Комментариев пока нет
Рубрика: Без рубрики
05.05.2017
Подвижник
Врач. Нейрохирург с мировым именем. Академик. Почётный президент Ассоциации нейрохирургов… Его отличают прирождённая интеллигентность и печаль, накопленная глубоко в глазах. «Потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь» (Экклесиаст. 1:18). Для Александра Николаевича КОНОВАЛОВА ключевое слово – врач. Поэтому оно стоит на первом месте. Нет, конечно, церковь не причислит доктора к святым: он атеист. Но он всю жизнь делает святое дело.
– Александр Николаевич, я загодя подготовил вопросы, но увидел Вас и сбился с мысли. Неужели Вам на самом деле 81 год?
– Ну, не знаю, по паспорту 81… А что?
– Не выглядите Вы на этот возраст. Никогда не дашь Вам столько лет. Может Вы подделали когда-то метрики, признайтесь, Вас за давностью не привлекут?
– Да нет, у меня были нормальные родители, ничего не скрывали ни от себя, ни от меня, так что всё по-честному.
– Пожалуйста, коль скоро мы заговорили, расскажите про своих родителей. Отец Ваш, знаю, был врачом-невропатологом.
– Мама у меня тоже была врачом. Её звали Екатерина Степановна, девичья фамилия Галицкая. Она была дочерью известного московского хирурга, вместе со своим отцом работала, проводила хирургические операции. Потом вышла замуж, появились дети, сложно стало, потому что хирургия требует всего времени. Мама поменяла специальность и работала инфекционистом.
Я думаю, всё, что у меня есть положительного, – это от семьи. Мне просто в жизни невероятно повезло с родителями. Это великое счастье. Отец, Николай Васильевич, был замечательным доктором и крупным учёным, а мама была просто потрясающим человеком, удивительно добрым, отзывчивым. Таких людей очень мало или уже больше нет.
– Вам было 8 лет, когда началась война. Какие-то воспоминания остались?
– Вот из всех воспоминаний, которые в жизни отложились, самые острые, самые яркие связаны с войной. Первое время мы жили в Москве, и день начала войны помню как будто это было вчера. Мы с отцом и младшим братом шли купаться, это было в подмосковной деревне, и вдруг бежит какой-то человек далеко по полю и кричит. Мы сразу не разобрали, что он кричит, а потом, когда он приблизился, слышим: «Война! Война началась!» Мы оглушены были этими словами.
Стали люди собираться, и преобладало ощущение восторга, веры в то, что мы всех очень скоро разобьём и победим. Пели героические песни: «Если завтра война, если завтра в поход…». Потом начались отступления, начались потери, и пришла тревога. Я всё это отчётливо помню.
Помню годы эвакуации. Мы с мамой жили в маленьком городке на Урале, а отец оставался в Москве, он работал в госпитале. Помню и День Победы как будто это всё произошло со мной вчера.
– Давайте вернёмся с войны домой, Александр Николаевич. Звоню Вам утром, Людмила Моисеевна, секретарь Ваш, говорит: «Делает обход». – Звоню ближе к обеду: «Он на Учёном совете». Звоню к концу дня и слышу, что Вы принимаете пациентов. Откуда у Вас столько энергии?
– Я не знаю, не задумывался над этим, просто привык в таком ритме работать, уже много лет так продолжается. Вы понимаете, если доктор по-настоящему работает, то это напряжённый труд, с утра до вечера и всю жизнь. Здесь уже нет времени расслабляться.
– Но Вы как-то себя поддерживаете? Может быть, питание у Вас какое-то особое?
– Питание обычное, чем проще, тем лучше. Зарядку, если есть время, делаю, а спортом всю жизнь занимался и сейчас стараюсь время уделять. Меня с детства приучили спортом заниматься.
– В прошлом году Вам присвоили звание Героя Российской Федерации. Эта безусловно заслуженная награда, на мой взгляд, сильно запоздала…
– Это, наверное, оценили весь жизненный путь, всё, что было сделано за десятилетия.
– Вы без малого 40 лет возглавляли НИИ имени Н.Н. Бурденко, а сейчас являетесь научным руководителем института. В чём заключается ваша работа?
