«Когда-нибудь вернусь дорогою недальней»

Забытые имена

К 100-летию со дня рождения поэта Владимира Державина
В жизни литературы и культуры в целом бывают события и даты, которые позволяют по-новому увидеть пройденный ими путь, более точно выверить на весах истории ценности, созданные их лучшими представителями. Одним из таких событий стало исполнившееся недавно 100-летие со дня рождения выдающегося русского поэта и переводчика Владимира Державина.

«Когда-нибудь вернусь дорогою недальней»

К 100-летию со дня рождения поэта Владимира Державина

В жизни литературы и культуры в целом бывают события и даты, которые позволяют по-новому увидеть пройденный ими путь, более точно выверить на весах истории ценности, созданные их лучшими представителями. Одним из таких событий стало исполнившееся недавно 100-летие со дня рождения выдающегося русского поэта и переводчика Владимира Державина.
 
  Владимир Васильевич Державин родился 9 ноября в 1908 г. в д. Александровке Нерехтского уезда Костромской губернии, в семье земского врача. Детские и ранние юношеские годы его прошли в далёком Кологриве, на берегах текущей сквозь лесные увалы тихой и полноводной Унжи. Здесь будущий поэт сблизился с местным «крестьянским живописцем» Ефимом Честняковым, который написал портрет своего маленького друга. В 1925 г. после окончания гимназии и изостудии в Костроме будущий поэт переезжает в Москву и поступает во ВХУТЕМАС на факультет живописи, где учится у Р.Фалька.
  Обучаясь в одном из лучших художественных вузов того времени, общаясь с такими выдающимися творческими личностями, как К.Петров-Водкин и П.Кончаловский, Владимир Державин и сам обнаруживает несомненный талант живописца. Алексей Максимович Горький был восхищён картиной «Данте и Вергилий в аду», подаренной ему молодым художником. «Горького поразила, как поражает и нас сегодня, неповторимая своеобычность этого образа, та «лирическая дерзость», за которой угадывалось дыхание огромного и мощного художественного мира. Этот мир назывался Владимир Державин, а его творцу было в ту пору немногим более двадцати лет», — пишет один из наиболее глубоких исследователей творческого пути этой всесторонне одарённой личности московский литературовед Инна Ростовцева.
  И тем не менее Владимиру Державину так и не суждено было стать профессиональным художником. Уже в годы учебы во ВХУТЕМАСе он всё больше времени и сил отдает другой страсти своей творчески одарённой натуры – сочинению стихов. В конце 20-х – начале 30-х годов в тогдашних литературных журналах начинают всё чаще появляться стихи и поэмы костромского самородка. В 1936 году всё тот же Горький, внимательно следивший за творческими исканиями Владимира Державина, помогает ему издать первый оказавшийся единственным при жизни поэта сборник «Стихотворения».
  Небольшой по объёму — чуть более ста страниц — сборник включал в себя поэмы «Первоначальное накопление», «Снеговая корчага», «Северная поэма» и около двух десятков более мелких стихотворных форм – лучшее из того, что было написано поэтом к этому времени. Содержание сборника — от экскурсов в мировую историю до самой что ни на есть злободневной современности и проникновенной интимной лирики, так же, как в высшей степени необычная манера письма, в которой автор демонстрировал редкое умение оперировать самыми различными размерами и ритмами — от классической октавы до почти частушечной народной скороговорки, — свидетельствовали о том, что на небосводе русской, советской поэзии взошла новая яркая звезда. Казалось бы, теперь перед начинающим поэтом открываются поистине безбрежные перспективы.
  Но это только казалось. Действительность была иной. В том же 1936 году на Первом Всесоюзном съезде советских писателей против молодого поэта была развязана самая настоящая травля. Начал её небезызвестный С.Кирсанов, входивший в ту пору во влиятельную окололитературную «тусовку», пользовавшуюся покровительством официальных властей. Особое раздражение С.Кирсанова вызвали почему-то следующие строки из поэмы «Первоначальное накопление», где «Первый грош»
В копилку мысли лег рублём…
Он как ребёнок
В ночном лесу, когда под
северной трубой
Ревёт листва, и страх коню
на перегонах
В кровь раздирает рот
закрученной уздой.
Он бьётся, как в цепях,
в отеческих законах,
Рвёт их и, цепь крутя
с прикованной скамьёй,
Бьёт ею в купола судилищ,
в лица судей,
И в череп неба бьёт, уж не прося
о чуде!
 
