Комментариев пока нет
Рубрика: Без рубрики
30.10.2009
Ещё раз о предыстории советско-германского акта о ненападении
Опубликованная в сентябре с.г. в двух номерах «Слова» объёмная статья Валентина Михайловича Фалина «Лабиринты большой политики» явила пример на редкость удачного сплава точного исследовательского анализа и острого публицистического темперамента. В материале, представленном Валентином Михайловичем, дышит подлинная, живая история, а потому высокий интерес, который он вызвал у читателей «Слова», вполне закономерен.
«ПОДДАВКИ» АНТАНТОВСКИХ СТРАТЕГОВ
Показав изнанку дипломатических и геополитических пасьянсов, которые раскладывались в Европе в период между двумя мировыми войнами, В.М. Фалин вскрыл эгоистическую, корыстную направленность и одновременно близорукость политики, проводимой в то время западными «демократиями». Собственно говоря, этой политике и посвящена статья. Но при этом в статье содержится сюжетная линия, в исторической литературе освещённая довольно-таки слабо и потому заслуживающая отдельного внимания. Речь идёт о внешней политике тогдашней Польши, во главе которой стоял амбициозный Юзеф Пилсудский и другие махровые русофобы и антисоветчики.
В статье видного дипломата и историка чётко прорисована сомнительная и неприглядная роль шляхетской Польши во внешнеполитических игрищах, устраиваемых западноевропейскими политиками в 1920–1930-е годы. В.М. Фалин показывает: едва получив признание от Англии, Франции и США, Польша сразу же стала требовать для себя всяческих благ и привилегий. С первых дней своего существования польская дипломатия начала «качать права» и «мутить воду». Поддавшись её наскокам, Антанта «подарила» полякам Вильнюсский край, отнятый у Литвы, и Верхнюю Силезию, отобранную у Германии.
Поддаться Польше антантавцам было легко, ибо они видели в ней, как пишет В.М. Фалин, «копьё, с древних времён обращённое против восточного супостата», то есть против России. Аппетит у польской шляхты в результате таких «поддавков» только усиливался – она потребовала включить в состав Польши западноукраинские и западнобелорусские земли, оккупация которых, по заявлению из Варшавы, «могла бы служить базой для будущих военных операций союзников в России». Панов поощряла позиция французского МИДа, не видевшего ничего криминального в их желании размахнуться как можно шире. Англия и США в отношении восточных границ Польши высказывались менее внятно, чем Франция, но при этом активно вооружали польскую армию – с тем, чтобы толкнуть её на войну против Советской России.
Упрашивать поляков не требовалось – они сами рвались в военный поход с целью, как заявил Пилсудский, «восстановить исторические польские границы». Захватив в 1920 году Западную Украину и Западную Белоруссию, пилсудчики заложили весомый камень в основание будущей мировой войны. В дальнейшем они добавили в него новые камни. В 30-е годы, как отметил В.М. Фалин, «поведение Варшавы отличалось крайним экстремизмом». Таким поведением «поляки вырыли себе яму».
Летом нынешнего года тема роли панской Польши в скатывании Европы ко Второй мировой войне приобрела отчётливую политическую окраску. В канун 70-летия начала войны произошло два примечательных события. Первое из них касается принятия Парламентской ассамблеей Совета Европы резолюции, осуждающей советско-германский договор о ненападении от 23 августа 1939 года и возлагающей равную ответственность за развязывание Второй мировой войны на СССР и гитлеровскую Германию. Логика авторов резолюции строится исключительно на том, что война началась через неделю после того, как 23 августа 1939 года Советский Союз и Германия подписали договор о ненападении и секретный протокол к нему, предусматривающий раздел Восточной Европы на сферы влияния между двумя странами. Июльская резолюция, принятая парламентской ассамблеей ОБСЕ, предлагает сделать 23 августа «днём памяти жертв сталинизма и фашизма».