– Вы понимаете, я пока ещё до конца не представляю своей задачи. От меня ушли функции, которые я исполнял, будучи директором института, но осталось много работы, связанной с публикацией в журналах научных статей, остались лекции для студентов; много время отнимают диссертации, с которыми надо знакомиться; опять же консультации больных и хирургические операции, которые я провожу каждый день.
– Я пришёл к Вам взять интервью и волнуюсь, потому что не знаю, что из этого получится. Но в работу всё равно надо вложить душу. А Вы испытываете волнение перед операцией или всё давно стало привычным делом?
– Понимаете, и так и так бывает. Есть какие-то вещи отработанные, известные, и я знаю, что там никаких подводных камней нет, но чаще всё равно волнуешься, потому что операции одна на другую не похожи, что-то может пойти не так, одинаковых больных тоже нет, поэтому каждый раз надо готовиться, настраиваться, собираться с духом, ждать каких-то неприятностей и осложнений.
– Нейрохирургические операции это, как я понимаю, операции с применением лазерной и ультразвуковой техники?
– Лазерная техника и, конечно, ультразвуковые дезинтеграторы, которые разрушают опухоль ультразвуком, применяются, но это не главное. В основном используются скальпель, ножницы, кусачки, много всяких инструментов, но это не совсем традиционные медицинские инструменты. Операции на мозге проводятся с применением микроинструментов, и они проводятся под микроскопом или с применением эндоскопа.
– Радиохирургия – это альтернатива нейрохирургии?
– В ряде случаев – альтернатива. Облучая опухоль пучками лучевой энергии можно разрушить опухолевые клетки. Это допустимый вариант, но мы чаще комбинируем: удаляем опухоль нейрохирургическим путём, насколько это возможно, а всё остальное облучаем.
– Опухоль головного мозга – это результат аномального неконтролируемого деления клеток. Это могут быть самые разные клетки. Но в чём причина этого деления?
– Никто этого не может до конца объяснить. Проблемы опухолей, их обычно называют раком – это общее название, очень трудно по полкам разложить. Они бывают разные. Иногда это наследственные дефекты, иногда это влияние вирусов, влияние инфекции, есть опухоли, обусловленные этими причинами, но для многих случаев ответ остаётся неясным до сих пор.
Я думаю, что это какая-то генетическая поломка. Понимаете, человек смертен, и опухоль, возможно, – один из запрограммированных видов ухода человека из жизни. С возрастом в организме человека происходят разные поломки, чреватые летальным исходом, и опухоль из их числа. Это одно из объяснений.
– Академик Наталья Петровна Бехтерева много лет возглавляла Институт мозга РАМН, не одно десятилетие посвятила изучению мозга и, в конце концов, призналась: «По сути, о работе мозга нам неизвестно почти ничего. Это самый таинственный человеческий орган». Вы согласны с этим утверждением?
– Согласен. Мы знаем что-то, с каждым годом знаем больше, нейрохирурги обязаны знать многое, но это, конечно, пока только верхушка айсберга.
– Религиозные воззрения сводятся к тому, что все болезни от Бога. Такое утверждение имеет право на существование?
– Вы знаете, я неверующий человек, хотя и крещёный, воспитание у меня материалистическое, я достаточно хорошо знаю, как функционирует мозг, как устроено человеческое тело и, к сожалению, для Бога в моём представлении места не остаётся. Поэтому на ваш вопрос я просто не могу ответить.
И думаю, что большинство врачей — материалисты, но это не значит, что среди них нет верующих. Вот вы упомянули Бехтереву, так она, по-моему, тоже пришла к каким-то религиозным взглядам. И недавно я прочитал очень интересную книгу одного американского нейрохирурга, которого я отлично знал, встречался с ним, он перенёс очень тяжёлое заболевание, которое повлияло на его сознание, и он из абсолютного материалиста стал верующим человеком.
– Врачи Антон Павлович Чехов и Михаил Афанасьевич Булгаков тоже были верующими.
– Это великие люди. И Булгаков, и Чехов. И то, что они были врачами, ни о чём не говорит, они были, прежде всего, писателями.
– С Вами может так случится, что вы обратитесь к Богу?