  Процитировав данный отрывок, Кирсанов саркастически заметил: «Фамилия этого поэта – Державин. Но это не тот Державин. Этот и сейчас живёт». Вроде бы формально критика, а по сути — донос и почти неприкрытый призыв к расправе. Дело приняло настолько серьёзный оборот, что друзья Державина начали беспокоиться о личной безопасности поэта.
   Державина спас Горький, пристроивший его от греха подальше в Болшевскую колонию для перевоспитания воров и других несовершеннолетних преступников. Здесь он почти пять лет работал учителем рисования, одновременно продолжая заниматься любимым делом – сочинением стихов.
  Однако, поскольку на публикацию их за собственной подписью не было практически никакой надежды, Державин обращается к переводам произведений классиков персидской, таджикской, азербайджанской, армянской поэзии, известных поэтов и писателей Грузии, Украины, Молдавии, народных эпосов армян, узбеков, эстонцев, якутов.
  По свидетельству одного из биографов поэта, «со второй половины 30-х годов Державин с головой уходит в переводы». Не знаем, осознавал ли биограф скрытую иронию написанного им, но слова «уходит с головой» имели, кроме буквального, ещё и другой, более жестокий подтекст: действительно голову надо было спасать, а кормить семью (к этому времени Державин был уже женат) иным способом, кроме литературного труда, молодой поэт возможности не имел.
  Так или иначе, Владимир Державин отдался этому новому для него делу со всей силой присущего ему проникновенного таланта и нерастраченной страстью своей поэтической натуры. За последующие четыре десятилетия им были переведены и изданы на русском языке великие творения Омара Хайяма, Фирдоуси, Низами, Саади, Руми, Джами, Хафиза, Алишера Навои; стихи Тараса Шевченко, Ивана Франко, Яна Райниса, грузинских и армянских поэтов; латышский эпос «Лачплесис», эстонский «Калевипоэг», армянский «Давид Сасунский», узбекский «Раушан», якутский эпос «Олонхо» — вот основные работы поэта-переводчика.
  Об объёме проделанной им в этой области работы можно судить хотя бы по тому, что менее чем за четыре десятилетия изнурительного труда он сделал достоянием русского или, выражаясь современным языком, русскоязычного читателя произведения 27 национальных поэтов, которые при жизни Владимира Державина выдержали 41 издание общим тиражом свыше миллиона экземпляров. Для сравнения можно указать, что собственный 100-страничный прижизненный сборник 1936 года поэт смог издать лишь в 5200 экземплярах, которые быстро стали библиографической редкостью.
  Но и эти цифры ещё не дают полного представления о поистине титаническом труде Державина как переводчика. Достаточно сказать, что только над якутским эпосом «Олонхо» поэт работал более десяти лет. «В этой своеобразной поэтической симфонии девять песен, насчитывающих более тридцати шести тысяч стихотворных строк, — это был подлинный литературный подвиг!» – напишет потом один из литературных критиков. Кстати, титанический труд по переложению на русский десятков и сотен тысяч строк иноязычных поэтов «не накопило рублей» самому переводчику. В быту Владимир Державин жил чрезвычайно скромно, если не сказать, аскетично. Однажды осенью 1946 года автор этих записок, тогда пятнадцатилетний подросток, приходившийся поэту двоюродным племянником, приехал с отцом к нему в гости на улицу Делегатскую, где семья Державиных занимала две смежные комнаты в старом деревянном доме. Навстречу нам вышел невысокий, худощавый человек, выглядевший значительно моложе своих 40 лет.
  Нас, тоже не избалованных роскошью, поразила крайняя бедность обстановки, в которой жила семья поэта. Кроме обшарпанного канцелярского стола со стопками книг и исписанной бумаги да трёх или четырех стульев, в «гостиной» не было ничего. В какой-то момент в комнату впорхнула худенькая девочка лет шести. «Познакомьтесь, это моя дочка Наташа», — представил её хозяин.
  Беседа почему-то не клеилась, и мы начали прощаться. «Извините, не могу угостить вас чаем, в доме нет сахара, — смущённо проговорил Владимир Васильевич, – вот могу подарить только что переведённые молдавские сказки». Он взял со стола тоненькую книжечку и, написав что-то на титульном листе, протянул её мне. Это оказалась народная сага о пастушке Андриеше в обработке молодого поэта Емелиана Букова. Надпись на книжке гласила: «Аркадию Масленникову от автора, Москва, 16 октября 1946 года». И подпись.
  Для работы Владимира Державина как переводчика были характерны глубокое проникновение в дух оригинала, доскональное знание особенностей национальной психологии, традиций, культуры народов, которые дали жизнь авторам переводимых произведений. Для того, чтобы добиться максимального приближения к подлинному смыслу объектов перевода, Державин многократно путешествовал по закавказским и среднеазиатским республикам, совершал поездки на Украину, в Прибалтику, Молдавию, Якутию.
  Нередко творческими результатами таких поездок становились не только знакомство с особенностями жизни, быта, фольклора народов, поэзию которых предстояло переводить, но и собственные поэтические шедевры. Вот выдержка из одного такого стихотворения — «Вечер на Конде», посвященного Армении.
 
«Ещё высок закат за Араратом,
Но уж туманится хрустальный
небосвод,
Где, как вино – насквозь горя
гранатом, —
Громада воздуха поставлена на лёд.
А вечер, как потоп, растёт и гасит розы
Снегов на склонах водомерных круч.
Хребет Гярни в тени.
Лишь главы Алагеза
Одни цветут поверх померкших туч».
 