Резолюция ПАСЕ встретила оживлённое одобрение в Польше, в том числе и в польских коридорах власти. Сей факт не остался незамеченным российским руководством. Отсюда – и второе событие: 31 августа в польской «Газете Выборчей» была напечатана статья российского премьера Владимира Путина, в которой затрагивается тема поведения польских верхов в предвоенные годы.
Автор «Газеты Выборчей» ясно дал понять, что не считает это поведение образцом честности и благородства, напомнив читателям, что на самом деле представляла собой тогдашняя политика Польши. Её правители внесли совсем не маленькую лепту в нагнетание напряжённости в Европе, когда вместе с Германией участвовали в аннексии чешской территории: «День в день с заключением Мюнхенского сговора Польша направила Чехословакии ультиматум и одновременно с немецкими войсками ввела армию в Тешинскую и Фриштадскую области». В действиях Польши, по мнению В.В. Путина, присутствовало «стремление обеспечить свои национальные интересы за счёт других», диктовавшее её правительству «государственные решения, далёкие от высоких моральных принципов».
В своей статье Владимир Путин высказал убеждение, что «крайне вредно и безответственно препарировать историю, искать в ней поводы для взаимных претензий», и отверг тезис о том, что советско-германский пакт 1939 года стал «единственным спусковым крючком» Второй мировой войны.
При воссоздании реальной картины, сложившейся в предвоенной Европе, никак нельзя обойти вниманием политику тогдашнего польского правительства. Она была крайне непоследовательной, порой безрассудной. В начале 30-х годов поляки демонстрировали свою враждебность Германии, однако через год после прихода к власти Гитлера стали всячески поддерживать его, помогая ему разваливать Версальскую систему. В 1939 году они вновь сделали крутой вираж в отношениях с рейхом, взяв курс на конфронтацию с ним.
В январе 1934 года по инициативе «начальника Польши» Юзефа Пилсудского с Германией был заключён пакт о ненападении. Его подписание стало крупным внешнеполитическим успехом Гитлера, который только-только начинал осваиваться у власти в Германии.
Пакт имел любопытную предысторию. Ещё в 1933 году Польша уговаривала свою союзницу Францию начать совместную войну против Германии. Франция отказалась от польских предложений и вместе с Англией принялась наращивать дипломатические контакты с Германией и Италией, итогом чего стал заключённый летом 1933 года «договор четырёх». В Варшаве, где уже привыкли к повышенному вниманию со стороны Парижа и Лондона, этот альянс расценили как вопиющее пренебрежение к политическим интересам Польши. Польский МИД заявил о переходе к новой системе обеспечения безопасности своей страны. Ядром этой системы и стал пакт с Германией.
В Польше уверились, что сближение с немцами не только обезопасит страну, но и даст ей союзника против «советской угрозы», а также поможет поучаствовать в разделе Чехословакии. Когда поляки предложили Берлину подписать пакт, то там без особых раздумий согласились, полагая, что он будет полезен для маскировки стратегических замыслов нацистской верхушки, ничуть не мешая их практическому воплощению.
После подписания документа польское панство тут же проявило свой знаменитый «гонор»: польский посол в Берлине Липский в интервью французской газете заявил: «Отныне Польша не нуждается во Франции. Она сожалеет о том, что в своё время согласилась принять французскую помощь». После подписания пакта с немцами польская верхушка стала нагнетать античешские настроения: повсеместно зазвучали требования забрать у ЧСР Тешинскую область, где проживало 120 тысяч чехов и словаков и только 80 тысяч поляков. Польская армия для демонстрации силы провела вызывающие манёвры на границе с Чехословакией.
Охладев к французам, Варшава стала подчёркивать своё расположение к немцам, радушно принимая высших сановников нацистского режима, в том числе Геббельса и Геринга. Польские верхи проявили явное неравнодушие к идеологическому и политическому опыту нацистов, охотно заимствуя из него не только воинствующую националистическую риторику, но и практические «методики». Было решено создать в стране при помощи немецких специалистов сеть концлагерей для подавления внутренней оппозиции. После оккупации Польши вермахтом в 1939 году эти лагеря были превращены в фабрики смерти, где проводилось массовое уничтожение людей.
