Певец русской природы

Молодые ученики Московского училища живописи, ваяния и зодчества В.К. Бялыницкий-Бируля и С.Ю. Жуковский мечтали побывать в мастерской преподавателя училища И.И. Левитана. Однажды такой случай представился. Друзья были на Чистых прудах, когда неожиданно столкнулись с идущим им навстречу Левитаном. Жуковский обратился с просьбой разрешить им побывать и посмотреть его работы непосредственно в мастерской. «Мы не сомневались в том, что он уже много написал нового и прекрасного к готовящейся передвижной выставке, — вспоминал позже В.К. Бялыницкий-Бируля. — Это было время, когда я и Жуковский мечтали участвовать на выставке. Жуковский, который был посмелее меня, обратился к Левитану со словами: «Исаак Ильич, помогите нам набраться бодрости и «левитановского духа» для участия в выставке, побалуйте нас вашими работами».

Через полчаса мы подошли к Трехсвятительскому переулку, где в доме Морозовых находились мастерская и квартира Левитана. Помню, как мы сидели, пораженные зрелищем его прекрасных работ...
Многое привлекало молодых художников в замечательном мастере. В училище рассказывали о его необычайной требовательности.
Стараясь отмести всё чужое, наносное, Левитан помогал ученикам выявлять самих себя. «Почему вы пишите в каких-то лиловых тонах?» — спросил он однажды ученика. Немного конфузясь, тот сознался, что подсмотрел эти тона у кого-то из импрессионистов на французской выставке. «Ну зачем это? — возмутился Левитан. — Что вы француз, что ли? Пишите по-русски, как видите. Зачем подражать чужому, ищите своё».
«Картина, это что такое? — говорил он. — Это кусок природы, профильтрованный через темперамент художника, а если этого нет, то это пустое место».
Работы Жуковского Левитан заприметил на ученической выставке. Изучал каждый его этюд, расспрашивал, сколько времени он их писал, и от многих приходил в восторг. После этой выставки он был особенно ласков к Жуковскому и внимателен к его работам.
Было ещё нечто, что сближало обоих. Оба пережили (каждый в своё время) острую нужду, но не отступились от страстного желания стать художником. Левитану порой не в чем было прийти на выставку, и он прятался за колоннами, чтобы не увидели его рваные башмаки; Жуковскому нечем было платить за обучение, и он во внеурочное время, не имея собственной мастерской, писал пейзажи, которые, так или иначе, находили покупателя.
Работоспособность Жуковского поражала своей продуктивностью. Так, только в 1897 году им представлено на ученической выставке 17 картин, на периодической – шесть и на передвижной — пять.
В 1897 году его картина «Весенний вечер» была приобретена П.М. Третьяковым. Художнику в ту пору едва исполнилось 24 года.
Многих она поразила своей поэтичностью.
В том же году С. Ю. Жуковский оказывается в Тверской губернии, где исполняет большинство своих картин... Случайно или нет, но он пишет в тех местах, где любил работать Левитан и где в свое время писали А.В. Венецианов и Григорий Сорока.
Новизна и свежесть его пейзажей привлекают внимание критики: «Большой подражатель Левитана, г-н Жуковский тоже удивительно поэтичен в своём «Закате» и «Первом снеге». Возможно, они даже работали на натуре вместе. О чем можно судить по их работам «Папоротники на бору» и работа Жуковского «Закат. Лес. Папоротники».
Отметим здесь, в письме к Н.Н. Врангелю С.Ю. Жуковский сообщил позже, что пользовался советами Левитана в последние годы его пребывания в училище.
Интерес Жуковского к личности и творчеству Левитана не был односторонним.
В квартире Левитана среди картин разных художников старшего поколения были и работы молодёжи, в том числе и Жуковского.
И после смерти Левитана Станислав Юлианович остался верен его памяти.
— Вы ведь ученик Левитана? — спросил у него однажды кто-то из знакомых.
— Формально я никогда не был его учеником. Я никогда не занимался у него в классе. Но я очень многое понял и многому научился, всегда с огромным интересом изучая его картины. Только в этом смысле меня можно считать учеником Левитана, — ответил очень серьезно Жуковский.
Будучи уже известным художником, Жуковский буквально каждое воскресенье ходил в Третьяковскую галерею.
Однажды у него спросили:
— Неужели вам, Станислав Юлианович, не надоело так часто ходить в Третьяковку?
— Нет. Никогда не надоест, — ответил он сердито, блеснув глазами. — Каждый раз я нахожу там для себя все новое и новое.
Он очень высоко ценил русскую живопись. С большим пиететом относился к Репину. Очень чтил А.К. Саврасова. Однажды кто-то из художников принес показать небольшую саврасовскую картину, изображавшую закат в поле. Жуковский прямо впился в нее. «Ах, как это верно! Трудно даже сказать, как это верно! Только человек, живущий природой, мог так написать», — говорил он.
По воспоминаниям родственника С.Ю. Жуковского — профессора Московского архитектурного института Ю.Ю. Савицкого, не однажды в присутствии художника поднимался разговор о французской живописи. Позиция Жуковского всегда оставалась неизменной.
— Моне, Сезанн и другие — прекрасные и очень искренние художники. Но я не выношу, когда пишут русскую природу, подгоняя ее под полотна Сезанна. Когда я вижу такие произведения, я делаюсь буквально больным, — говорил он с глубоким внутренним волнением.
