slovolink@yandex.ru
  • Подписной индекс П4244
    (индекс каталога Почты России)
  • Карта сайта

Как вернуть потерянное чудо?

Родилась в Московской области в городе с необычным названием — Талдом. «Плести из слов узоры» начала с детства. В 2000 году стала членом Долгопрудненского литературного объединения «Клязьма». Затем — его секретарём,  после — редактором отделения поэзии. Сегодня Лидия  Вячеславовна — руководитель лито и главный редактор литературно-художественного альманаха «Долгие пруды», где несколько лет вела еженедельное двухполосное литературное приложение.

 

Её произведения публиковались в различных альманахах и периодических изданиях, а также вошли в сборники, в числе которых «Поэзия на пороге третьего тысячелетия», «Дыхание земли», «Пять поэтесс», «Дорога через миры».
Перу Лидии Вячеславовны принадлежит нескольких книг. Последняя — поэма-сказка «Янтарный замок».
Член Союза писателей России
и Союза журналистов России.

КРЕСТ
В лапту друзья играли и в чижа,
в садовника, в горелки и пятнашки.
А я сидела тихо, чуть дыша,
слова в венки сплетая, как ромашки.

Проходит жизнь. И мерно,
как прибой,
события, идеи, чувства, годы
проходят равномерной чередой,
послушные велению природы.

Построили дома мои друзья,
во взрослых играх стали
мастерами,
в политике, и бизнесе… — лишь я
всё в детстве, всё играю со словами.

И никому моих не надо слов!
Несу, как крест, рыдая от позора,
нелепый дар насмешливых богов —
призвание — плести из слов узоры.

ИВАНУШКА
Я в дальних странствиях своих
сносил семь пар сапог железных.
Я брёл под градом слов пустых
с котомкой знаний бесполезных.

Людей я видел: добрых, злых,
а чаще — равнодушно-скучных;
построил замки: семь простых
и больше тысячи воздушных.

Искал пропавших королей,
спасал принцесс и бил драконов…
Не приобрел себе друзей.
Зато теперь полно знакомых.

И вот вернулся я домой,
где мне по-прежнему не рады:
теперь, конечно, я — герой,
да только где моя награда?

В легендах было интересно,
но в жизни вышло всё не так:
опять лягушка — мне невеста,
а я — опять Иван-дурак.

НОЧЬ В ДЕРЕВНЕ
Стена из круглых, звонких брёвен,
дощатый потолок,
и тёплой печки чуть неровен
белёный крепкий бок.
Сушеных яблок запах сладкий,
герани на окне,
мерцанье тихое лампадки
и тени на стене…
Скрип недовольной половицы
и топоток глухой —
спешит в подпечье, к домовице,
мохнатый домовой.
Прозрачный месяц за окошком
взошёл на млечный мост,
ступая сытой сонной кошкой
по спелым гроздьям звёзд.
Чуть пахнет сеном — свежим,
пряным —
уютная кровать.
И сад шумит, от ветра пьяный…
И — невозможно спать!

КАК ЖИВЁМ,
ДРУЗЬЯ-СЛАВЯНЕ?
Как живём, друзья-славяне?
То раздоры, то война, —
может, что неладно с нами?
Может, наша в том вина?
Как и прежде, полноводны
наши Волга и Дунай, —
почему мы несвободны?
Отчего кругом раздрай?
На поля ложатся росы,
соловьи весной поют, —
почему мы нищи, босы?
И за что нам вслед плюют?
Может, вспомнить уж приспело,
кто по крови нам родной,
и — когда дошло до дела —
встать единою стеной?
Может, стоит нам встряхнуться
и напомнить кой-кому:
спит Иван, да ведь проснуться
не заказано ему!

СВЕТЛЯКИ
Светляки мерцают на поляне,
словно небо отразилось в травах,
синими дрожащими огнями
освещая правых и неправых.

Звёздная дорожка под ногами,
только огоньки покорно гаснут,
под сторожко-робкими шагами
умирая грустно и безгласно.

