня и актёра Сергея Кокорина на встречу с аудиторией Ленинградского дома офицеров. Он обратился к ней:
— Когда меня упрекают в популяризации периода отступления, я показываю стихотворение, написанное в те самые годы. И добавляю: «Если уж Сталин не осудил мои стихи об отступлении, что же вы так стараетесь?» Вот эти стихи. Я написал их жёстко:
Опять мы отходим, товарищ,
Опять проиграли мы бой.
Кровавое солнце позора
Восходит у нас за спиной.
Мы мёртвым глаза не закрыли,
Придётся нам вдовам сказать:
— Мы слишком с тобою спешили,
Чтоб долг им последний отдать…
Так, не где-то за океаном, а в сознании подлинных участников великих битв и Победы 20 лет священного 9 Мая высокие умы государства обратили из красного дня календаря в обыденный чёрный. Это сопровождалось чёткой формулировкой: «В карете прошлого далеко не уедешь».
В 1963 году началась моя ежемесячная радиопрограмма «Вспомним, товарищ!» Раз в месяц – час в эфире с маршалами, генералами, офицерами войны и её рядовыми солдатами, кавалерами ордена Славы всех трёх степеней. Передачи пользовались неслыханным успехом.
Но как забыть, чего стоило отстаивать горькую правду — ту, что не допускает ни малейшего искажения? Да вот пример противостояния бдительным редакторам.
Съездил я из Москвы в родной мне Ленинград к женщине трагической судьбы: в начале войны она, военврач, попала в плен, оказалась узницей женского лагеря смерти в Равенсбрюке. Там, скрывая от эсэсовцев диагноз «туберкулёз», спасала она от гибели в печах участниц концлагерного подполья. Её подругами стали жена Эрнста Тельмана Роза и известный деятель французского сопротивления Мари-Клод Вайян-Кутюрье, будущий лидер всемирного женского антифашистского движения. Доктор Антонина Александровна Никифорова стала приёмной матерью девочки испанки, впоследствии жены её родного сына. Когда я гостил у неё, молодые вернулись с лыжной прогулки. В доме было солнечно, светло, и это невольно сказалось на атмосфере рассказа хозяйки о жутком быте в лагерных бараках, крематории, где почти ежедневно сжигали трупы...
На приёме передачи в Москве редактор вскочил и забегал по кабинету, нервно вскрикивая:
— Нет! Это нельзя пускать в эфир. Она говорит об ужасах так легко!
— А вы хотите, чтобы она корчилась в муках воспоминаний? – огрызнулся я и отвёз передачу на Пятницкую улицу, в Комитет по радиовещанию и телевидению. Председатель Н.Н. Месяцев и зам. по радиовещанию А.А. Рапохин признали материал выдающейся находкой, а передачу талантливой. Только после этого я сообщил им суждения их подчинённого, оба расхохотались. В этом случае всё кончилось благополучно.
Уже шёл в эфире мой цикл военных передач, когда, проходя мимо Третьей студии» ГДРЗ, я услышал слова новой песни в исполнении популярного Владимира Трошина:
Молодёжи довольно смеяться
и петь,
Старикам вспоминать
про бомбёжку.
К самолёту и поезду надо поспеть.
Посошок! На дорожку.
Я не сдержал себя, ворвался в аппаратную студии:
— Что это вы несёте? Мы работаем на восстановление памяти о подвиге народа на войне, а здесь записывают какую-то инфантильную чушь!
С Владимиром Трошиным мы легко понимали друг друга. Он, фронтовик, тут же отказался петь эту песню.
Вскоре после этого эпизода вышел фильм «Живые и мёртвые», одобренный всенародно, начиная с непосредственных участников войны.
А на двадцать лет раньше в Соединённых Штатах, президент Франклин Делано Рузвельт был потрясён советским фильмом «Радуга». Картина была снята режиссёром Марком Донским на студии в Алма-Ате, в глубоком тылу, но до микрона передавала атмосферу, царившую на оккупированных территориях. Сюжет такой: мать грудного младенца Олену Костюк по подозрению в связи с партизанами допрашивают и казнят. Эта роль – вершина многих ярких работ украинской актрисы Натальи Михайловны Ужвий в окружении замечательных партнёров, в том числе и известного немецкого актёра. Рузвельт велел показать фильм во всех кинотеатрах Америки со словами: «Каждая американская семья должна узнать правду о войне России с фашистской Германией». Это было в 1944 году.
А меня больше тревожит ответ на вопрос: кому на нашей земле понадобилось туманить мозги нескольким поколениям моих земляков, добившись почти такого же эффекта забвения подвига народа, его многомиллионного жертвоприношения, освободившего не только своё Отечество, но и народы Европы от фашистской чумы? Ведь то, что я напомню сейчас, с удивлением впервые прочитают не только школьники и студенты.