– С любым может произойти всё, что хотите. Сколько людей теряют рассудок и становятся к концу жизни, мягко говоря, ненормальными.
– Вы ставите знак равенства между тем, что человек стал верующим, и тем, что потерял рассудок?!
– Нет конечно, стать верующим – это не значит потерять рассудок, но у человека есть свои представления о жизни, и если они резко меняются, значит, что-то происходит с мозгом, с мыслительным аппаратом, так просто это не бывает.
– Может попасть к Вам на лечение простой человек из глубинки?
– Существует система, которая позволяет направлять к нам больных со всей страны, тяжёлых больных, которых нельзя прооперировать на месте.
– Сколько людей получает у вас лечение за год?
– Порядка 7–8 тысяч человек, а если включать радиохирургические операции, то около 9 тысяч человек. С каждым годом интенсивность увеличивается, но определяется она не только возможностями института, но и возможностями государства, понимаете. Люди сами, к сожалению, не могут оплатить нейрохирургические операции. Это стоит больших денег.
– На выбор Вашей профессии повлиял отец?
– Не совсем так. Мне нравилось то, чем он занимается. Это близкие профессии. Неврология – это то, что касается нехирургических методов лечения, это лечение лекарствами, если они есть. А хирургия – это лечение с помощью операции. Это опухоли головного мозга, сосудистые заболевания и ряд других сложных заболеваний.
– Мне представляется, что профессия врача у Вас из рода в род бережно передается как семейная реликвия. Кто-то из Ваших детей уже облачился в белый халат?
– К сожалению, у меня один сын, Николай. Он пошёл по моим стопам, не совсем в точности, но занимается близкими проблемами, они связаны со спинным мозгом. Он себя этому посвятил.
– А внуки?
– Внуки у меня маленькие совсем, одна совсем крошка, а другому ещё и четырех нет.
– Как их зовут?
– Мальчика зовут так же, как меня – Александр Николаевич, а девочку зовут немножко странно для нашего времени – Ева, но маме это имя нравится, а желание мамы это закон.
– Если бы привелось всё начинать сначала, что бы вы сделали на другой лад, не поменяли бы профессию?
– Нет, профессию, конечно, я бы не хотел менять, а вот временем своим больше дорожил. Человек по жизни много тратит времени впустую. Это от разных причин зависит, но чаще всего от недостатка силы воли. Человек идёт на поводу желаний, лени, много времени теряет, а можно было бы за это время больше сделать и успеть. Вот это я хотел бы изменить и думаю, что каждый человек об этом сожалеет.
А с профессией мне повезло. Это больше всего понимаешь к концу жизни. Потому что, когда человек оглядывается назад, он думает, что полезное сделал людям.
В этом плане у врача есть возможность оправдать своё существование, сказать, что он всю жизнь старался людям помогать. Что-то удавалось, что-то – нет, потому что всегда, в любой операции есть риск, иногда он оправдан, иногда – нет. Это можно называть ошибками или неудачами, или стечением обстоятельств, по-разному бывает, но всегда на совести у хирурга много тяжёлых переживаний.
– И последний вопрос как к гражданину, а не как к врачу. Вот буквально сегодня прочитал, что зарплата руководителя крупной нефтяной компании составляет в среднем 55 миллионов рублей в месяц. У меня нет зависти, лично мне такой хлеб в рот не полезет, но у меня есть неприятие таких баснословных зарплат на фоне нищеты учителей, врачей, работников культуры и можно ещё долго перечислять.
– Я думаю, что это мнение большинства людей. Это несправедливо. Должна быть социальная справедливость, а, к сожалению, она сейчас утрачена. Такая разница в оплате труда является неестественной, она должна быть разумной. Я думаю, все это понимают.
– Отрадно, что Вы не ушли от ответа, Александр Николаевич. От души благодарю за честный разговор.
Беседовал
Владимир СМИРНОВ,
член Союза писателей России.
Статья подготовлена и опубликована с использованием средств Фонда содействия развитию гражданского общества и политической системы государства «Народ и политика».
Комментарии:
Статьи по теме:
Авторизуйтесь, чтобы оставить комментарий