Пилсудский по накалу антисоветской и антикоммунистической риторики ничем не уступал Гитлеру, поэтому в момент подписания польско-германского пакта фюрер видел в нём союзника в противостоянии СССР и не раз предлагал полякам присоединиться к Антикоминтерновскому пакту. Те уклонялись от такого присоединения лишь потому, что жаждали полной самостоятельности во внешней политике, повторяя на каждом шагу, что «Польша давно заслужила статус великой державы».
Пакт с немцами в Варшаве оценили как надёжную опору непримиримого антисоветского курса, продиктованного незаконным удержанием Польшей части украинских и белорусских земель. В ответ на требования Москвы вернуть эти земли польские верхи раскрутили антисоветскую истерию, мечтая отвоевать у СССР новые территории, чтобы воплотить в реальность идею «Великой Польши от моря до моря».
Замахиваясь на роль нового центра силы в Европе, Польша намеревалась создать под своим главенством конфедерацию балтийских стран, которая должна была стать геополитическим противовесом одновременно и СССР, и странам «оси», и англо-французскому блоку. Прибалты к амбициям Польши отнеслись настороженно.
Как только состоялся постыдный Мюнхенский сговор, Польша, пользуясь бедственным положением чехов, оккупировала Тешин – экономически развитый район, за счёт которого вмиг увеличила свою тяжёлую промышленность на 50 процентов. Пребывая в сладостной эйфории, поляки потребовали передать им ещё и Моравскую Остраву, и Витковицы, но Гитлер, настроившись прибрать эти районы к собственным рукам, грубо отказал им. В Варшаве сильно обиделись.
Поведение поляков в дни расчленения Чехословакии вызвало не только отвращение у чехов и осуждение в Москве, но и неприятие у многих политиков на Западе. Уинстон Черчилль писал: «Героические черты польского народа не закрывают от нас его безрассудство и неблагодарность. В 1919 году союзники превратили Польшу в независимую республику и влиятельную державу. Теперь, в 1938 году, из-за такого незначительного вопроса, как Тешин, поляки порвали со своими друзьями во Франции, Англии и США. Пока на них падает отблеск могущества Германии, поляки спешат захватить свою долю при разграблении Чехословакии. В момент кризиса для английского и французского послов в Варшаве закрылись все двери. Их не пустили даже к польскому министру иностранных дел. Нужно считать трагедией европейской истории, что народ, способный на героизм, постоянно проявляет огромные недостатки. Слава в периоды мятежей, гнусность в периоды триумфа; храбрыми слишком часто руководили гнусные. Всегда существовало две Польши: одна из них боролась за правду, другая пресмыкалась в подлости».
В конце 1938 года поляки выдвинули территориальные претензии к Литве и Латвии. Уже владея литовским Вильнюсом, оккупированным в 1921 году, они предложили Литве полностью войти в состав Польши. Литовцы такой «проект», конечно же, отвергли. В польской прессе тут же началась шумная кампания с призывами «проучить Литву и организовать поход на её столицу Каунас». Польша попытались надавить и на Латвию, требуя отдать район Илькте, где среди местного населения проживало и некоторое количество поляков. Рига, не задумываясь, сразу отмела эти требования. Чтобы застраховаться от польских притязаний, Литва и Латвия пошли на сближение с Германией, заключив с ней пакты о ненападении. Когда Гитлер разорвал польско-германский пакт, и Каунас, и Рига тут же отвернулись от Польши, сильно поспособствовав её внешнеполитической изоляции.