Остаётся след — бездонный,
странный,
разделивший надвое сиянье:
тьма и пустота, что неустанно
вслед за грешным тянутся
созданьем.

Как вернуть потерянное чудо?
Замереть и затаить дыханье —
и опять, явившись ниоткуда,
светляки шаманят на поляне.

МОЙ ДОМ
Мой дом построен на семи ветрах.
Всю жизнь свою я слушаю их песни.
Они сметают прожитого прах,
уносят годы и приносят вести.
Мой дом построен на семи ветрах.

Здесь сквозняки гуляют по углам,
колышутся гардин цветные флаги,
летит по ветру легковесный хлам,
ненужный, как забытые бумаги.
Здесь сквозняки гуляют по углам.

Сосредоточен в доме целый мир:
гул городов и шелест волн усталый,
стрижиный крик, бряцанье шпор
и лир,
вой вьюги, грома грохот
запоздалый…
Сосредоточен в доме целый мир.

Здесь настежь всё — и двери,
и сердца.
Распахнуты глаза людей и души.
Не спрятать здесь ни мыслей,
ни лица.
И мир открыт для тех, кто хочет
слушать.
Здесь настежь всё — и двери,
и сердца.
Мой дом построен на семи ветрах…

НА  ПОДОКОННИКЕ
Пересвистывались птицы.
Перемигивались звёзды.
Переглядывались окна.
Перешёптывались мы.
Перепрыгивали лужи
все прохожие снаружи:
переменчивая осень —
это краешек зимы.
В переполненном объёме,
в обжитом микрорайоне,
мы, в окошечном проёме
из-под сеточки дождя,
пересматривали кадры
переулочно-гитарной
жизни, слишком ординарной
для себя её найдя.
Мы почти без передышки
целовались на окошке,
до забвенья, до одышки,
словно мартовские кошки;
словно бабочки летают,
словно лето наступает,
словно снега не бывает
никогда, да и нигде.
Словно жёлтые листочки —
просто радуги кусочки,
что на радость всем прохожим
кувыркаются в воде!

ЭТО Я
Мы прощались с тобой на вечерней
заре
до рассвета, до встречи, до срока...
А румянец заката пылал на коре
и на листьях малиновым соком.
Были руки и губы твои горячи...
«Задержись», — ты молил,
но напрасно.
Нынче я не твоя — не шепчи,
замолчи —
и светилу ночному подвластна.

Я под полной луной
стану тварью лесной
или рыжей лисой,
или птахой ночной.
И покуда небес
не окрасит заря,
не заглядывай в лес,
не ищи меня зря!

Даже в будни сестрицы твои,
говорят,
щеголяют в мехах всем на зависть.
Не понять, мой охотник, тебе,
не понять,
почему я дрожу, расставаясь...
Верен глаз у тебя и не дрогнет рука,
лунный свет так предательски ярок!
Прямо в сердце, что бьётся и любит
пока,
я приму твой последний подарок.

Дикой тварью лесной,
это я под сосной —
то ли рыжей лисой,
то ли птицей ночной!
Отправляйся домой,
отдохни до зари,
сквозь прицел, мой родной,
на меня не смотри...
От начала времён повелось у людей,
что удача твоя — станет
смертью моей.
...А багрянец густел, остывал
на коре...
мы прощались с тобой
на вечерней заре.

НОЧНОЕ СЧАСТЬЕ
Днем к великим делам призванный —
ты ночное мое счастие.
Зацелую тебя истово,
обниму, обожгу страстью я,
нашепчу тебе слов ласковых,
стану гладить рукой вольною —
и царицей ночной Савскою
закачаю тебя волнами.
Ночью счастия нам отмерено,
целый день нам отдельно мучиться!
Я тебе — как река берегу.
Отодвинуться — не получится.

МУДРЕЦ
Мой добрый прадед был ревнитель
строгих нравов,
столп общества, гордец и барышень
кумир:
на аксиомы он разъял бурлящий мир,
и обо всём судил уверенно и здраво.

Любви не должно быть основою
для брака, —
не сомневался он, — и был,
возможно, прав:
так, при слиянии несхожих двух
держав
в одну империю — не чувства
виноваты.

