Комментариев пока нет
Рубрика: Без рубрики
18.09.2015
Куприн в нашей литературе — навсегда
«Я самым талантливым из нынешних писателей считаю Куприна…», — говорил яснополянский старец, который, похоже, питал особую симпатию к широкоплечему, крепко сбитому молодому литератору, который, как и сам Толстой, начинал свой путь в литературу в погонах подпоручика — только Толстой в артиллерии, а Куприн в пехоте. «В офицерском составе уживались лишь люди чрезмерно высоких боевых качеств» – это уже слова Куприна, и, думается, они относятся и к поколению Толстого времён первой обороны Севастополя. В этой армии нельзя было услышать про офицера таких определений, как храбрый, смелый, отважный, геройский и так далее. Было два определения: «хороший офицер» или, изредка, «да, если в руках»…
Вот что записал в своём дневнике 29 декабря 1906 года секретарь Толстого Пётр Сергеенко: «Вечером вышел Лев Николаевич к чаю оживлённый и заговорил о Куприне, которого прочитал почти всю книжку. Был доволен Куприным.
— Особенно хороши два маленьких рассказа: «Allez!» и «Поздний гость»… «Allez!» — прелестный рассказ… Как всё у него сжато. И прекрасно. И как он не забывает, что и мостовая блестела, и все подробности…».
Правда, случались у Льва Николаевича и другие отзывы о Куприне. Так, прочитав рассказ «Мирное житие», сказал: «Какая это прелесть! Только не следовало старика делать доносчиком. Зачем? Он и так хорош, рельефен, ярок». Категорически не принял Толстой повесть «Яма». Но был отходчив. В 1906 году патриарх отечественной литературы заметил: «Я его очень люблю. Боюсь, как бы критика его не испортила… Вот кого я считаю самым талантливым из молодых — это Куприна». Повторил он свою оценку Куприна и в 1910 году — году своей кончины.
«…Почему он большой писатель? — задавался вопросом о Куприне Мамин-Сибиряк. — Да потому, что он живой. Живой он, в каждой мелочи живой. У него один маленький штришок — и готово: вот он весь тут».
Внимательно следил за творчеством Куприна Антон Павлович Чехов. На рассказ «В цирке» дал такой отзыв: «Это свободная, наивная, талантливая вещь, притом написанная знающим человеком».
Как-то Антон Павлович сообщил Куприну, что Л.Н. Толстой заинтересовался его «Миниатюрами» и пожелал их иметь у себя. На что автор ответил: «…не решаюсь послать Л.Н. свою книжку: уж очень много в ней балласту, который может произвести удручающее впечатление».
Чехов — Куприну. Ялта, 22 января 1902 года «Дорогой Александр Иванович, сим извещаю Вас, что Вашу повесть в «Цирке» читал Л.Н. Толстой и что она ему очень понравилась. Будьте добры, пришлите ему Вашу книжку по адресу… и в заглавии подчеркните рассказы, которые Вы находите лучшими, чтобы он, читая, начал с них. Или книжку пришлите мне, а уж я передам ему. Рассказ для «Журнала для всех» пришлю, дайте только «очухаться» от болезни. Ну-с, будьте здоровы, желаю Вам всего хорошего… Ваш А. Чехов».
Когда в 1904 году умер Чехов, Александр Иванович выехал в Москву на похороны. Горький, присутствовавший на прощании, писал Бунину: «Мне страшно понравился Куприн на похоронах. Это был единственный человек, который молча чувствовал горе и боль потери. В его чувстве было целомудрие искренности. Славная душа».
Взыскательный Иван Бунин, от которого непросто было дождаться доброго слова о собратьях по перу, восхищался многими купринскими произведениями, тем, что «преобладает в них: силой, яркостью повествований, его метким и без излишества щедрым языком…».
Александр Иванович Куприн, один из лучших русских прозаиков на стыке XIX и XX столетий, родился 26 августа (7 сентября по новому стилю) 1870 года в заштатном городке Наровчат Пензенской губернии. Потом он подолгу живал в Одессе, Киеве, Петербурге, Москве и Париже, но Наровчат до сих пор остаётся единственным местом, где писателя удостоили пусть маленьким, скромным, но от этого особенно трогательным, музеем, стоящим на месте неприметного домишки с тремя окнами по фасаду, который сгорел в 1906 году. Заниматься своей исторической памятью русский народ почему-то передоверил другим, оттого так коротка и так избирательна эта память…
«Прежде всего надо осведомить читателей о том, что такое Наровчат, ибо слово это ни в истории, ни в литературе, ни в железнодорожных путеводителях не встречается, — писал Куприн о малой родине в рассказе «Царёв гость из Наровчат». — Так вот. Наровчат есть крошечный уездный городишко, никому не известный, ровно ничем не замечательный. Соседние городки, по русской охальной привычке, дразнят его: «Наровчат, одни колышки торчат». И правда, все наровчатские дома и пристройки построены исключительно из дерева, без малейшего намека на камень. Река Безымянка протекает от города за версту; лето всегда бывает жаркое и сухое, а народ — ротозей. Долго ли тут до Божьего попущения? Так и выгорал из года в год славный город, выгорал и опять обстраивался».