Пакт с Польшей был аннулирован рейхсканцелярией 28 апреля 1939 года. Этому шагу предшествовал разгоревшийся в октябре 1938 года спор о статусе Данцига. В последующие месяцы острота и ожесточённость этого спора только нарастала. Порвав пакт с Польшей, Гитлер дал понять польским верхам, что их ждут большие проблемы. Варшава тоже готовилась к драке: ещё в феврале 1939 года военное командование Польши приступило к разработке плана войны с Германией под кодовым названием «Захуд».
Польские верхи вели себя импульсивно и заносчиво. 5 августа 1939 года они выдвинули магистрату Данцига ультиматум с требованием подчиниться польским законам. На следующий день легионеры Пилсудского устроили в Кракове громкий митинг с требованием присоединить Данциг к Польше. 14 августа начались массовые аресты немцев в Верхней Силезии, развернулся жёсткий психологический террор против немецкого населения с целью запугать и деморализовать его. Немцы начали массово переселяться в Германию.
Обострению польско-германских отношений способствовала и польская дипломатия, везде – и там, где нужно, и там, где не нужно, – принимавшая воинственные позы. Когда французский МИД предупредил Лукашевича, польского посла в Париже, что нагнетание поляками страстей закончится вторжением Гитлера в Польшу, тот в ответ провозгласил: «Не немцы в Польшу, а поляки ворвутся вглубь Германии в первые же дни войны!».
В Берлине знали, с какими силами поляки собрались «врываться вглубь Германии». Победный потенциал этих сил был более чем сомнителен: «Захуд» предусматривал развернуть к началу боевых действий 39 пехотных дивизий, 11 кавалерийских бригад и только 2 бронемоторизованные бригады. Техническое оснащение польской армии было откровенно слабым. У неё не было ни тяжёлых, ни средних танков, авиапарк являлся устаревшим, военный флот был ничтожно мал. Собираясь врываться в Берлин на лошадях, польские генералы, кроме заносчивости, демонстрировали и оперативно-тактическую отсталость, плохо представляя себе техническую мощь вермахта. При низкой боеготовности польской армии они не боялись дразнить Германию «боевыми кличами», не думали о том, что толкают свою страну к катастрофе.
Испортив и обострив отношения с немцами, поляки не собирались ничего предпринимать для смягчения отношений и с СССР. Имея границы, одинаково неприемлемые как для Германии, так и для Советского Союза, не обладая достаточными военно-техническими ресурсами, Польша хотела конфликтовать и с восточным, и с западным соседом. Советский Союз проявлял сдержанность и старался поменьше реагировать на враждебные выпады с её стороны. А вот Германия только и ждала повода, чтобы наказать Польшу за спесь и кичливую браваду.
Во второй половине августа 1939 года дипломатический конфликт между двумя странами дошёл до точки кипения, нападение Германии на Польшу стало неотвратимым. Единственным способом избежать его было создание коалиции с участием Польши, Англии, Франции и СССР. Французы и англичане понимали, что без участия СССР эффективная военная помощь Польше невозможна. Но гонор не позволял польским правителям пойти на соглашение с СССР.
Тогда же, в августе, в Москве велись переговоры военных делегаций Англии, Франции и Советского Союза. Одним из условий подписания договора явилось согласие поляков пропустить Красную Армию через свою территорию для боевых действий против вермахта, но польская верхушка отказалась пойти на такой шаг, заявив, что «никогда не позволит русским занять те территории, которые у них забрали в 1921 году». Она опасалась, что население Западной Белоруссии и Западной Украины встретит Красную Армию с воодушевлением. Поводов для таких опасений было предостаточно, ибо украинцы и белорусы были крайне недовольны ущемлением их прав, навязыванием польской администрации польских порядков, польского языка. По приказу из Варшавы на украинские и белорусские земли были переселены 500 тысяч ветеранов польской армии, получивших крупные земельные наделы и большие финансовые субсидии. Украинские крестьяне беспрестанно бунтовали против польских переселенцев. В ответ на это польские армейские части проводили карательные операции, подвергая украинские сёла разграблению, а их жителей – избиениям и арестам. Польские паны, незаконно оккупировав в 1921 году чужие земли, не хотели расстаться с захваченной добычей даже перед лицом смертельной опасности и для их страны, и для них лично.