Немногословный, замкнутый в присутствии малознакомых людей, Жуковский, замечает Савицкий, чувствовал себя неуютно и с видимым трудом поддерживал беседу. Был сдержан, но за этой сдержанностью чувствовался сильный и горячий темперамент.
Страстный охотник, Жуковский едва дожидался ранней весны, чтобы выехать в Тверскую губернию. «Только охотники по-настоящему чувствуют природу», — говорил он часто. Знакомый егерь к его приезду каждый год строил для него шалаши на тетеревиных токах. Стрелял Жуковский без промаха.
Как художник Жуковский больше всего любил весну и осень. Говорил: «Конечно, я пишу во все времена года, но меньше всего люблю лето. Самое интенсивное наслаждение природой для меня кончается в мае». С мая по сентябрь природа меньше вдохновляла Жуковского, но он писал её; писал запруды, мельницы, берега речек с крестьянскими избами, воспроизводя мир русской деревни, писал, движимый непреодолимым желанием творчества.
Картины его имели большой успех. Часто требовались повторения.
В конце первого десятилетия прошлого века художник избирает местом своей работы тверское сельцо Всесвятское. Сельцо представляло собой старинную усадьбу, принадлежащую Милюковым. В помещичьем доме, за которым открывался вид на берег проточного озера, работал когда-то Григорий Сорока, бывший крепостной Милюковых.
В усадьбе, овеянной стариной, Жуковский пишет одни из лучших своих картин «Первые предвестники весны» (1909) и «Праздник весны» (1911). Здесь пробуждается у него неизбывная любовь к русской старине, к русскому быту.
Не в подобной ли усадьбе жили герои пушкинской поэмы «Евгений Онегин». Не здесь ли, во Всесвятском, прежние хозяева – современники Пушкина — также давали балы, встречали гостей, вели сердечные разговоры и беседы до рассвета. И не здесь ли, также под утро, едва начинал брезжить рассвет, разъезжались гости...
Простая мысль проглядывает в картинах Жуковского. Красота, разлитая в природе, — это красота божественной мысли, разлитой вокруг нас, и человек, восприявший её, напитавшейся ею, превносит её в свой дом.
«Всегда левитановец по духу, он вдруг... зазвучал мажором — прояснился, развеял дымку грусти и дремы», — подметил критик, увидев его последние работы.
Жуковский предстал перед современниками как художник солнца, ветра, звонкой осени и лирически-нежной весны.
В 1907 году его избирают академиком императорской Академии художеств.
Интерес к русской усадьбе возрос в ту пору, когда дворянская культура уходила в историю. Но именно в ней видел Жуковский почву для утверждения национального самосознания. Именно поэтому пишет он и последующие свои картины «Радостный май» (1912), «Поэзия старого дворянского дома» (1912), «Былое». Комната старого дома». (1912). «Весенние лучи» (1913), «В старой аллее» (1913)...
Именно поэтому Жуковский становится одним из учредителей «Союза русских художников».
Ему близко новое поколение художников, которое увидело в самом народе и в его жизни, его истории непреходящие ценности национальной самобытности, красоту, силу и поэзию.
Живопись молодых — яркая, полная света, солнца — прославляла жизнь. По замечанию К. Коровина, она «служила радости, сердцу, душе». Работая над своими полотнами, молодые художники стремились показать родную землю такой, «чтобы русский сознавал, как прекрасна Россия, чтобы гордился ею». И добивались своего.
После Октябрьского переворота 1917 года многое изменилось в художественной жизни России. Закрывались старые объединения, возникали новые «революционного» толка.
«Для Жуковского начало 1920-х годов было временем очень тяжелых переживаний, — вспоминал Ю.Ю. Савицкий. — Среди части советских художников и искусствоведов были сильны тенденции к отрицанию реалистической живописи, увлечение «левыми» направлениями. Жуковский же с давних пор стоял в оппозиции к этим тенденциям».
Ему оставались близкими слова В. А. Серова, сказанные в адрес К.Юона, испытывавшего сильное увлечение французами: «В России жить, так уж русским быть». Размышляя над некритическим использованием достижений искусства Запада многими русскими художниками, С. Ю. Жуковский писал, словно развивая мысль В.А. Серова: «Пора перестать ездить за модами в Париж, пора стряхнуть с себя вековую рабскую зависимость, пора иметь своё лицо».
Слова художника были с неодобрением встречены идеологами «нового» направления в искусстве.
После персональной выставки Жуковского в 1921 году в журнале «Театральное обозрение» появилась разносная статья А.М. Эфроса, буквально зачеркивающего все творчество художника, в течение многих лет пользовавшегося репутацией одного из крупнейших и талантливейших русских пейзажистов. «Обычная выдержка не смогла сдержать темперамент Жуковского, — вспоминал Ю.Ю. Савицкий. — Он публично нанес Эфросу «оскорбление действием», что породило, конечно, страшный шум. Одни с полным основанием негодовали, другие считали статью Эфроса заслуживающей такой реакции. Жуковский был подавлен мыслью о том, что статья Эфроса является чуть ли не официальным выражением взглядов на реалистическое искусство. Все это, в конце концов, повлияло на решение его уехать из России. Осенью 1923 года Жуковский уехал с женой в Варшаву, где и провел последние десятилетия своей жизни».
Живя в Польше, С. Ю. Жуковский очень скучал по русской природе. Оттуда он писал своей любимой племяннице Марии: «Ты там не понимаешь, какая ты счастливая, что видишь русскую березку и иван-чай».

 

Наталия и Лев АНИСОВЫ