Вас интересует, кто кому помогал в течение четырёх лет кровопролитного пути к Победе? Что мы были союзниками с Великобританией и США, более или менее известно, а вот историю открытия «второго фронта», то есть непосредственного участия войск союзников в битве с гитлеровской Германией, подавляющее большинство из нас не знает.
Я хорошо помню свиную тушенку в консервных банках, доставляемую к нам. В блокаду она не проникла, но на фронте и в тылу была популярна. Знаю и про оружие, и автомашины, поставляемые фронту. Но известно, что несравнимо больше танков, самолётов, орудий, стрелкового оружия изготовлено на эвакуированных в наш тыл предприятиях руками женщин и подростков.
Помню груду одежды, собранной в Америке для советских детей. Я вытащил ковбойскую куртку, бриджи, гольфы и соломенную шляпу с загнутыми полями. Все весело хохотали, носить такой костюм в наших условиях было дико — он смотрелся уж очень театрально.
Прислали нам из Штатов и два фильма, «Песня о России» и «Северная звезда». Первый — о любви сельской учительницы в фетровой шляпе и модном американском костюме с американским дирижёром в условиях нашей войны; второй — о советском колхозе с уютными кирпичными домиками, дорожками, усыпанными песочком, и по трактору в каждом дворе.
Только в 1944 году, когда мы перешли далеко за свои довоенные границы, войска «второго фронта» высадились в Нормандии. Финалом этой встречи было бегство от испытанной в боях германской военной машины. Английский премьер Уинстон Черчилль срочно запросил главнокомандующего И.В. Сталина о большом наступлении наших войск. Сталин уже знал о тайных сепаратных переговорах американской и немецкой дипломатий. Поэтому, сообщив союзникам о наступлении 12 января, начал его 7-го.
Весной 1945-го нашим союзникам без боя сдавались целые германские дивизии в то время, как наши войска встречали отчаянное сопротивление в хорошо укреплённых районах. Работала доктрина Черчилля о необходимости обескровить Советский Союз. Так ощутили мы первые запахи «холодной войны». Нашим ответом было планетарное движение борьбы за мир во всём мире. Экономически, а следовательно, и морально «холодную войну» выиграли не мы.
Но ту, Вторую мировую, от начала до конца на своих плечах вынес Советский Союз. К концу первого десятилетия XXI века наши лидеры спохватились, но и теперь совершают тяжёлые ошибки. Надо ли убеждать, что у ветерана, живущего в курятнике, не тот авторитет у благополучных потомков? Одними парадами не спасёмся. На наших экранах изображается «другая война», которую так своевременно заметил писатель-фронтовик Виктор Астафьев. Свободное от кинобоевиков время занято детективами и постельно-интимными интригами поп-звёзд.
В толк не возьму, как наши молодые правители «не въезжают» в очевидную истину: прославляя тех, кто защищает, надо славить тех, за кого не жаль отдать жизнь. Фронтовики это твёрдо знали. Не игрушки толпы, а выдающиеся писатели, артисты, музыканты, живописцы и скульпторы появлялись на передовых позициях, осознанно рискуя здоровьем и жизнью рядом со своими защитниками. Бойцы в них видели народных пастырей, от них черпали духовные ценности.
Сколько же можно повторять, что патриоты не рождаются в армии – они воспитываются в семье и школе, а потому в армию приходят уже осознанными защитниками своего дома? Сколько же раз нужно повторять, что древо жизни России обогащается постоянным обменом соками корней – народной культурой (фольклором) и плодов национальной интеллигенции. Без открытия Пушкиным не вошёл бы в родную культуру скромный тобольский учитель Петр Ершов с бессмертным «Коньком-Горбунком» и затерялись бы в провинциальных анналах «Записки» кавалерист-девицы Надежды Дуровой. Без Блока не осознал бы себя Сергей Есенин, гений русской народной поэзии. Без своего учителя, кинорежиссёра Михаила Ромма, вряд ли мог распознать в себе писателя Василий Шукшин. Так он говорил мне и так рассказывал об этом Михаил Ильич Ромм.
За «теорию корней и плодов» мне пожимают руку уважаемые люди, но ведь это не моё изобретение, а объективный закон существования и развития нашей нации. Бесконечные просьбы, требования, мольбы «плодов» об уважении властей к своему народу до сих пор фактически не услышаны. А ведь в этой абберации слуха и кроется причина утраты поколениями исторической памяти. Дикое поле и зарастает сорняками лжи…
Александр КРАВЦОВ