Отказ Польши принять советские войска для своей же защиты привёл к окончательному срыву переговоров о военном сотрудничестве между СССР, Англией и Францией. Советский Союз оказался перед выбором: остаться в полной изоляции или пойти на заключение договора с Германией. В Кремле выбрали то, что больше соответствовало интересам безопасности страны.
1 сентября 1939 года Германия начала войну против Польши. Не прошло и недели, как польское государство перестало существовать: президент Мосницкий бежал из страны в первый же день войны, правительство унесло ноги 4—5 сентября, а главнокомандующий польской армией Рыдз-Смиглы скрылся под покровом ночи с 6 на 7 сентября. Польская армия сопротивлялась всего лишь несколько дней. Немцы легко дошли до линии, разделяющей зоны интересов Германии и СССР, предусмотренные совместным договором от 23 августа. Альтернативой вступлению Красной Армии на территорию восточнее линии раздела могла быть только оккупация этих земель вермахтом. 17 сентября 1939 года Красная Армия вступила в Западную Украину и Западную Белоруссию.
Англия и Франция обвинили СССР в том, что он пожертвовал Польшей в обмен на свою безопасность. Не стесняясь двойных стандартов, они поставили Кремлю в вину то, что сами проделали за год до падения Польши, сдав Гитлеру Чехию для продления мирной фазы в отношениях с ним. Но если Чехия ждала военной помощи от Чемберлена и Даладье и не дождалась её, то Польша не только не ждала от Сталина никакой помощи, но и с вызовом от неё отказалась.
Были, однако, на Западе и те, кто поддержал решение Кремля о вводе войск в Польшу. Так, Уинстон Черчилль, писал: «Советскому Союзу жизненно необходимо было отодвинуть как можно дальше на запад исходные позиции германских армий, чтобы выиграть время и собрать силы со всех концов колоссальной империи. В умах русских калёным железом отпечатались поражения, которые терпели в 1914 году их армии, бросившиеся наступать на немцев, ещё не закончив мобилизации. И теперь русским нужно было занять Прибалтику и часть Польши, прежде чем на них нападут. Если их политика и была теперь холодно-расчётливой, то она была также и в высокой степени реалистичной».
Сегодня на Западе те слова Черчилля стараются не вспоминать. Там тема Второй мировой войны стала предметом вульгарных идеологических спекуляций, а утверждение о том, что Советский Союз и гитлеровская Германия несут равную ответственность за развязывание войны, превратилось в аксиому, иллюстрацией которой и является резолюция, принятая Парламентской ассамблеей ОБСЕ в июле нынешнего года.
В России, являющейся правопреемницей Советского Союза, резолюция Парламентской ассамблеи вызвала волну возмущения. Оно и понятно: эта резолюция смешивает нацизм с большевизмом, которые не имели между собой ничего общего – высокомерный, расистский, человеконенавистнический характер нацистской идеологии никак не совместим с идеей равенства всех народов, имевшей в СССР официальный характер. Резолюция с удивительной наглостью игнорирует факт того, что СССР не начинал войну, а наоборот – подвергся жесточайшей агрессии со стороны гитлеровской Германии.
«Гуманистический» документ ПАСЕ отбрасывает и такое масштабное историческое событие, как Нюрнбергский процесс, на котором была полностью доказана звериная суть гитлеризма. Ныне же европейские корректировщики истории предпочитают умалчивать о нацеленности Гитлера на мировое господство; обходят вниманием вопрос о судьбах человечества в случае реализации гитлеровской программы; камуфлируют попустительство гитлеровской агрессии со стороны западных держав. Фактом своего появления документ ОБСЕ оскорбляет жертвы, принесённые СССР для победы над нацистами, ставит под сомнение её значение для всего мира и перспектив всего человечества. Резолюция грубо покушается на историческую память народов Советского Союза, сражавшихся за свою честь и свободу, за возможность сохранить себя в историческом пространстве и историческом времени.