Мать будущего писателя Любовь Алексеевна, из древней татарской знати, женщина с сильным характером, после ранней смерти мужа отважилась на переезд в Москву с тремя детьми на руках в надежде преодолеть стойкую, безвылазную нужду. Позднее в автобиографии Куприн отметит: «…до 19 лет я не выходил из казённых заведений: сначала вдовий дом, что на Кудрине (теперешняя Кудринская площадь. – В.Л.), потом Разумовское сиротское училище, затем кадетский корпус». После двухгодичного курса обучения в Александровском юнкерском училище в Москве на Знаменской площади Куприна выпускают подпоручиком.
Три с лишним года гарнизонной жизни в захолустном Проскурове Подольской губернии с кутежами, бурными романами, почти обязательными для молодого офицерства, бретёрством и муштрой Куприну показались достаточными. Жена настаивала на поступлении в Академию Генерального штаба. Получив вызов на экзамены, Куприн выехал в Петербург, а по пути сделал остановку в Киеве, где встретил товарища по корпусу. Во время небольшой пирушки по случаю встречи на берегу Днепра ему пришлось вступиться за честь женщины, с которой непочтительно обошёлся полицейский. В ходе выяснения отношений Куприн, «мускулистый силач» по наблюдению Л.Н. Толстого, просто-напросто зашвырнул обидчика в реку. О физической мощи Куприна свидетельствовали многие. Вот что, в частности, вспоминал о нём
К. Чуковский: «Шея у него была бычья, грудь и спина — как у грузчика; коренастый, широкоплечий, он легко поднимал за переднюю ножку очень тяжёлое старинное кресло»…
В тот раз был составлен протокол «об утоплении полицейского чина при исполнении служебных обязанностей». Бумаге дали ход. Командующий Киевским округом генерал Драгомиров своим приказом запретил подпоручику Куприну поступление в Академию в течение ближайших пяти лет и предписал ему срочно вернуться в полк для дальнейшего прохождения службы. Денег на обратный путь не было. «Я продал револьвер, чтобы рассчитаться с хозяйкой квартиры, которой я задолжал за комнату, и купить билет до Киева…. Когда я садился в вагон, в моём кошельке осталось несколько копеек», — передаёт мытарства подпоручика в своих воспоминаниях М. Куприна-Иорданская, первая жена писателя.
Обременённый семьёй человек без профессии, без знаний и без гроша в кармане, Куприн подавлен, оскорблён. Он подаёт прошение об отставке. Этот печальный поворот в судьбе молодого офицера стал улыбкой Фортуны для русской литературы.
За плечами только один рассказ, опубликованный ещё в 19-летнем возрасте (за который, кстати, он получил нагоняй и двое суток ареста от училищного ротного командира), впереди — полная неизвестность да неистовая решимость сделаться писателем. И Куприн бросается в жизнь, как в поединок, в котором нужно одержать верх любой ценой.
За какую только работу он не брался, чтобы прокормить семью, а главное, приобрести ценнейший писательский опыт, изучать жизнь во всех её бесчисленных проявлениях! Он становился управляющим имением, инженером-металлургом, пожарным, наборщиком, рыбаком. Его интерес к жизни был неистощим, его тяга к общению с людьми, чья работа подразумевала каждодневный риск, — лётчиками, офицерами, борцами, контрабандистами — не имела границ.
Одновременно Куприн подрабатывал статьями, репортажами в газетах, писал рассказы и даже стихи, которые никогда не публиковал. Любопытно, что заметка Куприна «Машинка для сечения» была напечатана в газете «Слово» в Киеве. Чтобы быть замеченным читателями, он печатался и в «Русском слове», знаменитом тем, что гонорар авторам не выплачивался.
…А жизнь бурлила, разливалась по стране широкая всероссийская слава Куприна, множились слухи о его выходках. «Чем больше я узнавал его, — вспоминает Бунин, — тем всё больше думал, что нет никакой надежды на его мало-мальски правильную, обыденную жизнь, на планомерную литературную работу: мотал он своё здоровье, свои силы и способности с расточительностью невероятной, жил где попало и как попало, с бесшабашностью человека, которому всё трын-трава…».
и белыми
Как всякий приличный человек, Куприн отдал в молодости романтическую дань левым, протестным настроениям. Он увлекался поэзией Беранже, сам написал сатирическую «Оду Каткову» и стихотворение «Сны», посвящённое казнённому А.И. Ульянову за покушение на императора Александра III: «Вдруг смолкла вся площадь, и жутко молчанье… / Послышался детский отрывистый плач, / И снова все стихло. Один в ожиданье / По доскам помоста шагает палач…
«Молох» повествовал о бесчеловечных условиях труда в России, семимильными шагами двигавшейся тогда «к рынку». «Поединок» рассказывал о мрачной атмосфере в армии, где «правит кулак» и где нижние чины бесправны и унижены. «Гранатовый браслет» рисовал не просто историю несчастной любви беспородного телеграфиста к княгине, а трагедию непреодолимого социального расслоения в обществе.
Эти произведения, а также публичное сочувствие Куприна бунтарю-романтику лейтенанту Шмидту, острые выступления в печати в защиту революционных матросов «Очакова», гневное осуждение православной иерархии за отлучение Л. Толстого от церкви давали право эсдекам и Горькому как их полномочному представителю в среде интеллигенции числить Куприна в своих симпатизантах. В конце 1918 года Куприн даже напросился на встречу с В. Лениным, которая через секретаря Л. Фотиеву была ему обещана буквально назавтра. С всесильным председателем Совнаркома Куприн завёл речь об издании журнала для трудового крестьянства под названием «Земля». Однако из затеи ничего не вышло. Вождь мирового пролетариата острым марксистским чутьём разглядел в Куприне мелкобуржуазного интеллигента, от которого пролетарскому делу будет больше хлопот, чем пользы. Писатель, как известно, имел нрав независимый, мало предсказуемый и буйный. Был вспыльчив, задирист, легко заводился. Мог вышибить в поезде окно, если жене и дочке было нечем дышать, а пассажиры не разрешали проветривать. Или шваркнуть об пол часы, которые только что преподнес Мусе на день рождения, потому что она скривилась — старушечьи.
В 1919 году, после короткого пребывания под знамёнами Юденича, Куприн с семьёй уезжает в Гельсингфорс, а оттуда в Париж. Как оказалось — на долгие 18 лет.
Писатель и литературовед Олег Михайлов, десятилетиями занимавшийся Иваном Буниным, не раз говаривал мне в последние годы жизни: «Мне теперь больше Куприн нравится!». Признание для Михайлова, одного из лучших в России знатоков творчества нобелевского лауреата, на первый взгляд, странное. Мало того что ещё в 60-е гг. прошлого столетия он с особым тщанием готовил к изданию первое советское 9-томное издание Бунина с предисловием А. Твардовского и стал в нём автором очень дельных примечаний. Мало того что прилежно переписывался он с бунинской вдовой Верой Николаевной Муромцевой-Буниной, с писателем Б. Зайцевым, ближайшим другом Бунина, на протяжении многих лет. Михайлов входил в редакционный совет ИМЛИ по изданию всего эпистолярного наследия И.А. Бунина — предприятия академического, серьёзного, особого блюда для литературных гурманов. Всё это свидетельствовало не просто о доскональном знании Михайловым литературного наследия Бунина, но и о его искренней и многолетней увлечённости этим великолепным мастером русской поэзии и прозы, которому он посвятил немало книг и статей. Поэтому для перемены вкусов и оценок Олега Николаевича должны были быть веские основания. Они, впрочем, и были.
Конечно, Бунин как несравненный стилист с его поэтической точностью и изысканностью в языке может смотреться предпочтительней Куприна (Горький напишет о Бунине: «...если скажут о нём: это лучший стилист современности — здесь не будет преувеличения»), в произведениях которого иной раз заметны и спешка, и неряшливость, и банальщина. А уж как подтрунивал Бунин над крестьянскими «детскими белыми головками» на купринских страницах — этим штампом ещё народнической и разночинной литературы… И всё же несомненная сила Куприна в том, что он любил людей, любил своих героев – от благополучных и удачливых до самых заурядных, от оседлавших жизнь до падших, от сильных до слабаков, скатившихся на самое дно. По его произведениям можно изучать жизненный уклад военных, заводских рабочих, рыбаков, циркачей, чиновников всех рангов. Куприн представил в литературе такую россыпь русских характеров, профессий, сословий и сфер деятельности, такое многообразие судеб и жизненных коллизий, что его творчество по справедливости следовало бы считать энциклопедией русской жизни. Наверное, с большим основанием, чем пушкинского «Евгения Онегина»…
Потом из чужбины, из парижского далека горько жаловался он на свою эмигрантскую долю: «Чем дальше я отхожу во времени от Родины, тем болезненнее о ней скучаю и тем глубже люблю… — писал он Илье Репину. — Знаете ли, чего мне не хватает? Это двух-трёх минут с половым из Любимовского уезда, с зарайским извозчиком, с тульским банщиком, с владимирским плотником, с мещерским каменщиком. Я изнемогаю без русского языка…».
И вот недавно, словно по какому-то наитию, в канун 145-летия А.И. Куприна, случилось мне купить на развале возле станции метро «Аэропорт» тяжеленный, в 1300 страниц том, в котором издательство «Альфа-книга» собрало все рассказы писателя. И вновь погрузился в памятные с детства и юности страницы.
Куприн в русской литературе — навсегда…
Комментарии:
Статьи по теме:
Открытое письмо Александра Руцкого
Президенту Российской Федерации Путину В.В. Депутатам Государственной Думы Федерального Собрани...
Авторизуйтесь, чтобы оставить комментарий