Но жизнь не так проста: порой
судьба смеётся
над теми, кто себя считает
всех мудрей.
…У дома своего, близ собственных
дверей,
плясунью встретил он босую,
у колодца.

И Разум был сражён: черёд иным
героям
взойти на трон души
и воцариться там.
Покорен и влюблён, мой прадед
в божий храм
с цыганочкой вошёл и стал
пред аналоем.

ПРИЗНАНИЕ
Приходят по ночам, как эхо
давних лет,
и чуткость рук слепых, и нежная
их сила…
Я иногда включаю ночью свет,
от ужаса, что я тебя забыла.
Но, слава Богу, рядом ты, со мной,
спокойно спишь, и я тебя касаюсь.
Любимый мой, необходимый мой,
единственное, в чем я не раскаюсь.

И на душе становится теплей:
что мне до вас, судьбы моей метели!
Что может быть плохого
на Земле,
пока ты здесь, со мной, в моей
постели.

ЛЮБОВЬ ПРОЙДЁТ
Любовь пройдёт — твердили
все кругом.
В супружестве иначе не бывает.
Большое пламя долго не пылает,
и скука пеплом ваш засыплет дом.

Друзья-доброжелатели солгали:
их предсказанья сбудутся едва ли —
не им, остывшим, рассуждать
о том!

...Не ведает весенняя листва,
что радостно топорщится
на ветке,
про дворника в оранжевой
жилетке...
Вот так же и любовь — пока жива,

не помышляет, что ничто не вечно.
Цветёт себе счастливо и беспечно!
Не ждёт конца — и в том она права.

ПРИЛИВ И ОТЛИВ
Как приливом на берег выносит
створки раковин, клочья сетей,
так однажды ненастная осень
обронила меня меж людей.

Суть свою, инородно-чужую,
мне забыть, изменить не дано.
Изумленно, влюблённо гляжу я:
мир распахнут — чужое окно.

Непривычна к земному укладу,
непонятлива и неправа,
я желала нездешнего лада,
я искала иные слова.

…Но гостинцы морские недолго
безнадзорны на влажном песке:
снова слижут их жадные волны,
в неизбывной голодной тоске,

жизнь уйдёт неизбежным отливом.
Прохихикает бездна: пошли!
И уложит на сжатую ниву,
на небритую щёку Земли.

МОЙ ДРУГ СОБРАЛСЯ
В ДАЛЬНИЙ ПУТЬ
Мой друг собрался в дальний путь,
за тридевять морей.
Не удержать, не повернуть —
мой друг собрался в дальний путь.
Через плечо шепнул: прости,
пора в дорогу, отпусти!
Оставшихся согрей.

Спал пёс, в печи трещал огонь,
Но во дворе — оседлан конь
горяч, нетерпелив.
В прицел
на беззащитных нас
глядел
судьбы кошачий глаз,
пугающе красив.

Мой друг шагнул через порог,
меня не взял с собой.
Не захотел или не смог.
Мой друг шагнул через порог…
Часы стучали на стене.
Он целый мир оставил мне,
жаль только — что пустой.

Здесь бродит пес, себе не рад.
И, в пустоту уставив взгляд,
я кутаюсь в платок.
Сверчок
украл последний сон:
смычок
всю ночь терзает он,
как неотступный рок.

Мой друг ушёл в далекий край,
где нет земных забот.
Ему открылись двери в Рай,
мой друг ушел в далекий край.
А на лугу — табун коней,
и знаю я: в один из дней
мой пес хвостом качнёт,

узнав горячего коня,
что бьет копытом у плетня.
И, свой оставив кров,
шагнуть
окажется легко.
Мой путь
проляжет далеко —
за тридевять миров.

ГОСТЬЯ
Она вошла в наш добрый
старый дом.
Распаковала вещи. Села в кресло.
Часы в руке... но это — не о том.
Похоже, ей у нас ничуть не тесно.
А мы с тех пор молчим и смотрим
на песок,
что сеется и сеется тихонько.
И кажется, что холодит висок —
течёт песок струёй совсем
не тонкой.
Не страшно, нет.
 Всего лишь замер смех.
Она пришла — к кому? Или одна —
на всех?
И старый дом скрипит, скрипит
от сквозняка.
Она сидит.
И не зовёт.
Пока.

