08.11.2019

«Крест на окраине заставы…»

КУКУШКА

Здесь соседи, там только кукушки
Перекличку ведут по лесам.
Прячешь бедное ухо в подушку
И в охапку берешь себя сам.

Голосуй на обочине тракта,
Неприметный для серых машин.
Если кто не боится теракта –
Пешеход на дороге один.

Он немного для прошлого значит,
Знает имя да дело своё,
Не посмотрит назад, не заплачет,
Оставляя пустое жильё.
Сядет рядом, зажжет сигарету
И попросит погромче про жисть.
Из динамика музыка эта
Не даёт по душам говорить.

Что тебе до его интереса, –
Он не скажет тебе ничего,
Выйдет где-то у темного леса,
Только спину запомнишь его.

Есть недолгое время полета
Над чужим обреченным гнездом, –
Монотонная присказка лета,
И как будто совсем ни о чём.

* * *
Держись за петлицу, старик,
Плаща, что носил ты полжизни.
Он выцвел, как флаг, и поник, –
Обносок вчерашней отчизны.

Ты шепчешь, мосты шевеля –
Сносилось и это железо:
– Конечно, всё было не зря,
И крепче не будет протеза.

ПТИЦЫ

Просто так, без усилий и цели,
На большой высоте, над водой,
Не следя ни глубины, ни мели,
Реют птицы в забаве простой.

Ветра вал надвигается с моря, –
Птица ловит большую волну
И, подъемную силу утроив,
Позволяет себе слабину.

Это счастье, когда в оперенье
Нет заботы и тяготы жить.
И кричат, отрицая паденье,
Чтоб с другими восторг разделить.

* * *
Оставляя след губной помады,
Горна поцелуешь ты мундштук.
От тебя мне ничего не надо,
И не привыкать к простому «друг».

Соль потери или вкус победы
Ты поймёшь – пускай дрожит рука.
Я не вор, но я целую следом
Губы золотые мундштука.

ДРУГОЙ РАЗГОВОР

Есть в России поэт Емелин,
Речь его звонко бьёт по ушам,
Но стихи – сплошные качели,
Пусть и взлетает душа.
Слышно другие мне разговоры
Сквозь слезы детушек, матерей.
Быстро Емелин пишет, нет спору, –
Автомат стреляет быстрей.

В ТОЙ ОБЛАСТИ

Что отражает зеркало, когда
Нет перед ним смотрящего пытливо
Живого глаза? Тёмная вода
От дней творенья так же сиротлива.

Здесь, не найдя опору, сам не свой
В окно стучится дух, себя не зная.
Неназванный – он сущему чужой
Да и земля без имени другая.

2020

Какой-то особенный холод,
Но солнечным выпал декабрь,
И красит, и мажет город
В закатную киноварь.

И дни на минуту короче,
И солнцу опять недолёт,
А где-то язвит и хохочет
Щербатый двадцатый год.

Но всё это будет нескоро:
Такой же холодный декабрь,
И праздники, и разговоры,
С пометками календарь.

Ещё девятнадцатый ляжет
В разбитые колеи,
И он ничего не расскажет,
Как бедные песни мои.

* * *
Разбилось зеркало.
Теперь не жди удачи, –
Заметишь ты.
Я вторю, в свой черёд.
Что будет завтра –
прошлое назначит,
И час стыда, и день нужды найдёт.

И ты молчишь. И кажется – уснули
Предметы, чтоб несчастье
обмануть, –
Оно одеждой, брошенной на стуле
До времени ютится, как-нибудь.

МОЁ ПОКОЛЕНИЕ

Непризнанные, мимо мы прошли.
Скажу невразумительное: «Были…»
Мы королевств чужие короли,
Тех не спасли, а этих упустили.

«Какой скандал!» – говаривал поэт.
Была война, и много не хватало.
И мне яснее по исходу лет:
Прогресс везде, да только хуже стало.

Владимир НЕЧАЕВ.

МАМОНТЫ

От какой погибли смуты,
Пережив животный страх?
Всё случилось за минуты,
Пища стыла на зубах.

И за что такая кара
Нам не скажет никогда
Откровением удара
В лоб летящая звезда.

* * *
Цвет давнего, небесно-синий,
И – горстью –
быт простой извёстки
Смешай, и взгляд на половине
Чуть задержи под взмах неловкий.

Когда скрадёт слепящим снегом
Крест на окраине заставы…
Солёный, горький вкус побега
И суета у переправы.

