slovolink@yandex.ru
  • Подписной индекс П4244
    (индекс каталога Почты России)
  • Карта сайта

О возвращении «невозвратного»

Можно рассуждать о русском прочтении христианства, да ещё в «зарубежном изводе», но это — предмет «толстовства» с его стремлением на нравоучительстве построить будущее России. С какой стороны ни посмотри на толкование христовых заповедей русским мыслителем, философом и проповедником Григорием Спиридоновичем Петровым (1866—1925), он апеллирует к социуму городского, недавно «раскрестьяненного» рабочего.
И подобным явлениям проповедников — несть числа в период «русских революций».
Григорий Петров – из тех, кто эмигрировал, не был распят революцией, вероятно, по этой причине не восстановлен в ряду с Василием Розановым и целой плеядой русско-христианизированного мышления в «варварской стране». Его тезис «духовенство сузило широкую правду Христову, измельчило, засорило русло евангельского потока жизни» возник вместе с самим христианством, достаточно познакомиться с первым переводом на греческий язык Евангелия пророками. При попытке «оживить» церковную жизнь в 1906 г. Синод высылает священника Петрова в монастырь. Однако русский поп сперва становится депутатом 2-й Государственной думы в 1907 году (по списку Конституционно-демократической партии), а после отказывается от сана священника. Протест превращает его в революционера с христианским мандатом.

Возвращение к ценностям «христианского социализма» — утопия XX века. А.В. Щелкунов, автор книги «Формула добра и красоты»* прослеживает извороты судьбы этой утопии на примерах южнославянских общественных настроений, созвучных взглядам Григория Петрова (его книги массово издавались в Болгарии в первой трети прошлого века), который шёл в эмигрантской среде своим путем. «Г. Петров не пытается защитить или оправдать безумства народных масс и их жестокие разрушения. Он стремится объяснить причины чудовищных зверств, совершаемых большевиками, — пишет автор. — Если бы Ленина не было, большевизм возник бы и без него. Всероссийский взрыв всё равно бы произошел, так как в душе народа скопилось много злобы, обиды, ненависти и мести».

Слово Григория Петрова могло быть услышано в колеблющейся массе, для другой части общества оно бесполезно, а третья – не нуждалась в нём. Щелкунов ставит вопрос об «исторической» ответственности власти в России. Но тогда и в любом государстве народ имеет право требовать возмездия без срока давности. И без участия Бога.

Достоевский прав, смещая вину на народ – абстрактную будто бы категорию. «Да, русский народ может превратиться в зверя. Он часто и становился им», — утверждал классик. Петров разделял этот взгляд в рамках христианской морали. И, тем не менее, для проповедника характерна критика власть имущих прежде христианских проповедей, и эта критика – революционная, социально-политическая. На помощь проповедник призывает «красоту», которая, по его мнению, «не гаремная красавица – одалиска». Но и Ленин использовал её, хуже – интерпретировал историю в интересах «лучшей части» людей, а «худшую» расстреливал по социальному признаку. Противоречия в идеях Петрова – явь их глобального явления в мировом масштабе, если искусство, помимо эстетической, наделяется социальной и политической функциями. Григорий Петров как просветитель на христианской, требующей усовершенствования почве чувствовал своё время «упадка духа, его усталости и разложения», всегда предстающего в видах переворотов, революций и войн. Это, считал он, не замысел Божий о человеке, а искушение дьявола, поскольку революции и войны — крайняя точки упадка человечности, которую не спасает ни вера, ни красота как инстинкт, заложенный Богом.

Для А.В. Щелкунова как русского дипломата на первый план выдвигаются моральные истоки политических и международных отношений. Григорий Петров в этом смысле — его предшественник и изобличитель безбожия и пошлости политиков нового времени. «В политике христианских народов, — пишет он, — до сих пор царит безбожная вражда и раздор»; «в самом деле, народы даже гордятся войнами», — замечает дипломат, в свою очередь вспоминая про христианскую веротерпимость. Пожалуй, неожиданным аргументом становится в большей степени не философская сентенция о назначении человека на Земле, а эстетические размышления Григория Петрова о мировом искусстве, о прекрасном, воплощенном древними цивилизациями как на Востоке, так и в Элладе и Древнем Риме, наконец европейцами в эпоху Возрождения. Удачно с точки зрения теории искусства вписано в эту «проповедь прекрасного» и искусство Европы в XX веке.

Из русских художников Петров чтил многих — от Иванова до Васнецова, независимо от жанров. Интересно противопоставление полотен К. Брюллова «Последний день Помпеи» и Иванова «Явление Христа народу»: природа и человек – в каких отношениях они: оба орудия воли Божией? Созидания и кары. В брошюре «Назначение человека» Петров выступал проповедником праведной жизни, признавая аморализм по существу безбожием в век рационализма: «В нем, в аморализме, заключен корень всех драм, трагедий, комедий и фарсов жизни как отдельных людей, так и целых народов». Аморализм противен природе человека, но внесенный в международные отношения превращается в инструмент антигуманизма и упадка человечности. В этой связи Григорий Петров видел в искусстве первозданного спасителя человечества.

А.В. Щелкунов как автор книги о Григории Петрове представляет ряд стран, где взгляды, схожие с воззрениями проповедника-моралиста, в какой-то степени реализуются — это прежде всего скандинавские государства: Финляндия, Норвегия, Швеция… Бог, мир, социум – приоритеты наций при неколебимом условии «красота спасает мир». Но так ли это в действительности? Читатель решит сам по прочтении книги «Формула добра и красоты».

Пётр РЕДЬКИН.
* М. «Новый ключ», 2015.

Комментарии:

Авторизуйтесь, чтобы оставить комментарий


Комментариев пока нет

Статьи по теме: