Под небом низким и седым

Публикация со стихотворными подборками двух главных редакторов питерских журналов «Второй Петербург» — Андрея Романова и «Бег» — Владимира Хохлева, вышедшая в первоиюньском номере газеты «Слово», вызвала широкий читательский интерес и просьбу продолжить тему знакомства с творчеством поэтов, стоящих во главе так называемых литературных толстяков.
На этот раз «Слово» представляет стихи главного редактора журнала «Невский альманах» Владимира Скворцова и совсем недавно, вплоть до своего избрания в Тюменскую областную думу, возглавлявшего журнал «Югра» поэта и писателя Сергея Козлова из Ханты-Мансийска. Впрочем, он и сейчас активно сотрудничает с изданием, являясь председателем его редколлегии.

Если журнал «Невский альманах» претендует на преемственность с «Невским альманахом», издававшимся в России с 1825 года, то журнал «Югра» совсем молодой, но уже активно вписавшийся в экономическую и социальную жизнь одного из ведущих регионов нашей страны.
Они такие разные – эти журналы, но роднит их одно – большое количество добротного поэтического материала на страницах. А значит, огромное географическое пространство между глубоководной Невой и могучим Иртышем останется навсегда приписанным к чуду российского поэтического слова.

Сергей КОЗЛОВ
(Ханты-Мансийск)

* * *
Иртыш уснуть никак не может,
Хоть поседели берега,
Нас что-то с ним ещё тревожит,
Ночные мысли, как шуга.

Ноябрь, пропитанный апрелем,
Загадочен, как птичий грипп.
Мы без того уже болеем,
Вон старый кедр совсем охрип…

Жена шепнёт: поспи, Серёга…
Но только не поймёт никак,
Что эта скользкая дорога
Мне тянет душу, как сквозняк.

Югорская весна
На берег выйду: синь и ширь,
Иртыш готов расправить плечи.
Почти оттаяла Сибирь
И навострила сосен свечи
В глубь,
             в позолоченную высь
Расчищенного к Пасхе неба.
И гнёзда птичьи завились,
И плыл с пекарни запах хлеба…
Земля вот-вот вздохнёт травой,
А сердце – нераскрытой тайной.
Как хорошо, что мы с тобой
Так долго жили на окраине.
Имперских будней круговерть
Нас не лишила созерцанья.
Христос Воскрес! Иссякла смерть!
И обновилось мирозданье!

* * *
Под небом низким и седым
Тайга от края и до края,
Здесь нет тепличной красоты,
Отсюда далеко до рая.
В болотах топчутся века,
Камлает ветер бубен солнца,
Вечнозеленые снега,
Озёр блестящие оконца,
Великих рек извечный спор,
Пожар брусничный на полянах,
Забытых деревень укор,
И нефть из первого фонтана,
Июньской ночи белый цвет,
И поздний взрыв черемух в мае,
Зимою – солнце, летом – снег…
Отсюда далеко до рая…
Здесь сердце тихое Югры,
И сквозь него течет дорога
Во все концы на край земли,
И в небо чистое – до Бога.
Христос Воскрес!
Вдруг обновились лес и поле,
И содрогнулся свод небес,
Всё сотворенное глаголет:
Христос Воистину Воскрес!

Иссякла смерть, открылась вечность,
И шепчет, зеленея лес,
Что видел Богочеловечность:
Христос Воскрес! Христос Воскрес!

Как можно верить в смерть и тленье?!
Как жить без Божеских чудес?!
Как не понять, не слышать пенье –
Христос Воскрес! Христос Воскрес!

Куда и как идти без цели?
И жизнь — какой имеет вес?
Когда б не знать, что в новом теле
Христос Воистину Воскрес!

Ослепший мир несётся в пропасть,
В неправде тонет лжесловес,
Но каждый год приходит новость:
Христос Воскрес! Христос Воскрес!

Мир без Спасителя бесплоден,
Не осушить без веры слёз.
Грядет сквозь вечность День Господень!
И Судией грядет Христос!

Весна
Ноябрём притворился апрель, вот
и снежная сыпь
На асфальте, как признак болезни,
как соли следы.
В небе хмарь разбухает и хмурится
долгая зыбь,
Где дороги нет солнцу и места
для чистой воды.

Даже в Пасху Христову срывалась
с орбиты Земля,
И, казалось, в порывах теряла условную ось.
То ли всадник на бледном коне, ускакавший
в поля.
То ли время, прикинувшись мёртвым,
за ним пронеслось.

Что мне ваш декаданс? Мне хватает
давно своего!
Мне Брюсов не товарищ, и Скрябин во мне
не звучит!
Надо мною звезда Вифлеемская, Слово Его,
Что над маковкой церкви мигает
в холодной ночи.

Нет тепла над Землёй? Но страшнее,
коль нету в душе…
Будет первым последний, и третьим
окажется Рим.
Пусть весна и душа толерантно не лезут
в клише,
Но, как мытарь последний, пойду я тихонько
за Ним.