АДАМ

Слово кончается –
выцвело и полиняло.
Так убывает прежде послушное тело.
Следом за телом ли,
или же слово вначале
В тесную комнату
с улицы шумной влетело?

Скучно становится жить.
Раздавай свои песни.
Слово – тугие покровы
заветного дара.
Что же расскажешь ещё,
что полней и чудесней
Непостижимости
и повторимости шара?

Всё, что поймёшь, то проймёшь.
Истлевает рубаха.
От соловьиного горла и звука предела
До немоты, наготы,
до звериного паха –
Новое будет тебе и достойное тело.

ЗДЕСЬ

Это место, где мы родились,
Это люди, которых оставим.
Переправы незрелая мысль, –
Мы уже ничего не исправим.

Это лица гранитную толщь
Раздвигающие терпеливо.
Ожидания тяжкая мощь,
Обнажённые камни отлива.

* * *
Твой телефон – мой соучастник,
Нелепый сводник и двойник.
Мне выпало двойное счастье:
Я к уху твоему приник.

Но говорим мы губы в губы.
Прервется связь, и дуй – не дуй.
И ты мою пропустишь грубость,
Я ж не замечу поцелуй.

* * *
Дождь осенний. Крепко спится.
По карнизу ходит глухо
Дождь – невидимая птица.
Спит и птицу слышит ухо.

Сон – ковчег твой невесомый.
Сорок дней скорбит и точит
Эта влага, только к дому
Путь весла всегда короче.

Повернётся утлой дверью
Время – Лазарь. В изголовье –
Спи – ещё вздыхают звери,
Парные твои подобья.

Спи, тебя ещё разбудят –
Под доской, под ветхим кровом.
Не обидят, не осудят
В том, блистающем и новом!

* * *
Двадцатый век закончился на днях,
Он взял своё и закатился в лузу.
Ещё вчера ходили мы в друзьях,
Маскаев и Барков, и незабвенный Клюзов.

Они все живы – рядом, далеко –
Обрывки склеенной советской киноленты,
Где за полночь расходятся легко
Вполне довольные собой интеллигенты.

Но вот взгляни: Мамврийский дуб упал,
И неинтеллигентные евреи,
Свой опереточный устраивая бал,
Ликуют и вытягивают шеи.

Под эту музыку упрямые отцы,
Законов свод толкующие шире,
Начала склеят кровью и концы
Пророчествам согласно и цифири.

Поскольку дуб Мамврийский… и потом,
Он жалок – Петр. В конце страстной недели
Не осеняют, но казнят крестом.
И жизнь твоя прошла на самом деле.

МОСКОВСКОЕ НАЗНАЧЕНИЕ

Дело мэру не внове.
Сибиряк провинциальный
Ничего на голове
Не носил принципиально.

Если высоко залез,
Кто ещё повыше, знает:
Голова, она и без –
Одинаково слетает.

СТРАСТИ ПО ИОСИФУ

Я бы хотел прожить ещё лет тридцать,
чтобы увидеть место Бродского в литературе,
уж и не знаю, что сделать, как умудриться.
Не усидеть на двух, на одном удержаться бы стуле.

Пусть и при жизни фанфары гремят о том,
что труды того или другого заслуживают вниманья.
Сколько примеров в ошибке указующего перстом!
Истина не достойна ль креста, костра, колесованья?

СКВОЗНОЙ ПЕЙЗАЖ

Вот ближний план –
из почки, чуть дыша,
бормочет Пан
и клейкая душа.

Взгляни подальше,
бедный пейзажист:
июльской фальшью
тяжелеет лист.

Плоды созрели,
волос твой густой.
На летней мели
песни лад простой.

Но перебивом,
вразнобой, вразрез,
в наклоне ивы
слышно ре диез.

И дальше – тише…
Там, где ты и я,
толкуют мыши
о следах жнивья.

Ещё боляще
ты глядишь назад,
но чище, чаще –
поверху и над.

В душе запало,
посмотри туда:
за перевалом –
облаков гряда.

* * *
Там, где мерцание светил, –
Прямоугольник монитора.
Совсем не милости просил –
Раздумчивого разговора.

Кумиров прежних снег занёс
Пурги газетной, шелест флагов.
И, не решая мой вопрос,
Молчит вчерашняя бумага.

г. Петропавловск-Камчатский
2019

Все публикации