«Красный граф» в современную эпоху

В одной дрянной бульварной книжонке, вышедшей лет 20 назад под названием «Исповедь любовницы Сталина», писатель сравнивается с визжащей от удовольствия свиньей, когда ей дают помои в корыте. В то же время, скажем, Бориса Пильняка, по степени таланта и значения в литературе никак не соизмеримого с А. Толстым, изображают героем и мучеником. Трагическая судьба Пильняка, расстрелянного в 1937 году, хорошо известна, но наряду с этим теперь стало известно ещё и то, что Пильняк был негласным осведомителем НКВД – именно по этой причине ему было дозволено разъезжать по всему миру, он бывал и в Америке, и в Японии, и в Китае, и в Англии и т.д.
Что же касается ярлыка «красный граф» или «красный шут», то он в значительной мере берёт исток в книге А. Варламова об А.Н. Толстом, вышедшей в серии «ЖЗЛ» в 2006 году и теперь уже неоднократно переизданной. Книга эта имела немалый читательский успех, и, надо признать, вполне заслуженный, так как автор привлёк очень большое количество новых, мало, а то и вовсе неизвестных, очень любопытных материалов, ранее не входивших в поле зрения писавших об А.Н. Толстом. Сама по себе необычайно интересная биография А. Толстого, похожая на приключенческий роман, человека талантливого во всём, не только в сфере литературного творчества, жизнерадостного сангвиника, не выносившего ничего тяжёлого и печального, но в то же время неутомимого труженика, работавшего ежедневно, в любых условиях, не дожидавшегося вдохновения, поставлена в культурно­исторический и литературный контекст эпохи, показаны творческие и житейские связи писателя с многочисленными и также ярчайшими, талантливыми современниками – от молодого К. Чуковского, Леонида Андреева, М. Волошина до И. Эренбурга и А. Фадеева. Однако автор делает явный акцент на наиболее неприглядных и одиозных фактах и эпизодах биографии Толстого 1930–1940­х годов, связанных с его будто бы вседозволенно­разгульным образом жизни, порой непристойными выходками, которые позволял себе «живой классик», удостоенный всевозможных наград и званий.
Уточним, что А.Н. Толстой был награждён орденами Ленина (1938), Знак Почёта (1939), Трудового Красного знамени (1943), ему трижды присуждалась Сталинская премия, одну из которых он передал в фонд обороны (1943). Писатель являлся действительным членом Академии наук СССР, депутатом Верховного Совета СССР. После смерти А.М. Горького А. Н. Толстой стал фигурой номер один среди советских писателей. А в скобках напомним, что наименование «красный граф» пошло в ход в современную эпоху благодаря всё же не А. Варламову, а Виктору Петелину – именно так озаглавлена одна из его биографических книг об Алексее Толстом, вышедшая в 2002 году «Жизнь Алексея Толстого. Красный граф». Но это, как говорится, a propos, между прочим (франц).
Есть примечательное свидетельство младшего сына писателя, ленинградского композитора Дмитрия Алексеевича Толстого (1923—2003), которое приведено в его мемуарной книге «Для чего всё это было» (СПб. 1995). На его, тогда 17­летнего юноши, вопрос, зачем он, А.Н. Толстой, такой замечательный писатель, опубликовал «заказную», фальсифицирующую некоторые события Гражданской войны (оборона Царицына) повесть «Хлеб» — связующее звено между второй и третьей частями трилогии «Хождение по мукам» — писатель ответил так: «Я знаю, что делаю. Значит, иначе было нельзя».
Очень выразителен, на наш взгляд, также эпизод, приведённый в книге «Бурбонская лилия. Четвёртая жена графа Алексея Толстого» (М. 2007), принадлежащей перу известного исследователя биографии и творчества А.Толстого писателя Ю.М. Оклянского. Однажды Толстой сидел в каком­то тяжёлом раздумье, немного при этом будучи, как говорится, подшофе, в ленинградском Доме книги. Перед ним на столе лежала целая стопка договоров на издания и переиздания «Хлеба». К нему зашёл директор Ленинградского отделения Госиздата по фамилии Брыкин и выразил по этому поводу неподдельную радость. Толстой тяжело посмотрел на него и произнёс: «Дурак ты, Брыкин, ничего не понимаешь!».
Вопреки утверждению А. Варламова, что А.Н. Толстой «состряпал» своё одиозное произведение за два месяца, на самом деле известно, что писатель работал над повестью в течение двух лет (1934—1936), параллельно с другими своими произведениями, как он обычно это и делал. Поэтому в данном случае мы имеем дело с определённой подтасовкой фактов, которую, к сожалению, допускает уважаемый автор.
Кроме того, существует устное свидетельство, слышанное автором этой статьи от старшего сына писателя Никиты Алексеевича Толстого (1917—1994), профессора­физика и известного культурно­общественного деятеля, о том, что в 1930­х годах, во время жизни семьи Толстых в Царском Селе под Ленинградом, на него «точили зубы» известные органы. Посетивший однажды Толстого по какому­то делу шапочно с ним знакомый прокурор, живший по соседству, сообщил поражённому писателю, что на него поступило 1200 доносов (!). Только какая­то счастливая случайность спасла его от неминуемого ареста и его семью от всевозможных бед и испытаний. А.Н. Толстому приписываются также и следующие слова: «Лучше я буду писать дерьмо за столом у себя дома, чем есть г...о в лагере».