Не странно ли, что Июльская резолюция ПАСЕ, обвиняя СССР за подписание договора с Германией в отступлении от морали, ни словом не обмолвилась об аморальных проделках ни польской, ни западноевропейской дипломатии в канун войны? Как показал в своей статье В.М. Фалин, англичане и французы не сделали ни одной реальной попытки укротить амбиции Гитлера, бездарно сдавая ему одну позицию за другой и рассчитывая задобрить его уступками. Германия беспрепятственно ввела войска в демилитаризованную Рейнскую область, без особых проблем присоединила Австрию, Чехию, Мемельский край, а англичане и французы бездействовали. Реальные шаги для пресечения германской экспансии предлагал только Советский Союз, но с ним не захотели считаться ни Чемберлен, ни Даладье, ни поляки. Гитлер, не сталкиваясь с реальным сопротивлением своей захватнической политике, становился всё более дерзким. Блефуя, он раз за разом добивался того, чего хотел. Среди немцев Гитлер быстро сделался культовой фигурой, за бывшим ефрейтором пошла даже старая прусская аристократия.
Систему коллективной безопасности в Европе обвалила Мюнхенская сделка, ставшая тем «спусковым крючком» Второй мировой войны, роль которого западноевропейские «гуманисты» приписывают советско-германскому договору о ненападении. Почему-то на Западе не любят вспоминать о том, что в Мюнхене Англия и Франция подписали двухсторонние декларации с Германией, являвшиеся формой их компромисса с ней. Непонятно, чем этот компромисс был лучше и «прогрессивнее», чем компромисс Советского Союза с Германией? Мюнхенский сговор означал создание политического альянса между Германией и Англией, поставившего СССР перед фактом внешнеполитической изоляции. Политика, проводимая западными «демократиями», не оставляла ему выбора, заставляя искать договорённостей с немцами, ибо к полномасштабной войне СССР тогда был не подготовлен. Кремлю любыми средствами нужно было оттянуть начало войны – прежде всего затем, чтобы выполнить программу технического переоснащения и перевооружения своих Вооружённых Сил.
Не надо забывать и о том, что до определённого момента тема подписания с Германией договора о ненападении не имела для Советского Союза особой остроты, поскольку между двумя государствами не было общей границы. Ситуация стала меняться по мере нарастания напряжённости в отношениях Германии с Польшей. Когда Гитлер разорвал договор с Польшей о ненападении, стало ясно: дело идёт к войне, и если вермахт завоюет Польшу, то выйдет к советским границам. Провальная дипломатия польской шляхты усиливала угрозы не только для Польши, но и для СССР. Новая геополитическая реальность заставляла Кремль принимать новые решения.
Оказавшись в крайне сложном положении, Советский Союз был просто обязан предпринять экстраординарные шаги для обеспечения собственной безопасности. Безопасность была основным и главным мотивом подписания соглашения с Германией. По словам Черчилля, «то, что такое соглашение оказалось возможным, знаменовало всю глубину провала английской и французской политики и дипломатии за несколько лет».
Сталин и Молотов решали проблему выживания СССР, жертвуя «чистыми ризами» официальной идеологии. Осуждать их за это – значит впадать в фарисейство самого низкого пошиба. Подписав договор с Германией, они сорвали геополитические расчёты Чемберлена, мечтавшего о лобовом столкновении СССР и Германии, и выиграли время для подготовки советской экономики и армии к войне, в неизбежности которой уже мало кто сомневался.
Комментарии:
Статьи по теме:
Открытое письмо Александра Руцкого
Президенту Российской Федерации Путину В.В. Депутатам Государственной Думы Федерального Собрани...
Авторизуйтесь, чтобы оставить комментарий