СПУТНИК
Дворники листья
             сгребают в груды,
и воробьи
             сбиваются в стаи.
Медово-жёлтый,
             кроваво-рудый
над изумрудным
             преобладают.
Ветер за мной
             спешит по аллее,
что ему надо,
             что он вдруг – следом?
Может, влюбился?
             Или – жалеет?
Или ушибся,
             упавши с неба?
Мне в одиночестве
             тоже грустно:
не с кем и слова
             сказать
                          порою…
Нынче холодно.
             В парке пусто.
Я под дождём –
             последним героем.
Мимо фонтана,
             площади мимо,
рядом идём –
             случайная пара.
Ветер и дева.
             Два пилигрима,
молча бредущих
             по тротуару.

ВЕТЕР
Стучится ветер в стёкла окон.
Так память мне стучится в душу.
Обыденности плотный кокон
стремясь пробить, порвать,
нарушить.
Воспоминаний кружит стая,
как ворох писем пожелтелых.
В них свет потерянного рая,
и цвет одежд, когда-то белых.
Взаимосвязаны, как звуки
мелодии, что отзвучала,
они, как призрачные руки,
листают записи с начала.
Но — странно и необъяснимо —
там есть чужие строки тоже.
И разница — неуловима.
Лишь мир как будто чуть моложе.
Я чётко помню:
             чьи-то лица,
свет глаз родных, но незнакомых,
и шарканье по половицам,
и стрекотанье насекомых,
и прядь, щекочущую шею,
и жар лучей на влажной коже,
и ясно вижу отраженье,
что так с лицом моим несхоже…

Я знаю: было, было, было!
Ах, ветер! Чей ты сон нарушил?
стучишь ты в окна что есть силы.
Стучатся в сердце чьи-то души…

ПОЗАБЫТЬ ГОРОДА
Позабыть города с закопченными
стенами
и бесцветными лицами хмурых
людей,
где пробиты кварталы набухшими
венами
переполненных улиц, дорог,
площадей.

Оттолкнуться веслом
от привычного берега,
невесомо уплыть по жемчужной
воде,
выбирая пути не по карте, уверенно,
а по музыке сфер, что разлита
везде.

Плыть и плыть… Ничего наперед
не загадывать.
Слушать свист в парусах, плеск воды
у бортов.
Без особенной цели: чтоб сердце
порадовать.
Не считая минут и не помня веков.

И когда отболит, отдалится
прожитое,
заполощется в небе вновь поднятый
флаг,
оценить по-иному однажды
забытое,
и вернуться туда, где погас
твой очаг.

ОДОЛЕНЬ-ТРАВА
Одолень-трава, одолей беду:
сею я слова — зёрна в борозду.
Горечь на губах. На щеках роса.
Не в моих руках времени коса.
Нынче на земле плевелы в чести.
Совести — во зле — трудно
прорасти.
Будет ли пора спелого зерна?
Правды и добра — хоть на семена…

ПОД ПАРУСОМ
Под парусом, под парусом,
под парусом тугим,
под звонко-белым парусом —
и к берегам другим!
К иным, непримелькавшимся,
далёким и чужим,
на судне разогнавшемся, мы
не идём — бежим.
По волнам цвета бледного
зелёного стекла
дорога нам заветная к земле чужой
легла –

с туземками и пальмами на розовом
песке,
и с песнями печальными на чуждом
языке!

Пусть вертит в пляске бешеной
морской нетрезвый бес
кораблик, занавешенный обрывками
небес,
пусть в тарантелле яростно
закружатся ветра,
сшибая звёзды парусом, как искры
от костра,
оскаленными рифами пусть
щерятся моря,
на мачте чайки — грифами!
но впереди – земля

с туземками и пальмами
на розовом песке
и с песнями печальными на чуждом
языке.