* * *
Грусть таёжная, что меня гложешь?
И весеннего ветра псалмы
Ты мне в сердце огнями не вложишь.
Я не я, ты не ты, мы немы…
Тает снежная нынче Сахара,
И оазисов хоть отбавляй.
Стережёт порубежье Тартара
По ночам вой собачий да лай.
Снег с водой на земле и на небе,
Грусть с тоскою в промозглой душе,
И вернуться туда, где я не был,
Невозможно, похоже, уже…
НЕЗРЯЧИЕ НАСЛЕДНИКИ РУБЛЁВА

Владимир СКВОРЦОВ
(Санкт-Петербург)

НА СЕННОЙ
Всем нищим сразу
                         не поможешь,
богатым всем
                        не угодишь…
Так что ж, печаль, меня ты гложешь
и в сердце прячешься, как мышь?
Моя ль вина, что вновь разруха,
что с тощей сумкой по Сенной
бредёт блокадница-старуха,
как символ Родины больной?
В старушке веры нет и силы,
дрожит, как верба у межи…
Страну и город заразили
болезнью праздности и лжи!
Моя ли в том вина слепая,
что посреди Сенной стоит,
награды праведных скупая,
в песцовой шкуре троглодит!?

ЯБЛОНЯ
В хуторе брошенном
                                    вся покалечена,
с чёрной безлиственной головой
прячет плоды свои
                               яблоня-женщина
в хрупкой
              единственной
                                    ветке живой.

Все мы пребудем в объятиях осени…
Пусть посмеётся судьба надо мной,
только бы люди
                          меня не забросили
так же, как яблоню с веткой одной…

НЕЗРЯЧИЕ НАСЛЕДНИКИ РУБЛЁВА
В сырую кочку падаю лицом
и трепещу в стенаниях, как птица…
Мне больно быть
                            оболганным отцом,
мне горько жить
                           в отчизне… за границей!

Россия — мать обманутых детей,
лишённых мира,
                            памяти
                                         и слова…
Мытарятся
                    без крыльев
                                       и корней
незрячие
              наследники Рублёва.

БАБУШКА НАША НАЗВАЛАСЬ ПОЭТОМ
Бабушка наша немного с приветом:
Вышла на пенсию – стала поэтом!

Внучка трёхлетняя пролепетала:
«Ты почему музыкантом не стала?»
Внук семилетний, бренча мандолиной:
«Лучше б назвала себя балериной!»

Бабушка критики не замечает
и поэтессой себя величает.

Что поэтесса? Экая малость!
Лучше б гроссмейстером сразу назвалась!
Всем чемпионам поставила б маты
без писанины, и меньше затраты!

Бабушка пишет о солнце и лете,
книгу издала – и счастлива этим.

СЧАСТЛИВЫЕ ГОДЫ, или
ВСТРЕЧА С КЛИМОВСКОЙ СТАРУШКОЙ
Ксении Константиновне Веткиной.
Узнаёт, шевельнулись морщины,
и свернула ко мне на тропу…
Всё-то любит меня без причины
и пророчит большую судьбу.

Я иду – городской – ей на встречу
осторожно, как будто босой.
В чемодане – неведомый кетчуп
и забытые сыр с колбасой.
Обнялись, и откуда в ней сила!
Под ногами сминался пырей…
Чтобы первой она не спросила,
«Как здоровье?» — спросил поскорей.

«Я завишу теперь от погоды,
старость валит порой меня с ног.
Ты родился в счастливые годы,
расскажи, как живёшь ты, сынок?»

Ветерок пробежал по крапиве,
больно к горлу подкатывал ком,
чтобы скрыть запах водки и пива,
я дешёвым дымил табаком.

«Что сказать Вам? Пока все невзгоды
миновали, но стал я другой:
щедро сеют «счастливые годы»
в мозг отчаянье и алкоголь…»

И старушка, листая морщины
на высоком обветренном лбу,
как лебёдушка, вдоль Климовщины
поплыла потихоньку в избу…

ПРИШЛА
Моей жене Марине.
Уйдёт закат, придёт рассвет…
А между ними в чреве мрака
надежды нет и веры нет —
лишь пустота страшнее страха!
Не нужен пьяницам уют
и путешествия, и страны…
Здесь только пьют, безмерно пьют
и новички, и ветераны…

И всякий раз в миг искушенья,
я холодею и дрожу,
когда не жалости — спасенья
у смерти собственной прошу:
— Приди беспечная, шальная,
я страх смогу преодолеть!
Лишь ты поможешь мне, я знаю,
моя спасительница-смерть.

Я звал её и пил заразу…
Пришла с решимостью посла
спасать от всех позоров сразу…
С любовью женщина пришла!

ВЕЧЕРНИЙ ПЕТЕРБУРГ
Изношенные штиблеты,
изодранные зонты…
Бредут вдоль Невы поэты,
как мартовские коты.

А вместо стихов и песен –
скандал и бульварный мат,
взаимных упрёков плесень,
как было сто лет назад…

В сердцах то огонь, то вьюга,
желания и мечты…
Дерут поэты друг друга,
как уличные коты!

ЗА РУЛЁМ
Под выпивку и разговоры –
и нищий станет… королём!
А я твержу на уговоры:
— Пить не могу: я – за рулём!

— Ну, что ты будешь с трезвой мордой,
когда приятели – в дугу!
А я опять на это твёрдо:
— Я за рулём, я не могу!

Хмелели бабы и мужчины,
и вот опять в разгар гульбы:
— Да ты сегодня без машины!
— Я за рулём… своей судьбы!