  Надо отдать должное властям и общественности национальных республик, чью поэзию пропагандировал среди русскоязычного читателя В.Державин. Они высоко ценили вклад русского поэта в популяризацию культурного наследия их народов. В.В. Державин был удостоен правительственных наград, государственных премий имени Рудаки — Таджикской ССР и имени Ойунского — Якутской АССР. Ему были присвоены звания заслуженного деятеля культуры Армянской ССР и заслуженного деятеля культуры Узбекской ССР.
  И ни одной общесоюзной награды, ни одного почётного звания, на которые бы расщедрилась тогдашняя официальная Москва.
  Так, может быть, Владимир Державин мало сделал для развития нашей общей советской, русской культуры? Может, он был этакой незначительной, «проходной фигурой» на тогдашнем культурном горизонте нашего Отечества? Так наверняка и считали увивавшиеся вокруг Кремля всякого рода кирсановы.
  Иначе, как уже отмечалось, оценивал В.Державина Алексей Максимович Горький, следивший за творческим развитием молодого поэта и защищавший его от несправедливых нападок литературных карьеристов. С симпатией и уважением относилась к нему Анна Ахматова, чьё дружеское участие в годы эвакуации в Ташкенте помогло спасти от гибели дочку поэта Наталью, будущую актрису театра С.Образцова и за экранное человеческое воплощение «Хрюши» в детской телепередаче «Спокойной ночи, малыши». Искренне восхищался первыми стихотворными опытами В.Державина Борис Пастернак, называвший «гениальной» способность поэта проникать в сокровенные тайны русской природы.
  К сожалению, мы не знаем и уже никогда не узнаем всего, что было написано Владимиром Державиным как самостоятельной творческой личностью, – чемодан с рукописями поэта был украден и исчез безвозвратно во время ограбления дачи уже после его смерти в октябре 1975 года.
  Но из того, что доступно нашему прочтению в сборнике 1936 года и другой, уже посмертной подборке стихотворений, вышедшей в свет в 1979 году, Владимир Державин предстает как глубоко русский, мудрый лирик, стихи которого отражают его трепетную душу, щемящую любовь к нашему общему родному краю, к своей семье, в которой для него отражался весь наш русский мир.

АВГУСТ
В ночь открыты, как ворота,
Два крыла оконных рам
К пенящимся от полёта
Крутобоким облакам.
К северным заветным рекам,
В ночь прозрачную до дна.
В дом далекий, с человеком,
Севшим в кресло у окна.

Надо лбом его широким
Волос кольцами завит,
Воздух медленным потоком
Эти кольца шевелит.
И в зрачке его глубоком,
Словно в заводи ночной,
Ходит по дну чёрный окунь
Под огнем и острогой.

На стене висят картинки.
Лампа на столе стоит,
Самовар, сметана в крынке.
За столом семья сидит:
Мать и мальчик смуглолицый.
За окном шумит вода.
За окном ночные птицы.
Облачные города.

Это те, кто сердцу милы.
Это те, кого люблю…
Не скрипят ворот кормила,
Спят леса в лесном краю.
Воздух ночи льётся тише,
Тихо катится с холмов,
Там, где дом с высокой крышей
Осеняют семь дубов.

Но какая жизнь промчалась,
Полным морем пронеслась,
Смыв дубы, и дом, и жалость,
Смыв их сказочную власть.
Только сказка рощ осталась,
Сказка рощ в лесном краю
Про печаль, и про удалость,
И про молодость мою.

  В заключение рассказа о жизненном и творческом пути Владимира Державина сошлёмся еще раз на свидетельства Инны Ростовцевой. Автор «Первоначального накопления», пишет она, любил говорить: «Придёт время, когда будущие поколения сумеют отличить подлинные художественные ценности, обеспеченные настоящим золотым рублем, легшим в копилку мысли, от поддельных, фальшивых дукатов лжеискусства».
 
«Когда-нибудь вернусь дорогою
недальней,
Вернусь и принесу надёжные слова
И скрепы стойкие: всё для
десятибалльной
Поэзии», —
  пророчески написал о себе Владимир Державин. Он возвращается к нам, и нам, даже больше, чем ему, нужно это возвращение весомых первоначальных накоплений русской советской поэзии XX века, если мы не хотим быть Иванами Безродными.
  Обо всем этом шёл взволнованный разговор на конференции, посвященной юбилею поэта, которая недавно состоялась на его «малой родине» в г.Нерехте. Собравшиеся в тесноватом актовом зале библиотеки им. М.Я. Диева члены поэтического общества «Лира», преподаватели литературы местных школ, сотрудники городских и сельских библиотек, музея городской и районной администрации, живущие в Нерехте и её окрестностях родственники поэта говорили о том, как важно хранить и развивать культурные традиции, давшие изначальный творческий импульс их знаменитому земляку.  Аналогичные собрания состоялись также в городской библиотеке г. Нерехты и в Марьинско-Александровском сельском клубе, на родине поэта. Юбилей Владимира Державина, подчеркивали выступавшие, — повод не только вспомнить этого великого человека, но заглянуть в свои собственные души, сверить их настрой с камертоном высоких чувств и мыслей, которые он нам завещал.