И год за годом катится,
как за волной волна.
И горизонта пятится упрямая
стена.
Мы сжёваны морщинами,
замучены цингой,
наш юнга стал мужчиною
с седою головой.
И голоса чужие там, где прежде
ждали нас…
Позволь, Господь, увидеть нам
тот берег — хоть на час! –

с туземками и пальмами
на розовом песке,
и с песнями печальными на чуждом
языке…

ВЕСТНИК
По-московски пыльный скверик.
Двор домами окольцован.
Кто-то белый — прямо к двери:
то ли ангел, то ли клоун.

Этот странный — не ко мне ли?
Что он хочет? Что он скажет?
Вот и петли заскрипели…
И когда их только смажут.

Отзвук эха на площадке.
Визитёр нежданный — кто он?
Кто со мной играет в прятки?
То ли ангел, то ли клоун.

Отворю тихонько дверь я:
мой порог — тебе граница.
Удержать бы нам доверья
неприрученную птицу.

Неподкупными очами
объясняет всё без слов он.
Будет сниться мне ночами
то ли ангел, то ли клоун.

…Но шутник мой неизвестный
улыбнулся — и растаял…
Что хотел он, белый вестник, —
то ли клоун, то ли ангел?

АНГЕЛ СУДЬБЫ
В одной руке держал Он меч,
цветок — в другой.
Мне — выбирать: чем пренебречь,
что взять с собой?

Цветок так хрупок! лепестки
его дрожат...
И — продолжением руки —
клинка булат.

Удобно ляжет рукоять
в мою ладонь,
встрепещет супостатов рать:
попробуй, тронь!

И путь мой будет прям и прост —
как просечён —
от колыбели и до звёзд
пробит мечом!

Но... нежный венчик — бел и мал,
почти без сил —
он ничего не предлагал,
и не просил.

— Решайся: что — твоя судьба?
Герой? Пророк?
...Верней был меч! —
рука сама
взяла цветок...

ЗАБОР
Это вовсе не забава:
всем — налево, мне — направо,
все — рядами, я — одна,
и за мною — тишина.
Вечно я иду не в ногу,
выбираю не дорогу,
а бурьян да косогор,
вечно думаю иначе…
Не судьба, а незадача.
И — упорно так — маячит
вечный с вышками забор.
Что там? Зона ли, больница,
или попросту погост?
Как бы славно: раствориться,
обезличиться, смириться,
и с толпой надёжно слиться, —
и спокойно в ногу топать,
не смущаясь, в полный рост!

ТРЁХВОКЗАЛЬНОЕ
Только сверху вода — синяя,
в глубине она — ой, чёрная.
Уродилась-то я красивая,
да росла как трава сорная.
Вся загажена, но не скошена.
я и в койке, и в драке — ловкая.
Уродилась-то расхорошая,
только выросла я — воровкою.
Я — России дитя кандальное!
Магдалина с немытой свитою!
Злую, пьяную, привокзальную —
узнаёте ли дочку, сытые?

ДВА УГОДЬЯ
Два угодья в долине души моей,
и границы меж ними нет.
В половине одной — перепляс теней,
а в другой — незакатный свет.

Шаг упругий, отточенный
остро клык,
ярость жаркая злой волной.
Или шелест листвы, и лесной
родник,
и прощение, и покой.

Здесь прозрачна, открыта моя душа.
В мире светлом творить —
что петь.
Чудо, мука, свершение каждый шаг:
не обидеть бы, не задеть…

А во тьме — так просторно,
и нет преград,
и решения так просты!
Там бесстыжая воля —
за просто так!
Только очи её пусты.

Два зрачка — два ствола, что берут
в прицел!
Я — зверь, хищник, что встал
на след!
Не хочу! презираю! такой удел.
Знаю, верю: иду на свет.

ДАМА В ЗЕЛЁНОМ
Я — дама в зелёном под плотной
вуалью,
времён отлетевших прозрачная
тень.
Поблекшие локоны пахнут геранью,
и взор отрешённый, и плавная лень
в движении медленном, словно
устало
влачусь помаленьку по тонкому льду.
Всё, что не случилось, уже опоздало,
осталось в каком-то мелькнувшем
году.