Обнародованы теперь данные и о подготовке досье на Толстого в годы войны – на этот раз его избавило смертельное заболевание раком лёгкого и «блаженная», если воспользоваться словом А.А. Ахматовой, кончина 23 февраля 1945 года.
Общественное поведение Толстого в сталинскую эпоху не было столь прямолинейным и поддающимся недиалектическому, грубому истолкованию в угоду современной политической конъюнктуре, политическим тенденциям последних десятилетий. Конечно, мы не станем отрицать очевидного — талантливейший писатель, что называется, «Божией милостью», Алексей Толстой, оставивший блестящее литературное наследие во всех жанрах, чтение которых не может прискучить никогда, любил хорошо и «вкусно» пожить, но такой уж он был человек, и едва ли можно его за это огульно осуждать, тем более, обвинять. Как и за то, что он, естественно, был человеком своего времени, что нашло отражение в некоторых его художественных произведениях («Хлеб», «Путь к победе») и особенно в публицистике конца 30­х гг. и публичных выступлениях. Как тут не вспомнить о том, что даже такие литераторы, как Борис Пастернак и Анна Ахматова, не говоря уже о Всеволоде Иванове и его романе «Пархоменко» (1935), пели «осанну» Сталину. В этом же «грехе» можно уличить и таких крупнейших деятелей советской культуры, составлявших её цвет и славу, как Вл.И. Немирович­Данченко, И.М. Москвин, О.Л. Книппер­Чехова, Д.Д. Шостакович или же «затравленный и гонимый» М. Булгаков. Поэтому, с нашей точки зрения, вряд ли возможно оценивать Алексея Толстого только лишь с позиции известного его портрета, написанного в 1941 году его хорошим приятелем, великолепным художником П.П. Кончаловским, на котором изображён румяный и сытый, довольный собой и жизнью гурман и чревоугодник, прямо­таки раблезианский персонаж.
Здесь же нельзя не вспомнить и о том, что А.Н. Толстой неоднократно, в разные годы, пользуясь своим высоким положением, близостью (опасной, конечно) к власти заступался и хлопотал за арестованных. Так, например, он принял живое участие в судьбе писателя из Самары Г. Венуса или отца жены своего близкого и, быть может, единственного друга В.Я. Шишкова, несправедливо оказавшихся за тюремной решёткой. А.Н. Толстой и его жена Людмила Ильинична в ташкентской эвакуации оказывали помощь и поддержку осиротевшему сыну
М. Цветаевой, Георгию Эфрону (Муру), попавшему в бедственное положение после самоубийства матери 31 августа 1941 года в Елабуге.
Никто, кроме Толстых, этого не сделал – ни Н.Н. Асеев, ни тем более К.А. Федин, никто другой из эвакуированных тогда в Чистополь и Елабугу писателей, к кому ни обращался потерявший мать и перед этим отца шестнадцатилетний мальчик, впоследствии, как известно, погибший на фронте.
И такие примеры можно было бы продолжать и далее.
Подводя резюме нашим размышлениям, отметим, самое, пожалуй, главное: А.Н. Толстому, писателю и гражданину, ближе всего была идея русской государственности (и в этом нельзя не согласиться с А. Варламовым), как она сложилась не только со времён Петра Великого. Именно об этом написан его превосходный роман, который, вопреки мнению некоторых, вовсе не является апологией сталинизма, а прежде всего апологией русской государственности. И ещё значительно раньше, начиная с эпохи Ивана Грозного, когда та же идея утверждалась подчас жестокими и кровавыми деяниями. Именно поэтому Толстой в 1940­х годах обратился к этой теме и к фигуре Ивана IV, написав двухчастную драматическую повесть «Иван Грозный», поставленную уже после смерти писателя на сцене МХАТ, с обычным для него острым чувством истории и совершенно живым и колоритным изображением людей, живших во времена седой старины, людей разных сословий — от царя, бояр, опричников до «чёрного» простого люда. Эта идея в конечном счете обусловила его разрыв с эмиграцией в 1923 году и подвело его к принятию происшедших в его родной стране перемен, созидания нового социального строя в России, истерзанной войнами и революциями.
Он был с ног до головы русским человеком, что отмечал в А. Толстом, например И.А. Бунин, относившийся к нему, мягко говоря, критически и в некотором роде завидовавший ему.
Наиболее же законченное подтверждение этому, как нам представляется, — это патриотическая публицистика А. Толстого военных лет, ставших последними годами его жизни, пусть с неизбежными издержками времени, но написанная со всем «жаром его сердца», как однажды сказал хорошо знавший писателя и великолепно его изображавший И.Л. Андроников, а не только по заказу Совинформбюро, «Правды» или «Красной Звезды». Этим он достойно и ярко завершил свой жизненный и творческий путь, наряду с оставшимся незаконченным романом о великом царе­реформаторе.
Политические веяния проходят иногда почти бесследно, а подлинный живой талант остаётся навсегда, на все времена. Жизнь и творческая деятельность А.Н. Толстого – блистательный прецедент этого. Читательский интерес к нему столь же незыблем несмотря ни на что, как остаётся незыблемым памятник писателю, установленный в 1957 году по указу правительства Союза ССР у Никитских ворот, возле дома, где он жил и где теперь находится его музей­квартира — крупный культурный и научный центр.

 

Александр РУДНЕВ.