Пишите от души…

Когда автор составляет поэтический сборник*, он наиболее тщательно выбирает для него первое и заключительное стихотворения, потому что первое задаёт интонацию книге, а заключительное подводит итог размышлениям поэта о том, что он представил в сборнике.
Читаем стихотворение, которым Виктор Кирюшин открывает свою новую книгу:
Пишите от руки
Раскованно и вольно.
Пишите от реки,
От рощи белоствольной.

От первого лица
Пишите ночью мглистой,
От первого скворца
На веточке безлистой.

В предутренней тиши,
Где свет мерцает влажно,
Пишите от души…
А прочее – неважно.

Поэт Виктор Кирюшин известен своим многочисленным читателям как человек умный, образованный, интеллигентный и утончённый. Это сразу становится очевидным при знакомстве с ним и при чтении его стихов. Наверняка, над какими то строками он работает немало, чтобы они звучали гармонично его личности. Но всё это, уверен, происходит уже вторично. А первичным является то, что пришло от души и что поэт советует всем, кто пишет.
Вот почему я и назвал свои впечатления о его новой книге строчкой её первого стихотворения. Для меня она главная и в поэзии Виктора Кирюшина, и вообще в высокой поэзии, потому что высокая поэзия может рождаться лишь в душе, а дело поэта – наиболее точно передать эти прозрения души листу бумаги и через него читателю.
Причём в такие моменты не требуется и особых условий, потому что эти моменты возникают или созревают как плод душевного труда поэта. Мы знаем, что немало стихов, вошедших в сокровищницу мировой поэзии, написаны, а точнее записаны, на обрывках бумаги, папиросных коробках, бумажных салфетках… А у поэтов-фронтовиков нередко ещё и «на коленке».
Больше того, если человек рождён поэтом, его созвучие происходящему на земле и в пространстве вселенной не зависит от того, был ли он физически в том месте, которое почувствовал своей «обнажённой кожей» поэта.
Виктор Кирюшин не принимал участия в боевых действиях, не был на передовых в «горячих точках», но он настолько точно передал абсурдность войны, её противоестественность природе человека и от этого личностную трагедию в нашем мироздании, что создаётся полное ощущение, будто о ней в стихотворении «ДОНБАС» пишет поэт-фронтовик:
Срезана пулей рябины макушка.
Втоптаны в ржавую грязь семена.
Бьёт миномёт
И кукует кукушка:
Дни или годы считает она?

Может, вот здесь у разбитой
котельной
Пламенем адовым вспыхнет
зенит,
Мир пошатнётся
И крестик нательный,
Мамой подаренный, не сохранит.

Не упасёт от беды, как бывало
В этом непереносимом огне…
Что ж ты, кукушечка,
накуковала?
Что ж ты в сердцах
напророчила мне?

Молча уходим леском
предрассветным.
Где, за каким затаился кустом
Брат мой и враг мой
С таким же заветным,
Мамой надетым, нательным
крестом?
Через эти мирные детали: нательный крестик, кукушку («кукушечку»), предрассветный лесок… особенно сильно чувствуешь контраст между сутью мирозданья и войнами. Наверное, поэтому на память приходит знаменитое: «…И с грустью тайной и сердечной / Я думал: жалкий человек. / Чего он хочет!.. небо ясно, / Под небом места много всем, / Но беспрестанно и напрасно / Один враждует он – зачем?..»
Приходит ещё и потому, что поэты разных поколений и эпох абсолютно по-разному сказали об одном и том же: «Зачем?!». И сказали настолько убедительно, что можно и не приводить деталей военных действий.
И как контраст этому абсурду развязывания войн с одной лишь конечной целью наживы звучит здесь стихотворение «Странник»:
Всё бродит, взяв суму и посох,
Вдали от псов сторожевых,
В полях пустых и безголосых,
В лесах почти что неживых.

Где ливень хлещет,
Ветер свищет,
Блистают молнии во мгле…
Того, что странник этот ищет
И не бывает на земле.

Смешно за выдуманным светом
Гоняться, не смыкая глаз,
Но он,
Не знающий об этом,
Счастливей каждого из нас.
В этом и есть сермяжная правда: счастливей человека, живущего мечтой, которая его никогда не покидает, вряд ли можно быть, если следуешь знаменитому второму принципу клятвы Гиппократа.
Но такие мысли приходят с возрастом через серьёзный труд души, основанный на личном опыте и постоянных размышлениях. В частности и о сути искусства:
Где точит берег невысокий
Густая тёмная вода,
На струнах высохшей осоки
Скрипач играет иногда

Смычок невидимый взлетает
В озябшей маленькой руке,
И, невесомая,
Не тает
Снежинка на его щеке.

Но услыхать мотив нездешний
Не всем дано, и потому
Лишь опустелая скворешня
Внимает с берега ему.

Наивно требовать оваций,
Но даже зная, что почём,
Невыносимо оставаться
Неоценённым скрипачом.

И он задумается грустно,
Иронизируя незло,
Что лишь сочувствие – искусство,
Всё остальное – ремесло.
Мне кажется, две заключительные строчки настолько точны и ёмки, что на семинарах – для молодых литераторов, музыкантов, живописцев… всех, кто мечтает стать Художником, нужно постоянно говорить об этой сути Искусства. Ведь то, что становится классикой, основано именно на сочувствии ко всему живому, в талантливо созданном произведении любого жанра.
А поскольку добро и зло в мире постоянны, то тема  сострадания тоже неисчерпаема, как и тема ответственности поэта за возможные последствия его строк:
В краю истерзанном и голом,
Где в полдень не видать ни зги,
Поэт, не жги сердца глаголом!
Во имя Господа
Не жги!

Не перейди незримой грани,
Святой взыскуя простоты.
Ты видел сам –
На поле брани
Лишь ядовитые цветы.

Творится адова работа,
Кипят незрелые умы…
А в это время
Чёрный кто-то
Лишь ухмыляется из тьмы.
Но «все мы родом из детства». Оно даёт нам путёвку в жизнь – каждому в свою неизвестность, которую можно оценить лишь к концу собственного земного пути, когда всё чаще душа тянется туда, откуда вышел. Будто бы замыкается какой-то круг:
У каждого в детстве
бывает река.
Вначале, как небо, она глубока.
Но мы вырастаем, взрослеем –
и вот,
Где прежде был омут,
там светится брод.

Уедем
Нахлынут другие дела.
Забудем, какой наша речка была.
Но то, что уходит, с годами
родней,
Однажды, однажды
мы вспомним о ней.

Доедем,
Домчимся,
Вернёмся туда,
Где тихого детства
струится вода.
Нагнёмся, увидим свою седину –
Тогда и оценим реки глубину.
И будто продолжением этой философской мысли звучат  строки заключительного стихотворения «КАЛЕНДАРЬ», где уже обозначен для каждого из нас его «лёгкий переход в неизвестность от забот»:
Что там нынче на дворе –
Детство, отрочество, старость?
Два листка в календаре
Неоторванных остались.

Две случайных запятых
На краю, а не вначале.
Два мгновенья золотых
Для надежды и печали.

Суматошной жизни бег
По канатику над бездной…
И струится белый снег
С тихой родины небесной.
Конечно, сборник много более ёмкий по мироощущению поэта, его философской мысли, лирике природы, любви, гражданской лирике… И писать о  новой книге Виктора Кирюшина можно очень много.
Но, во-первых, немало о его  поэзии  уже написал Вячеслав Лютый и сказал сам автор в беседе с Еленой Серебряковой, а во-вторых, поскольку у каждого читателя своё восприятие, лучше взять этот сборник и остаться наедине с  написанными от души доверительными строчками мудрого, тонкого и лаконичного в своих высказываниях поэта, чтобы самому ощутить его «образ мира в слове явленный».
Сам же Мастер в завершении беседы с Еленой Серебряковой сказал: «…А вообще-то я оптимист. Жить нужно долго, чтобы успеть исправить собственные ошибки. Будем жить».
Уверен, многочисленные благодарные читатели Виктора Кирюшина удовольствием присоединятся к этим словам и пожелают одному из самых элегантных поэтов современной литературы новых и новых строк.

 

Григорий БЛЕХМАН

* Виктор Кирюшин, «Ангелы тревоги и надежды». – Москва, Изд. «Российский писатель», 2017. – 256 с.