Я — дама в зелёном под плотной
вуалью...
Мелодия долгая слов и разлук —
улыбка не новая клавиш рояльных,
пластинки виниловой замкнутый
круг.
И жизнь мне привычна, как старое
платье,
до нитки знакома, застирана в лоск;
уже отпылали мечты и объятья, —
лишь лужицей тёплой —
расплавленный воск.

Я — дама в зелёном под плотной
вуалью!
Где алый? и белый? и золота цвет?
Прохладный зелёный колышется
шалью,
обвисшей хоругвью забытых побед...
Но будет ещё аметистово-синий,
желанный...
На плечи накину сама
свет послезакатный, прощальный,
бессильный —
лиловый, фиалковый — ночи и сна.

ДОРОГА ДОМОЙ
Кто за славой, кто за златом,
кто за верой… Я — домой.
Я спешу к родным пенатам —
для вселенной — малый атом,
атом тёртый
и упёртый,
и пока ещё живой.

Кто-то лугом, кто-то лесом,
кто-то морем… Я — войной.
Месит смерть крутым замесом.
Пули пляшут мелким бесом:
вжик над ухом,
почва пухом…
Я — пока ещё живой!

Тот на шаг, а тот навечно,
этот зрячий, тот слепой…
Мы дрова войны! — и в печь нам
путь пролёг бесчеловечный.
Выживая —
убиваю.
Сам пока ещё живой.
Следом Гога и Магога
я иду — чужой тропой.
Зла посеял слишком много.
Будь ты проклята, дорога!
Кровью вымыт,
зверем принят,
может, к горю — но живой…

Я ведь просто шёл домой!

ДЕТИ СПЯТ
Льёт Луна молоко
на спокойные детские лица…
Ты считаешь, легко
было детям решиться родиться?

Шаг ступить. За порог.
в мир труда, ожиданья и рока.
Проходить свой урок,
и оплачивать цену урока:
боль, усталость и грязь,
и красивую ложь искушений;
и нащупывать связь,
избегая простейших решений;
и ответы искать,
и страдать, и прощаться,
и биться…

…Разве было легко
нашим детям на это решиться?

КОВЧЕГ
Словно праведный Ной, я построю
Ковчег,
чтобы принял он на борт усталых
от зла.
Чтобы дождь не касался
заплаканных век,
я построю Ковчег — я уже начала.

У меня во дворе — ни дерев,
ни стволов.
Не отмерены доски по сорок локтей.
Кто желает уплыть, я узнаю
без слов:
по глазам узнают долгожданных
людей.

Невещественен
          самый надёжный оплот —
светлый круг понимания в ночи
разлук.
Тёплым солнечным зайчиком
к сердцу прильнёт
круг от лампы настольной —
спасательный круг.

ГВОЗДЬ
Нелюбовь. Безлюбовь. Неприятие.
Слово катаю
во рту —
непонятное, как проклятие,
мучительную
маяту.
Невозможно. Наверно, кажется.
Самоедство и всё.
Не хочу.
Невозможно, что так,
по-вражески!
друг похлопает
по плечу...
Нет, не верю. Не верю. Мажется
чёрным — чёрная
полоса.
Может, утром уже окажется —
это эхо,
не голоса?
Нелюбовь... Отчего? Немыслимо.
Даже слова
не подобрать.
Отражение или истина?
Не понять никак,
не понять.
Помрачение. Воды чёрные
на песке безводных
равнин.
Это траурными аккордами —
жаждой мучимый
пилигрим,
то ли шепчет, а то ли стонами
глушит боль — её пруд
пруди.
Что ж ты, чадушко непокорное?
Неуютно с дырой
в груди?
Ты не дергайся, бесшабашное!
Нелюбовь.
Словно в горле кость.
Что ж за слово такое страшное —
между рёбер забитый
гвоздь...

Лидия РЫБАКОВА

Комментарии:

Авторизуйтесь, чтобы оставить комментарий


Комментариев пока нет

Статьи по теме: